— Сколько раз я тебе твердил, Лен, дубина ты стоеросовая, что не люблю, когда меня называют по имени! Запомни раз и навсегда: для всех, и для тебя в том числе, я — Слегин! Понял? Слегин!..
Столик вновь жалобно звенит посудой — на этот раз от того, что врезается в стену после сильного толчка.
Но на него никто не обращает внимания.
Краем глаза я вижу, как в дверь заглядывает чья-то голова, издает неопределенное восклицание и вновь исчезает. Неудивительно: зрелище, которое предстало ее взору, способно выбить из колеи любого нормального человека: посреди комнаты чисто по-мужски тискают друг друга в объятиях и хлопают по спине белолицый мальчик и девочка-негритянка.
Глава 7. МОЗГОВОЙ ШТУРМ
— Значит, никаких особых примет у него не было? — уныло спрашивает Слегин.
Я усмехаюсь:
— По-твоему, если бы у него были шрамы на морде, разноцветные глаза или татуировка голой бабы на заднице, это помогло бы нам теперь?
— Да ну тебя! — хмурится он. — Я же имею в виду не внешние признаки, а чисто психологические особенности — манеру поведения, привычки, жесты, любимые словечки… Ты даже не представляешь, насколько это въедается в человека. В принципе, каждый с возрастом приобретает определенные маркеры личности и характера и, помимо своей воли, проявляет их в той или иной ситуации…
Нет, ну разве от такого не может поехать крыша, если черная как сапог девчонка с толстыми губами, огромными карими глазами, белоснежными зубами и мелкими кудряшками изъясняется, как взрослый мужик?! Хотя, если вдуматься, то и ты в глазах своего друга выглядишь не лучше: пятилетний белобрысый пацан с тощей шеей и дурацким чубчиком, зачесанным набок. Интересно, привыкнем ли мы когда-нибудь к нашему новому обличью или так и будем мысленно представлять друг друга такими, какими мы были раньше?..
А если еще больше вдуматься, то, когда мы вырастем, наша дружба вполне может перейти в свое логичное продолжение. Потому что тела у нас теперь разнополые и ничто не мешает нам вступить в официальный брак. Хотя вряд ли: ведь ни Слегин, ни я сам никогда не страдали нетрадиционной сексуальной ориентацией. И потом, дружба — дружбой, а постель — врозь… Тьфу ты, какая чушь лезет в башку! Хотя как ей не лезть? Мы ж еще только начинаем жизнь в новом качестве и, возможно, даже не подозреваем, с чем нам придется столкнуться. В том числе, кстати, и с проблемой интимной жизни. Лет этак через восемь-девять, когда у «носителей» начнется половое созревание. А может, и раньше… И как быть тому, кто, как Булат, из-за реинкарнации поменял пол на противоположный? Ломать свою психологию и пытаться окончательно превратиться в женщину? Или подвергнуться операции по изменению пола?
Ясно одно: воскрешение в другом облике наверняка принесет немало проблем «невозвращенцам».
А кто будет отвечать за это? Некому отвечать. Астратов и его компания кивают на спасение мира от гибели. А Дюпон вообще тут ни при чем: он же не предвидел, готовя свое «завещание человечеству», что кто-то сумеет сделать былью одну из сказок для взрослых, каковой наряду с НЛО, снежным человеком и Бермудским треугольником являлась реинкарнация…
— Эй, ты о чем задумался? — пихает меня в бок острый локоток. — Что, ушел в себя и заблудился в лабиринте? Ты хоть слушаешь меня?
— Конечно, — уверенно вру я. — Ты пытаешься выбить из меня признание в том, что Дюпон обладал какими-то признаками, по которым его можно было бы вычислить, даже если он сейчас притворяется… ну, скажем, бывшим начальником Раскрутки Слегиным…
Булат невольно вздрагивает.
— Ну что ты несешь? — с досадой бормочет он. — По-твоему, меня не проверяли на вшивость мои же бывшие коллеги, когда откопали в образе этой африканской кикиморы? К твоему сведению, Дюпон мог назваться хоть папой римским, но первый же допрос с пристрастием расколол бы его как миленького! И хотя обо мне он знал многое, но есть такие вещи, которые ни он, ни вообще кто-нибудь на свете, включая тебя, знать бы не мог…
— Например? Ты же сам говорил, что у него повсюду могли быть свои осведомители…
— Да даже от осведомителей он не мог бы узнать, например, как звали директора детского дома, где я вырос в своей первой жизни! — запальчиво возражает «негритяночка», сидящая рядом со мной на садовой скамейке и смолящая уже вторую сигарету за время нашего разговора: в отличие от меня, Слегин не столь заботлив по отношению к организму носителя.
— Ладно-ладно. — примирительно говорю я, — не лезь в бутылку, Слегин: я пошутил… Просто мне уже надоело тебе повторять, что нет у него никаких особых примет — ни физических, ни психологических. Он не чешет задницу в минуты тяжкого раздумья, не косолапит при ходьбе и не употребляет причудливых словечек!.. Хотя нет, подожди… Кое-что есть. Не знаю, правда, пригодится ли это нам. Дюпон любил притворяться этаким старомодным джентльменом и употреблял в качестве обращений такие слова, как «сударь», «милейший», «почтеннейший»…
— Ну, теперь-то он вряд ли сохранил эту привычку, — уверенно заявляет Слегин. — Слишком бросается в глаза, а он сейчас должен быть скромным сереньким мышонком…
— И еще. Он очень любит оружие. Во время наших бесед об устройстве мироздании он то и дело гладил, как кошку, рукоятку пистолета… Но мне кажется, в новом теле это вряд у него проявится — во всяком случае, пока он еще не обзавелся настоящей «пушкой». А в остальном — абсолютно нормальный человек без каких-либо вывихов!
— Ага, — хмуро бормочет Слегин. — «Нормальный». Если не считать того, что этот нормальный человек возжелал спасти некий мифический мир за счет нашего, вполне реального мира!
Я пожимаю плечами:
— А если мир, о котором он говорил, — не мифический, а такой же реальный, как наш?
— По-твоему, это его оправдывает? — взрывается Слегин. — И что нам всем прикажешь делать? Сложить ручки и покорно ждать, когда мы все переселимся в иной, лучший мир?! К тому же я уверен: все, что он нес тебе про сообщающиеся миры, было бредом помрачившегося сознания! И знаешь, почему я так думаю?.. Пока ты с ним трепался о том о сем, мы тоже не сидели сложа руки. Помнишь Ригерта?
— Конечно, помню. Кстати, где он сейчас?
— Погиб, — хмуро говорит Слегин. — В Японии… когда там грянул гром… Погиб геройски — до последнего пытался спасти жителей прибрежного поселка, когда остров буквально разламывался напополам…
— Что ж, царство ему небесное, — говорю я.
О мертвых плохо не говорят. Следуя этому принципу, я не скажу Слегину, что пять лет назад именно Ригерт навел на меня Снайперов Дюпона. После того памятного разговора в машине.
«Ты всех можешь воскресить?» — спросил он меня тогда, и я не почуял в его словах подвоха.
Бедный Валентин, он ведь тогда решал в уме сложную дилемму.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113