— Господин Бенуа! С добрым утром! Чему я обязан удовольствием видеть вас?
— Да я просто зашел напомнить, что нынче пятнадцатое апреля.
— Уже! Как летит время! Прямо-таки непостижимо! Пора покупать новые брюки! Пятнадцатое апреля! Подумать только! Если бы не вы, господин Бенуа, мне это ни за что не пришло бы в голову! Примите мою сердечную признательность.
— Я готов принять также и сто шестьдесят два франка, — продолжал господин Бенуа, — пора погасить этот должок.
— Я особенно не тороплюсь… Вы не стесняйтесь, господин Бенуа. Я потерплю… И должок подрастет.
— Но вы уже несколько раз откладывали платеж, — сказал хозяин.
— В таком случае — пожалуйста, пожалуйста. Давайте рассчитаемся. Мне, господин Бенуа, совершенно безразлично — что сегодня, что завтра… Да и то сказать — все мы под богом ходим… Рассчитаемся!
Морщины хозяина расплылись в любезной улыбке, и не только его сердце, но даже мешок затрепетал от надежды.
— Сколько я вам должен?
— Во-первых, за квартиру — за три месяца по двадцать пять франков, итого семьдесят пять франков.
— Совершенно верно, — заметил Родольф. — И еще?
— Еще за три пары штиблет по двадцать франков.
— Постойте, постойте, господин Бенуа, не следует смешивать разные вещи! Тут я уже имею дело не с хозяином, а с сапожником… Это уже другой счет. Цифры — вещь не шуточная, не сбивайте меня с толку.
— Будь по-вашему, — согласился господин Бенуа, обольщенный надеждой, что ему наконец удастся получить долг. — Вот отдельный счет за обувь. Три пары штиблет по двадцать франков, итого — шестьдесят франков.
Родольф бросил жалостливый взгляд на пару стоптанных штиблет.
— Увы, даже если бы они побывали на ногах Вечного Жида — и то не пришли бы в столь плачевное состояние. А ведь они так износились от беготни за Марией!… Продолжайте, господин Бенуа…
— Итак, шестьдесят франков, — повторил тот. — Затем взято взаймы двадцать семь франков.
— Минутку, господин Бенуа. Мы условились: каждому святому своя свеча. Взаймы вы мне дали как друг. Поэтому забудем про обувь и перенесемся в область доверия и дружбы, — она требует особого счета. Какой цифры достигло ваше расположение ко мне?
— Двадцати семи франков.
— Двадцати семи франков? Дешево же вам достался друг, господин Бенуа! Итак, мы насчитали: семьдесят пять, шестьдесят и двадцать семь… Итого?
— Сто шестьдесят два франка, — господин Бенуа, подавая Родольфу три счета.
— Сто шестьдесят два франка, — вздохнул Родольф. — Просто невероятно! Какая прекрасная вещь счет! Итак, господин Бенуа, раз теперь все подсчитано, мы оба можем быть совершенно спокойны. Достигнута полная ясность. Через месяц я попрошу у вас расписку, а так как за это время ваше доверие и дружба ко мне только возрастут, вы предоставите мне, в случае надобности, новую отсрочку? А если хозяин и сапожник будут уж очень настаивать, я попрошу своего друга уговорить их. Удивительное дело, господин Бенуа, стоит мне только подумать о вашем тройственном облике — хозяина, сапожника и друга, как я начинаю верить в святую троицу.
От слов Родольфа лицо хозяина гостиницы пошло багровыми, зелеными, желтыми и белыми пятнами, и при каждой новой насмешке эта радуга становилась все ярче и ярче.
— Я не позволю над собой издеваться, сударь! — сказал он. — Довольно уж я ждал. До свидания, а если вы к вечеру не принесете денег… то берегитесь!
— Денег! Денег! А я у вас разве прошу денег? — ответил Родольф. — Впрочем, даже если бы они у меня и были, я бы вам их не дал… Расплачиваться в пятницу — дурная примета.
Негодование господина Бенуа достигло ураганной силы, и не будь мебель его собственностью, он, несомненно, вдребезги разбил бы что-нибудь.
Он ушел, изрыгая угрозы.
— Мешок забыли! — крикнул ему вслед Родольф.
— Ну и занятие! — прошептал несчастный юноша, оставшись в одиночестве. — По-моему, тигров укрощать и то легче! Однако мне нельзя оставаться здесь, — продолжал он, вскочив с постели и поспешно одеваясь. — Нашествие союзников будет продолжаться. Надо бежать, более того — надо где-нибудь позавтракать. Не заглянуть ли к Шонару? Попрошу у него чего-нибудь поесть и заодно позаимствую несколько су. Ста франков мне, пожалуй, хватит… Итак, к Шонару!
На лестнице Родольф наткнулся на господина Бенуа, судя по тому, что его мешок, истинное произведение искусства, был пуст, он потерпел такую же неудачу и с другими жильцами.
— Если меня будут спрашивать, скажите, что я уехал в деревню… на Альпы…— бросил ему Родольф. — Впрочем, нет! Лучше скажите, что я отсюда съехал.
— Я скажу то, что есть, — многозначительно буркнул господин Бенуа.
Шонар жил на Монмартре. Значит, Родольфу предстояло пройти через весь Париж. Это дальнее странствие было чревато всевозможными опасностями.
«Сегодня улицы вымощены кредиторами», — размышлял он.
Тем не менее он не пошел по кольцу опоясывающих Париж бульваров, как собирался. Напротив, какая-то шальная надежда побудила его смело направиться через столь опасный центр города. Родольфу подумалось, что в день, когда на спинах кассиров по улицам разгуливают миллионы франков, быть может, какая-нибудь тысячефранковая ассигнация валяется на тротуаре, поджидая своего Венсана де Поля. Поэтому Родольф шел не спеша, устремив взор на землю. Но попались ему всего лишь три шпильки.
Через два часа он добрался до Шонара.
— А! Это ты! — воскликнул музыкант.
— Я. Пришел закусить.
— Пришел невпопад, дорогой мой. Только что вошла ко мне моя приятельница, мы с ней не виделись целых две недели. Что бы тебе явиться минут на десять раньше…
— Так дай мне сотню франков взаймы, — продолжал Родольф.
— Ну вот! И ты туда же! — ответил Шонар, вне себя от изумления. — Требуешь денег! Ты что же — заодно с моими недругами?
— Я верну в четверг.
— После дождика? Дорогой мой, ты, верно, забыл, которое сегодня число. Ничего не могу для тебя сделать. Но не отчаивайся, впереди еще целый день. Ты еще можешь повстречать Провидение, оно встает не раньше двенадцати.
— Ну, у Провидения достаточно забот и без меня, ему надо накормить всех птичек, — отвечал Родольф. — Пойду к Марселю.
Марсель жил тогда на улице Бреда. Когда Родольф вошел к художнику, тот с грустью любовался своей монументальной картиной, которая должна была изображать переход евреев через Чермное море.
— Что с тобою? — его Родольф. — Ты как будто сам не свой.
— Увы, у меня уже двадцатые сутки продолжается страстная неделя, — ответил художник, прибегая к аллегории.
Для Родольфа ответ был ясен как день.
— Селедка и редька? Понимаю. Помню.
И в самом деле, у Родольфа было еще солоно на душе от воспоминаний о времени, когда он поневоле питался одной селедкой.
— Черт возьми! Проклятье!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78