— Прошу вас.
— Будьте предупредительны и ласковы с барышнями Мими, Мюзеттой и Феми, эти особы имеют большое влияние на моих друзей, и если они соответствующим образом нажмут на своих возлюбленных — вам легче будет добиться согласия Марселя, Шонара и Родольфа.
— Постараюсь, — сказал Каролюс.
На другой день Коллин вновь очутился в богемном фаланстере, настал час завтрака, и завтрак явился в положенный час. Три парочки уже сидели за столом, где были поданы артишоки с перцем, и молодые люди предавались неистовой оргии.
— Да, — сказал Коллин, — здесь любят полакомиться, но так продолжаться долго не может. Я являюсь к вам, — пояснил он затем, — в качестве посланца того великодушного смертного, который был с нами вчера в кафе.
— Неужели он уже требует деньги, которые ссудил нам? — Марсель.
— Какая гадость, вот уж не ожидала! У него такой приличный вид! — воскликнула мадемуазель Мими.
— Не о том речь, — ответил Коллин, — молодой человек хочет войти в нашу компанию, хочет приобрести акции нашего товарищества и, разумеется, получать некоторый дивиденд.
Друзья вскинули головы и переглянулись.
— Вот! — закончил Коллин. — Теперь давайте обсудим этот вопрос.
— А каково общественное положение твоего протеже? — поинтересовался Родольф.
— Он вовсе не мой протеже, — поправил Коллин. — Вчера вечером, когда мы расставались, вы попросили меня проследить, где он живет, он, со своей стороны, предложил мне проводить его. Все шло отлично. Итак, я пошел вместе с ним, чуть ли не до утра он расточал мне всевозможные знаки внимания и угощал превосходными винами, тем не менее я сохранил полную независимость.
— Это похвально, — вставил Шонар.
— Перечисли наиболее яркие черты его характера, — попросил Марсель.
— Духовное величие, суровый образ жизни — до того, что он боится заглянуть в винный погребок. Бакалавр-филолог, воплощенное простодушие, играет на контрабасе, время от времени разменивает пятифранковую монету.
— Превосходно, — Шонар.
— Чего же он хочет?
— Я уже сказал — тщеславие его безгранично, он мечтает быть с нами на «ты».
— Другими словами, собирается нас эксплуатировать, — заметил Марсель. — Хочет хвастаться нашей дружбой.
— Каким искусством он занимается? — Родольф.
— Да, — подхватил Марсель, — на чем он играет?
— Каким искусством? На чем играет? — Коллин. — Он сочетает философию с литературой.
— А каковы его познания в философии?
— Он занимается весьма устарелой философией. Искусство он считает священнодействием.
— Священнодействием? — ужаснулся Родольф.
— Так он говорит.
— А в литературе что его привлекает?
— «Телемак».
— Прекрасно, — вставил Шонар, обсасывая щетинку артишока.
— Что же тут прекрасного, болван? — его Марсель. — Не вздумай повторить это на улице.
Шонар обиделся и с досады исподтишка стукнул коленом Феми за то, что она совершила набег на его тарелку.
— Все же неясно — каково его положение в свете, чем он зарабатывает? — Родольф. — Как его зовут, где он живет?
— Положение у него вполне приличное. Он учитель, преподает всякую всячину в одном богатом семействе. Зовут его Каролюс Барбемюш, живет он на свой заработок, привык к роскоши и занимает комнату в особняке на улице Руаяль.
— Меблированную?
— Нет, с обстановкой.
— Я прошу слова, — сказал Марсель. — Для меня совершенно ясно, что Коллин подкуплен, за определенное количество рюмок он заранее продал свой голос. Не перебивай, — бросил Марсель, видя, что Коллин поднялся с места и намеревается возразить. — Сейчас мы тебе дадим высказаться. Коллин, продажная душа, представил нам незнакомца в таком блестящем виде, что это никак не может соответствовать истине. Как я уже сказал, мне ясны намерения этого незнакомца. Он хочет поживиться на нас. Он думает: «Вот молодцы, которые прямо идут к намеченной цели, залезу я к ним в карман и вместе с ними доберусь до славы».
— Прекрасно, — заметил Шонар. — А соуса не осталось?
— Нет, — ответил Родольф. — Издание полностью разошлось.
— С другой стороны, — продолжал Марсель, — лукавый смертный, которому покровительствует Коллин, быть может, добивается чести сдружиться с нами и по другим, не менее предосудительным причинам. Мы здесь, господа, не одни, — продолжал оратор, бросая красноречивый взгляд на женщин. — И может случиться, что протеже Коллина, втеревшись в наш кружок под маской литературы, окажется просто-напросто вероломным соблазнителем. Обдумайте все это хорошенько. Что касается меня — я против.
— Прошу слова для внесения поправки, — сказал Родольф. — В своей талантливой речи Марсель заявил: обозначенный Каролюс хочет обесчестить нас и ради этого рассчитывает втереться в наш кружок под маской литературы.
— Это образ, употребляемый в парламенте, — бросил Марсель.
— Образ никуда не годный, я отвергаю его. У литературы никакой маски нет.
— Раз уж я выступаю сегодня докладчиком, позвольте мне сформулировать выводы из моего доклада, — сказал Коллин, вставая. — Рассудок нашего друга Марселя омрачен ревностью, и великий художник окончательно спятил с ума…
— Призываю к порядку! — заревел Марсель.
— Как же не спятил, если этот тонкий мастер употребил в своей речи совершенно неприемлемый образ, что и было весьма остроумно отмечено оратором, выступившим на этой трибуне после меня.
— Коллин — идиот! — Марсель и вдобавок так стукнул кулаком по столу, что все тарелки пришли в смятение. — Коллин ничего не смыслит в чувствах, в этом вопросе он не компетентен, у него вместо сердца — потрепанная книжка! (Родольф оглушительно расхохотался.)
Во время этой перепалки Коллин важно теребил кончики своего белого галстука, в котором гнездилось его красноречие. Когда вновь воцарилась тишина, он так продолжил свою речь:
— Господа, я одним-единственным словом развею все призрачные опасения, которые могли зародиться у вас насчет Каролюса после речи Марселя.
— Попробуй-ка развей, — усмехнулся Марсель.
— Это так же легко сделать, как погасить спичку, — ответил Коллин и дунул на спичку, которую зажег, чтобы закурить.
— Говорите, говорите! — хором закричали Родольф, Шонар, а также дамы, для которых спор представлял совершенно особый интерес.
— Господа, — продолжал Коллин, — хоть я и подвергся здесь жестоким нападкам чисто личного характера, хотя мне и предъявили обвинение в том, будто я продался за спиртные напитки, совесть у меня чиста, и я даже не считаю нужным отвечать на выпады, порочащие мою честность, мою неподкупность, мою нравственность. (Оживление среди слушателей.) Но есть нечто, к чему я требую уважения. (Оратор дважды ударяет себя кулаком по животу.) А именно — мое, хорошо известное вам, благоразумие, относительно него здесь было высказано сомнение.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78