Меня обвиняют в том, что я-де собираюсь ввести в вашу среду смертного, который вознамерился нанести ущерб вашему… любовному благополучию. Такое предположение просто-напросто оскорбительно для добродетели этих дам и, кроме того, оскорбительно для их вкуса. Каролюс Барбемюш мужчина очень невзрачный. (Явный протест на лице Феми Красильщицы, возня под столом. Это Шонар ногою вразумляет свою подружку, позволившую себе столь постыдную откровенность.)
Но, — продолжал Коллин, — есть еще одно обстоятельство, и оно разобьет в прах недостойный аргумент, которым воспользовался мой противник, рассчитывая сыграть на ваших опасениях, — дело в том, что Каролюс — философ-платоник. (Изумление на мужских скамьях, смятение на женских.)
— Платоник? Что это такое? — Феми.
— Это особая мужская болезнь, когда человек не решается обнять женщину, — разъяснила Мими. — У меня такой был, я его больше двух часов не вытерпела.
— Вот глупости-то! — проронила Мюзетта.
— Ты права, голубушка, — ответил ей Марсель, — платонизм в любви — это все равно что вода в вине. Да здравствует вино без разбавки!
— И да здравствует молодость! — подхватила Мюзетта.
После заявления Коллина отношение к Каролюсу стало менее враждебным. Философ решил воспользоваться плодами своей ловкой и красноречивой самозащиты.
— Поэтому я не понимаю, — продолжал он, — в чем же можно упрекнуть этого юного смертного, ведь он как-никак сделал нам одолжение. А что касается лично меня, то обвинения в легкомыслии, которые были здесь высказаны, я считаю оскорбительными для своей чести. В данном случае я действовал с мудростью змеи, и если голосование покажет, что за мной не признают благоразумия, я подаю в отставку.
— Ставишь, значит, на голосование вотум доверия? — спросил Марсель.
— Ставлю, — отвечал Коллин.
После короткого совещания Родольф, Шонар и Марсель единогласно постановили согласиться с философом и признать, что ему свойственно высокое благоразумие. Затем слово взял Марсель, который уже несколько поостыл, он заявил, что, пожалуй, будет голосовать за предложение докладчика. Но прежде чем приступить к окончательному голосованию, которое может открыть Каролюсу доступ в интимный кружок богемы, Марсель потребовал, чтобы проголосовали следующую декларацию:
«Принимая во внимание, что прием нового члена дело весьма серьезное и что посторонний может внести в кружок разлад вследствие незнания нравов, характеров и убеждений своих товарищей, каждый из членов кружка должен предварительно провести с означенным Каролюсом целый день и ознакомиться с его жизнью, его вкусами, литературными способностями и гардеробом. Затем друзья поделятся своими впечатлениями, и только тогда будет решен вопрос — согласиться ли на прием Каролюса в кружок или отказать ему в этом. Кроме того, до приема Каролюс должен пройти месячное испытание, иначе говоря, в это время ему не будет дано право обращаться к членам кружка на „ты“ и ходить с ними по улицам под руку. А в день приема должен быть устроен роскошный пир за счет принимаемого. На это торжество должно быть отпущено не менее двенадцати франков».
Декларация была принята большинством голосов против одного, — Коллин считал, что ему недостаточно оказывают доверия и что декларация опять-таки означает недооценку его благоразумия.
Вечером Коллин отправился в кафе пораньше, чтобы первым повидаться с Каролюсом.
Ждать пришлось недолго. Каролюс не замедлил явиться, и в руках у него были три огромных букета роз.
— Что это? — Коллин. — Что вы намерены делать с этим садом?
— Я запомнил все, что вы мне вчера говорили, ваши друзья придут, конечно, с дамами — для них я и принес цветы. Хороши, не правда ли?
— Да-а, тут, по крайней мере, на пятнадцать су.
— Как бы не так! — Каролюс. — Сейчас декабрь, сказали бы хоть «на пятнадцать франков».
— Боже милостивый! — воскликнул Коллин, — целых три экю на эти незатейливые дары Флоры! Что за безумие! Видно, вы обретаетесь на высотах Кордельеров. Так вот, дорогой мой, эти пятнадцать франков придется выкинуть за окно.
— Почему? Что вы говорите?
Тут Коллин рассказал Каролюсу о ревности и подозрениях, которые Марсель старался внушить своим друзьям, и о горячем споре, разыгравшемся по поводу его приема в кружок богемы.
— Я уверял их, что ваши намерения совершенно безупречны, но они упорно стояли на своем, — добавил Коллин. — Поэтому ни в коем случае не давайте повода заподозрить вас в излишней галантности по отношению к этим дамам. Первым делом уберем букеты с глаз долой.
Коллин взял розы и сунул их под шкаф.
— Это еще не все, — продолжал он. — Прежде чем сдружиться с вами, они хотят, чтобы каждый из нас в отдельности проверил ваш характер, вкусы и тому подобное.
Затем Коллин в беглых чертах набросал портреты своих товарищей, чтобы Барбемюш не допустил какого-нибудь грубого промаха.
— Постарайтесь сблизиться с каждым из них в отдельности, — добавил философ, — и кончится тем, что все они будут за вас.
Каролюс был на все согласен.
Вскоре явились трое приятелей в сопровождении супруг.
Родольф был с Каролюсом вежлив, Шонар обращался с ним непринужденно, Марсель — холодно. Сам Каролюс старался держаться весело и дружески с мужчинами, а с дамами — подчеркнуто равнодушно.
Вечером, при расставании, Барбемюш пригласил Родольфа пообедать с ним на другой день, добавив, что просит его прийти к нему на дом к двенадцати часам.
Поэт принял приглашение.
«Значит, изучение начну я», — подумал он.
На другое утро, в назначенное время, Родольф явился к Каролюсу. И в самом деле, Барбемюш жил в великолепном особняке на улице Руаяль и занимал довольно комфортабельную комнату.
Но Родольфа удивило то обстоятельство, что в комнате среди бела дня были затворены ставни, занавески задернуты, а на столе горели свечи. Он спросил Барбемюша: что это значит?
— Наука — дочь безмолвия и тайны, — ответил тот.
Они сели и разговорились. Час спустя, благодаря исключительной выдержке и ораторской ловкости, Каролюсу удалось вставить фразу, в которой заключалось, выраженное, правда, в весьма деликатной форме, Настоятельное требование прослушать небольшое сочиненье, плод его ночных бдений.
Родольф понял, что попался. Впрочем, он не прочь был познакомиться со слогом Барбемюша и вежливо поклонился, уверяя, что он в восторге и прочее.
Каролюс не стал дожидаться конца фразы. Он побежал к Двери, запер ее на два оборота, щелкнул задвижкой и вернулся к Родольфу. Затем он взял тетрадочку — такую узенькую и тоненькую, что на лице поэта невольно появилась радостная улыбка.
— Это ваша рукопись? — осведомился он.
— Нет, это каталог моих рукописей. Я ищу номер той, которую вы любезно согласились прослушать… Вот.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78
Но, — продолжал Коллин, — есть еще одно обстоятельство, и оно разобьет в прах недостойный аргумент, которым воспользовался мой противник, рассчитывая сыграть на ваших опасениях, — дело в том, что Каролюс — философ-платоник. (Изумление на мужских скамьях, смятение на женских.)
— Платоник? Что это такое? — Феми.
— Это особая мужская болезнь, когда человек не решается обнять женщину, — разъяснила Мими. — У меня такой был, я его больше двух часов не вытерпела.
— Вот глупости-то! — проронила Мюзетта.
— Ты права, голубушка, — ответил ей Марсель, — платонизм в любви — это все равно что вода в вине. Да здравствует вино без разбавки!
— И да здравствует молодость! — подхватила Мюзетта.
После заявления Коллина отношение к Каролюсу стало менее враждебным. Философ решил воспользоваться плодами своей ловкой и красноречивой самозащиты.
— Поэтому я не понимаю, — продолжал он, — в чем же можно упрекнуть этого юного смертного, ведь он как-никак сделал нам одолжение. А что касается лично меня, то обвинения в легкомыслии, которые были здесь высказаны, я считаю оскорбительными для своей чести. В данном случае я действовал с мудростью змеи, и если голосование покажет, что за мной не признают благоразумия, я подаю в отставку.
— Ставишь, значит, на голосование вотум доверия? — спросил Марсель.
— Ставлю, — отвечал Коллин.
После короткого совещания Родольф, Шонар и Марсель единогласно постановили согласиться с философом и признать, что ему свойственно высокое благоразумие. Затем слово взял Марсель, который уже несколько поостыл, он заявил, что, пожалуй, будет голосовать за предложение докладчика. Но прежде чем приступить к окончательному голосованию, которое может открыть Каролюсу доступ в интимный кружок богемы, Марсель потребовал, чтобы проголосовали следующую декларацию:
«Принимая во внимание, что прием нового члена дело весьма серьезное и что посторонний может внести в кружок разлад вследствие незнания нравов, характеров и убеждений своих товарищей, каждый из членов кружка должен предварительно провести с означенным Каролюсом целый день и ознакомиться с его жизнью, его вкусами, литературными способностями и гардеробом. Затем друзья поделятся своими впечатлениями, и только тогда будет решен вопрос — согласиться ли на прием Каролюса в кружок или отказать ему в этом. Кроме того, до приема Каролюс должен пройти месячное испытание, иначе говоря, в это время ему не будет дано право обращаться к членам кружка на „ты“ и ходить с ними по улицам под руку. А в день приема должен быть устроен роскошный пир за счет принимаемого. На это торжество должно быть отпущено не менее двенадцати франков».
Декларация была принята большинством голосов против одного, — Коллин считал, что ему недостаточно оказывают доверия и что декларация опять-таки означает недооценку его благоразумия.
Вечером Коллин отправился в кафе пораньше, чтобы первым повидаться с Каролюсом.
Ждать пришлось недолго. Каролюс не замедлил явиться, и в руках у него были три огромных букета роз.
— Что это? — Коллин. — Что вы намерены делать с этим садом?
— Я запомнил все, что вы мне вчера говорили, ваши друзья придут, конечно, с дамами — для них я и принес цветы. Хороши, не правда ли?
— Да-а, тут, по крайней мере, на пятнадцать су.
— Как бы не так! — Каролюс. — Сейчас декабрь, сказали бы хоть «на пятнадцать франков».
— Боже милостивый! — воскликнул Коллин, — целых три экю на эти незатейливые дары Флоры! Что за безумие! Видно, вы обретаетесь на высотах Кордельеров. Так вот, дорогой мой, эти пятнадцать франков придется выкинуть за окно.
— Почему? Что вы говорите?
Тут Коллин рассказал Каролюсу о ревности и подозрениях, которые Марсель старался внушить своим друзьям, и о горячем споре, разыгравшемся по поводу его приема в кружок богемы.
— Я уверял их, что ваши намерения совершенно безупречны, но они упорно стояли на своем, — добавил Коллин. — Поэтому ни в коем случае не давайте повода заподозрить вас в излишней галантности по отношению к этим дамам. Первым делом уберем букеты с глаз долой.
Коллин взял розы и сунул их под шкаф.
— Это еще не все, — продолжал он. — Прежде чем сдружиться с вами, они хотят, чтобы каждый из нас в отдельности проверил ваш характер, вкусы и тому подобное.
Затем Коллин в беглых чертах набросал портреты своих товарищей, чтобы Барбемюш не допустил какого-нибудь грубого промаха.
— Постарайтесь сблизиться с каждым из них в отдельности, — добавил философ, — и кончится тем, что все они будут за вас.
Каролюс был на все согласен.
Вскоре явились трое приятелей в сопровождении супруг.
Родольф был с Каролюсом вежлив, Шонар обращался с ним непринужденно, Марсель — холодно. Сам Каролюс старался держаться весело и дружески с мужчинами, а с дамами — подчеркнуто равнодушно.
Вечером, при расставании, Барбемюш пригласил Родольфа пообедать с ним на другой день, добавив, что просит его прийти к нему на дом к двенадцати часам.
Поэт принял приглашение.
«Значит, изучение начну я», — подумал он.
На другое утро, в назначенное время, Родольф явился к Каролюсу. И в самом деле, Барбемюш жил в великолепном особняке на улице Руаяль и занимал довольно комфортабельную комнату.
Но Родольфа удивило то обстоятельство, что в комнате среди бела дня были затворены ставни, занавески задернуты, а на столе горели свечи. Он спросил Барбемюша: что это значит?
— Наука — дочь безмолвия и тайны, — ответил тот.
Они сели и разговорились. Час спустя, благодаря исключительной выдержке и ораторской ловкости, Каролюсу удалось вставить фразу, в которой заключалось, выраженное, правда, в весьма деликатной форме, Настоятельное требование прослушать небольшое сочиненье, плод его ночных бдений.
Родольф понял, что попался. Впрочем, он не прочь был познакомиться со слогом Барбемюша и вежливо поклонился, уверяя, что он в восторге и прочее.
Каролюс не стал дожидаться конца фразы. Он побежал к Двери, запер ее на два оборота, щелкнул задвижкой и вернулся к Родольфу. Затем он взял тетрадочку — такую узенькую и тоненькую, что на лице поэта невольно появилась радостная улыбка.
— Это ваша рукопись? — осведомился он.
— Нет, это каталог моих рукописей. Я ищу номер той, которую вы любезно согласились прослушать… Вот.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78