Рядом с ним шел еще один воин, в таком же ярком головном уборе. Вероятно, это был сын вождя. Был с индейцами и один белый, который стрелял с убийственной меткостью.
Наконец испанцы не выдержали и побежали кто куда. Наши буканьеры и беглые рабы кинулись преследовать их, надеясь ограбить мертвых. Я же, сударь, питая отвращение ко всем этим жестоким обычаям, остался на месте и перевел дух, полагая, что заслужил это право.
Каково же было мое удивление, сударь, когда вожди индейцев подошли к нам поближе. Белого человека я узнал еще издали – это был невозмутимый капитан Ван Вейде, не выпускавший изо рта свою глиняную трубку. Но, когда я рассмотрел как следует того, кого по ошибке принял за сына вождя, мне пришлось опуститься на землю, так как мои ноги отказались поддерживать меня.
Я разразился диким хохотом; признаюсь, возможно, в нем и слышались истерические нотки, но ведь я только что смотрел смерти в глаза, сударь.
«Сыном вождя», «младшим касиком» оказался Гримо. Это его долговязую фигуру в попугайских перьях на голове я видел рядом с вожаком племени. Индейцы вымазали его красной глиной с ног до головы. Кроме того, они нарисовали ему на лбу, груди и щеках красные, белые и черные полосы и зигзаги – так что заподозрить в нем белого христианина издалека было совершенно невозможно.
Господин Эвелин тоже смеялся до слез. Вождь, который ничего не понимал, смеялся тоже – за компанию. Наши англичане и голландцы ревели во всю мощь своих здоровенных глоток.
Не смеялся один Гримо.
Глава пятьдесят третья
Рассказ Планше: день четвертый
– «Гримо, теперь мы не пропадем», – сказал я, – продолжал Планше свою историю на следующий день. – Видя, что он вопросительно поднял брови, я развил свою мысль. У меня, сударь, было хорошее настроение, потому что испанцам пришлось-таки убраться с Тортуги.
– Ну как же ты не понимаешь, Гримо? – веселился я. – Теперь ты – сын племени. Туземцы научат тебя людоедству. Ты научишь меня. И голод нам не грозит – на этих островах продуктов хватит всегда, учитывая занятия местных жителей.
Физиономия у Гримо вытянулась. С помощью энергичной пантомимы он выразил свое мнение обо мне. Но я не обиделся.
Перспективы меня радовали. Испанцев прогнали, и мы получили возможность вернуться к мирному труду. Гримо давно скучал по своим черепахам, я – по своим бумагам и векселям. Работа писцом не слишком утомляет, но оказалось, что она связана с некоторым риском.
– Удивительно, – заметил мушкетер. – Мне всегда казалось, что быть писцом почти так же безопасно, как сельским кюре.
– Это во Франции, сударь. Совсем другое дело – в Новом Свете. Люди там грубые, неподходящая компания для людей вроде нас с Гримо – мы ведь служили у таких благородных господ, как вы, сударь, и господин Атос, и надеялись вернуться на эту службу снова. Ах, как мы мечтали снова очутиться в Париже, сударь! Даже самая последняя парижская помойка казалась нам милой и родной, когда мы грелись на солнышке, лежа на берегу океана.
– Однако мне показалось, что все эти пальмы, ананасы, солнце и море пришлись тебе по душе, Планше.
– Добавьте к этому москитов, сколопендр, а также кайманов, сударь. Идя по лесу, вы должны быть готовы к тому, что за шиворот вам свалится чудовищный паук размером с яйцо. Вы можете наступить на змею, обнаружить за воротом тысяченожку или заболеть желтой лихорадкой.
– Ну, хорошо, Планше. Но ведь все эти насекомые и пресмыкающиеся опасны в равной мере как для какого-нибудь пирата, так и для мирного писца. Во всяком случае, шансы равны, не так ли?
– Так-то оно так, сударь. Однако позволю вам почтительнейше заметить, что каждое ремесло имеет свои тонкости. Так и мне – для того, чтобы получать работу почаще и иметь от этого дохода побольше, пришлось внести в мое ремесло писца… э-э, некоторые усовершенствования…
– Какие же усовершенствования можно внести в это дело?
– А вот какие, сударь. Чернила или, упаси Боже, тушь стоят в тех местах очень дорого. К тому же их просто частенько нет под рукой. Поэтому мне пришлось заняться ботаникой.
– Ботаникой?! Я не ослышался, Планше?
– Нет, сударь. Все правильно.
– Но какое отношение ботаника имеет к переписыванию или составлению документов?!
– Терпение, сударь, сейчас вы сами увидите. Из наших с Гримо странствий я вынес одно полезное наблюдение. Оказывается, все в природе взаимосвязано. Да вы и сами помните, сударь. Человеколюбие, точный прицел и рассеянность принесли мне чин сержанта Пьемонтского полка. Не будь я человеколюбив, я бы не стал так переживать из-за какого-то кардинальского адъютанта. Не возьми я точный прицел, я промахнулся бы и испанцы все-таки доскакали бы раньше королевских мушкетеров, сделали бы свое черное дело, а уж потом испустили бы дух под ударами ваших клинков. И не будь я, наконец, так рассеян, я, наверное, узнал бы в этом адъютанте господина Рошфора и поостерегся бы стрелять, не узнав наперед вашего мнения.
– Ты поступил правильно, Планше. В бою нет места личным счетам.
– Я рад, что вы так считаете, сударь.
– Но ты обещал мне объяснить связь…
– Между ботаникой и ремеслом писца, сударь?
– Ну да!
– О, нет ничего проще! В тех краях растут большие деревья, называемые генипас, которые по внешнему виду больше всего напоминают обычную черешню. Именно это обстоятельство и привлекло мое пристальное внимание. Однако черешня оказалась какой-то совсем не такой, очень противной на вкус, сударь, а рот мой почернел, как будто я неделю жевал уголь.
Оказалось, что, если из этих плодов выжать сок, он вполне может заменить чернила. Он черен, как сажа. Вот этим-то соком, сударь, я и воспользовался, экономя на чернилах и, следовательно, увеличивая свои доходы.
– Это ловко, – заметил д’Артаньян, улыбнувшись.
– Благодарю вас, сударь, – скромно отвечал Планше. – Ваше одобрение – лучшая похвала для меня. Однако именно этот самый генипасовый сок и подверг мою жизнь некоторой опасности…
– Как это могло произойти, Планше?
– Ах, сударь! Эти неотесанные мужланы не оценили моей изобретательности по достоинству. Скажу вам больше, сударь: они набросились на нас и, наверное, убили бы, если б мы не унесли ноги со всей возможной быстротой.
– Неужели эти люди собирались совершить убийство только из-за того, что бумаги были написаны не чернилами?! Разве это не одно и то же, Планше?!
– Я тоже так думал, сударь! Лишь бы документ был составлен грамотно и по всей форме. Я ведь старался изо всех сил – все писал, как полагается… Правда, у настоящих чернил все же нашлось одно незначительное преимущество перед этим черным соком…
– Какое же?
– Чернила не выцветают через девять дней.
Д’Артаньян в изумлении воззрился на своего слугу.
– Ты хочешь сказать, что все написанное этим черным соком выцветало ровно через девять дней?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121
Наконец испанцы не выдержали и побежали кто куда. Наши буканьеры и беглые рабы кинулись преследовать их, надеясь ограбить мертвых. Я же, сударь, питая отвращение ко всем этим жестоким обычаям, остался на месте и перевел дух, полагая, что заслужил это право.
Каково же было мое удивление, сударь, когда вожди индейцев подошли к нам поближе. Белого человека я узнал еще издали – это был невозмутимый капитан Ван Вейде, не выпускавший изо рта свою глиняную трубку. Но, когда я рассмотрел как следует того, кого по ошибке принял за сына вождя, мне пришлось опуститься на землю, так как мои ноги отказались поддерживать меня.
Я разразился диким хохотом; признаюсь, возможно, в нем и слышались истерические нотки, но ведь я только что смотрел смерти в глаза, сударь.
«Сыном вождя», «младшим касиком» оказался Гримо. Это его долговязую фигуру в попугайских перьях на голове я видел рядом с вожаком племени. Индейцы вымазали его красной глиной с ног до головы. Кроме того, они нарисовали ему на лбу, груди и щеках красные, белые и черные полосы и зигзаги – так что заподозрить в нем белого христианина издалека было совершенно невозможно.
Господин Эвелин тоже смеялся до слез. Вождь, который ничего не понимал, смеялся тоже – за компанию. Наши англичане и голландцы ревели во всю мощь своих здоровенных глоток.
Не смеялся один Гримо.
Глава пятьдесят третья
Рассказ Планше: день четвертый
– «Гримо, теперь мы не пропадем», – сказал я, – продолжал Планше свою историю на следующий день. – Видя, что он вопросительно поднял брови, я развил свою мысль. У меня, сударь, было хорошее настроение, потому что испанцам пришлось-таки убраться с Тортуги.
– Ну как же ты не понимаешь, Гримо? – веселился я. – Теперь ты – сын племени. Туземцы научат тебя людоедству. Ты научишь меня. И голод нам не грозит – на этих островах продуктов хватит всегда, учитывая занятия местных жителей.
Физиономия у Гримо вытянулась. С помощью энергичной пантомимы он выразил свое мнение обо мне. Но я не обиделся.
Перспективы меня радовали. Испанцев прогнали, и мы получили возможность вернуться к мирному труду. Гримо давно скучал по своим черепахам, я – по своим бумагам и векселям. Работа писцом не слишком утомляет, но оказалось, что она связана с некоторым риском.
– Удивительно, – заметил мушкетер. – Мне всегда казалось, что быть писцом почти так же безопасно, как сельским кюре.
– Это во Франции, сударь. Совсем другое дело – в Новом Свете. Люди там грубые, неподходящая компания для людей вроде нас с Гримо – мы ведь служили у таких благородных господ, как вы, сударь, и господин Атос, и надеялись вернуться на эту службу снова. Ах, как мы мечтали снова очутиться в Париже, сударь! Даже самая последняя парижская помойка казалась нам милой и родной, когда мы грелись на солнышке, лежа на берегу океана.
– Однако мне показалось, что все эти пальмы, ананасы, солнце и море пришлись тебе по душе, Планше.
– Добавьте к этому москитов, сколопендр, а также кайманов, сударь. Идя по лесу, вы должны быть готовы к тому, что за шиворот вам свалится чудовищный паук размером с яйцо. Вы можете наступить на змею, обнаружить за воротом тысяченожку или заболеть желтой лихорадкой.
– Ну, хорошо, Планше. Но ведь все эти насекомые и пресмыкающиеся опасны в равной мере как для какого-нибудь пирата, так и для мирного писца. Во всяком случае, шансы равны, не так ли?
– Так-то оно так, сударь. Однако позволю вам почтительнейше заметить, что каждое ремесло имеет свои тонкости. Так и мне – для того, чтобы получать работу почаще и иметь от этого дохода побольше, пришлось внести в мое ремесло писца… э-э, некоторые усовершенствования…
– Какие же усовершенствования можно внести в это дело?
– А вот какие, сударь. Чернила или, упаси Боже, тушь стоят в тех местах очень дорого. К тому же их просто частенько нет под рукой. Поэтому мне пришлось заняться ботаникой.
– Ботаникой?! Я не ослышался, Планше?
– Нет, сударь. Все правильно.
– Но какое отношение ботаника имеет к переписыванию или составлению документов?!
– Терпение, сударь, сейчас вы сами увидите. Из наших с Гримо странствий я вынес одно полезное наблюдение. Оказывается, все в природе взаимосвязано. Да вы и сами помните, сударь. Человеколюбие, точный прицел и рассеянность принесли мне чин сержанта Пьемонтского полка. Не будь я человеколюбив, я бы не стал так переживать из-за какого-то кардинальского адъютанта. Не возьми я точный прицел, я промахнулся бы и испанцы все-таки доскакали бы раньше королевских мушкетеров, сделали бы свое черное дело, а уж потом испустили бы дух под ударами ваших клинков. И не будь я, наконец, так рассеян, я, наверное, узнал бы в этом адъютанте господина Рошфора и поостерегся бы стрелять, не узнав наперед вашего мнения.
– Ты поступил правильно, Планше. В бою нет места личным счетам.
– Я рад, что вы так считаете, сударь.
– Но ты обещал мне объяснить связь…
– Между ботаникой и ремеслом писца, сударь?
– Ну да!
– О, нет ничего проще! В тех краях растут большие деревья, называемые генипас, которые по внешнему виду больше всего напоминают обычную черешню. Именно это обстоятельство и привлекло мое пристальное внимание. Однако черешня оказалась какой-то совсем не такой, очень противной на вкус, сударь, а рот мой почернел, как будто я неделю жевал уголь.
Оказалось, что, если из этих плодов выжать сок, он вполне может заменить чернила. Он черен, как сажа. Вот этим-то соком, сударь, я и воспользовался, экономя на чернилах и, следовательно, увеличивая свои доходы.
– Это ловко, – заметил д’Артаньян, улыбнувшись.
– Благодарю вас, сударь, – скромно отвечал Планше. – Ваше одобрение – лучшая похвала для меня. Однако именно этот самый генипасовый сок и подверг мою жизнь некоторой опасности…
– Как это могло произойти, Планше?
– Ах, сударь! Эти неотесанные мужланы не оценили моей изобретательности по достоинству. Скажу вам больше, сударь: они набросились на нас и, наверное, убили бы, если б мы не унесли ноги со всей возможной быстротой.
– Неужели эти люди собирались совершить убийство только из-за того, что бумаги были написаны не чернилами?! Разве это не одно и то же, Планше?!
– Я тоже так думал, сударь! Лишь бы документ был составлен грамотно и по всей форме. Я ведь старался изо всех сил – все писал, как полагается… Правда, у настоящих чернил все же нашлось одно незначительное преимущество перед этим черным соком…
– Какое же?
– Чернила не выцветают через девять дней.
Д’Артаньян в изумлении воззрился на своего слугу.
– Ты хочешь сказать, что все написанное этим черным соком выцветало ровно через девять дней?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121