Но, как видит наш благосклонный читатель, по зрелом размышлении он избрал более надежный способ отмщения.
В гневе комендант даже не подумал о том, что именно врожденное благородство и уважение к девушке заставило д’Артаньяна, рискуя жизнью, вернуться к тюрьме, чтобы освободить Камиллу и избежать огласки. Коменданта раздражало уже то, что молодой человек посмел понравиться Камилле, и, видимо, не без взаимности. Поэтому г-н комендант и пришел к выводу, что судьба нашего мушкетера состоит в том, чтобы быть повешенным в Ла-Рошели.
«Что изменилось? – спрашивал он себя. – Ему удалось бежать. Они, вдвоем с Камиллой, заморочили мне голову, хотя это и чертовски неприятно признавать. Я был одурачен ими, как последний простак, растрогался и от избытка чувств отменил приговор. Но ведь я полагал, что этот искатель приключений действительно спас мою Камиллу от шайки негодяев. Поскольку это не так (комендант забывал о том, что д’Артаньян совершил не менее благородный поступок), я также свободен от прежних обязательств».
Поздравив себя с такой замечательной гибкостью ума, позволявшей утолить жажду мести, г-н комендант занялся неотложными делами касательно сдачи города. Поскольку он не собирался задерживаться в Ла-Рошели, а следовательно, и встречаться с победителями, то и процедура переговоров его не занимала.
В то же время он отдавал себе отчет в том, что правильный выбор момента отплытия из Ла-Рошели играет первостепенную роль во всей этой истории. Если бы он тайно скрылся из города, оставив сограждан в бедственном положении, то современники, а также и потомки заклеймили бы его позором. Сказали бы, что именно бегство коменданта подорвало дух защитников и послужило причиной сдачи. Совсем иное дело – принять решение, отдать приказ о сдаче осажденного города и, таким образом, прекратив военные действия, гордо отправиться куда глаза глядят. Он переставал быть начальником враждебной стороны, а превращался в частное лицо. Частное лицо может отправляться, куда ему угодно – например, в Англию.
Так рассуждал г-н комендант, подписывая приказ о сдаче города и сопровождая его соответствующими устными распоряжениями.
Таким образом, ничего не подозревавший д’Артаньян, который в это время спал мирным сном, был снова взят под стражу. Его ожидало безрадостное пробуждение.
– Господин д’Артаньян! Сегодня согласно приказу господина коменданта Ла-Рошели вы будете казнены как шпион вражеской армии, – объявил офицер, вошедший в комнату.
– Вот это новость! Настроение вашего начальника снова испортилось. Вы не шутите, милейший?!
– Какие шутки! Одевайтесь поскорее, палач уже ждет.
– Но меня хоть покормят напоследок?
– Похоже, теперь вы принялись шутить, сударь!
– Ах, черт! Я совсем забыл, что нахожусь в городе, жители которого скорее скушают с голоду друг друга, чем дерзнут навлечь на себя подозрение господина коменданта в отсутствии патриотизма.
– Вы готовы? В таком случае – следуйте за нами.
– По-видимому, вам очень не терпится покончить со мной, – подвел итог этому короткому диалогу д’Артаньян и принялся натягивать сапоги.
Вот уже третьи сутки во рту у него не было ни крошки, и мушкетер чувствовал себя прескверно.
– По крайней мере, там не будет хотеться есть, – философски заметил он, выходя на улицу.
Солнце еще не встало, однако ночь уже отступила, сдав полномочия еще не окрепшему серенькому осеннему дню. С Атлантики дул свежий ветер, заставлял придерживать шляпу и кутаться в плащ.
«Кажется, на этот раз мне уже не выпутаться», – подумал д’Артаньян, зябко поводя плечами. Все происходящее виделось ему как бы со стороны и оставляло почти безучастным.
Голод ли был тому причиной, или множество сменивших друг друга за последние двое суток событий, но сознание нашего героя, оставаясь незамутненным, в то же время как бы раздвоилось. д’Артаньян отстраненно наблюдал за тем, как конвоиры, сами пошатываясь от слабости, медленно брели по улице, заключив его в середину своей маленькой процессии.
Вот они уже достигли площади с возвышавшейся посреди нее виселицей. На этот раз она была пуста, дожидаясь нового постояльца.
В конце улицы, там, где она выходила на площадь, стояла жиденькая цепочка солдат в тускло поблескивающих в лучах бледного восходящего солнца шлемах. Глухо рокотали барабаны.
«Спектакль обставлен по всем правилам, – отметил мушкетер, удивляясь своей нечувствительности к происходящему. – Кажется, все это не имеет отношения ко мне», – пронеслось у него в голове.
Вокруг виселицы также стояли солдаты, в основном – англичане. Как сообщает нам историческая наука, их было много среди защитников последней цитадели кальвинизма во Франции.
Мерный бой барабанов отдавался в ушах похоронной музыкой.
– Приготовьтесь. Сейчас вы умрете, – обратился к приговоренному офицер, руководивший казнью.
Камилла проснулась рано. Ее разбудил кошмар. Ей приснилось, что д’Артаньяна опять схватили и ведут на казнь. Она позвала камеристку, спавшую в смежном с комнатой ее госпожи помещении.
– Поверишь ли, Мадлен, – сказала она, – во сне я видела, что того гасконца, которого господин комендант вчера освободил из-под стражи, опять собираются казнить.
– Сон в руку, сударыня, – отвечала Мадлен с деланным простодушием, украдкой наблюдая за своей госпожой. – Не прошло и четверти часа с тех пор, как стража провела его через двор.
– Что ты говоришь, Мадлен?! Этого не может быть! Ты, верно, ошиблась. Верно, это кто-то другой! – вскричала Камилла, выдавая себя в искреннем порыве чувств.
– К несчастью, это так, мадемуазель. Это был тот самый красивый гасконец. Его разместили в комнате в правом крыле, а теперь там пусто и караул снят. Что с вами, госпожа? Вы так побледнели, на вас просто лица нет!
Д’Артаньян взошел на деревянный помост.
– Я не вижу священника, – сказал он.
– Он слишком ослаб от голода, – был ответ.
– Тогда пусть это будет кто-то, кто мог бы отпустить мне грехи. Это не по-христиански – умирать без исповеди, – сказал д’Артаньян.
«Зачем я говорю им все это? – подумал он в то же время. – Быть может, я просто малодушно пытаюсь оттянуть неизбежное?»
Барабаны мерно и мрачно выбивали траурный марш.
«Они просто бьют в барабаны – это никакой не марш, – подумал мушкетер. – Удивительно, какие глупости лезут в голову за минуту до смерти. Однако ничего удивительного – мне часто приходилось рисковать жизнью, но в драке, а не на эшафоте. Я еще не привык. И вряд ли уже успею привыкнуть».
– Итак, сударь, – сказал палач, подходя к нему. – Наденьте капюшон.
– Это еще зачем?
– Наденьте – это обычная вещь. Так делают.
– Никаких капюшонов. Я хочу смотреть на солнце.
– Как хотите, – произнес палач, затягивая петлю на шее д’Артаньяна.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121
В гневе комендант даже не подумал о том, что именно врожденное благородство и уважение к девушке заставило д’Артаньяна, рискуя жизнью, вернуться к тюрьме, чтобы освободить Камиллу и избежать огласки. Коменданта раздражало уже то, что молодой человек посмел понравиться Камилле, и, видимо, не без взаимности. Поэтому г-н комендант и пришел к выводу, что судьба нашего мушкетера состоит в том, чтобы быть повешенным в Ла-Рошели.
«Что изменилось? – спрашивал он себя. – Ему удалось бежать. Они, вдвоем с Камиллой, заморочили мне голову, хотя это и чертовски неприятно признавать. Я был одурачен ими, как последний простак, растрогался и от избытка чувств отменил приговор. Но ведь я полагал, что этот искатель приключений действительно спас мою Камиллу от шайки негодяев. Поскольку это не так (комендант забывал о том, что д’Артаньян совершил не менее благородный поступок), я также свободен от прежних обязательств».
Поздравив себя с такой замечательной гибкостью ума, позволявшей утолить жажду мести, г-н комендант занялся неотложными делами касательно сдачи города. Поскольку он не собирался задерживаться в Ла-Рошели, а следовательно, и встречаться с победителями, то и процедура переговоров его не занимала.
В то же время он отдавал себе отчет в том, что правильный выбор момента отплытия из Ла-Рошели играет первостепенную роль во всей этой истории. Если бы он тайно скрылся из города, оставив сограждан в бедственном положении, то современники, а также и потомки заклеймили бы его позором. Сказали бы, что именно бегство коменданта подорвало дух защитников и послужило причиной сдачи. Совсем иное дело – принять решение, отдать приказ о сдаче осажденного города и, таким образом, прекратив военные действия, гордо отправиться куда глаза глядят. Он переставал быть начальником враждебной стороны, а превращался в частное лицо. Частное лицо может отправляться, куда ему угодно – например, в Англию.
Так рассуждал г-н комендант, подписывая приказ о сдаче города и сопровождая его соответствующими устными распоряжениями.
Таким образом, ничего не подозревавший д’Артаньян, который в это время спал мирным сном, был снова взят под стражу. Его ожидало безрадостное пробуждение.
– Господин д’Артаньян! Сегодня согласно приказу господина коменданта Ла-Рошели вы будете казнены как шпион вражеской армии, – объявил офицер, вошедший в комнату.
– Вот это новость! Настроение вашего начальника снова испортилось. Вы не шутите, милейший?!
– Какие шутки! Одевайтесь поскорее, палач уже ждет.
– Но меня хоть покормят напоследок?
– Похоже, теперь вы принялись шутить, сударь!
– Ах, черт! Я совсем забыл, что нахожусь в городе, жители которого скорее скушают с голоду друг друга, чем дерзнут навлечь на себя подозрение господина коменданта в отсутствии патриотизма.
– Вы готовы? В таком случае – следуйте за нами.
– По-видимому, вам очень не терпится покончить со мной, – подвел итог этому короткому диалогу д’Артаньян и принялся натягивать сапоги.
Вот уже третьи сутки во рту у него не было ни крошки, и мушкетер чувствовал себя прескверно.
– По крайней мере, там не будет хотеться есть, – философски заметил он, выходя на улицу.
Солнце еще не встало, однако ночь уже отступила, сдав полномочия еще не окрепшему серенькому осеннему дню. С Атлантики дул свежий ветер, заставлял придерживать шляпу и кутаться в плащ.
«Кажется, на этот раз мне уже не выпутаться», – подумал д’Артаньян, зябко поводя плечами. Все происходящее виделось ему как бы со стороны и оставляло почти безучастным.
Голод ли был тому причиной, или множество сменивших друг друга за последние двое суток событий, но сознание нашего героя, оставаясь незамутненным, в то же время как бы раздвоилось. д’Артаньян отстраненно наблюдал за тем, как конвоиры, сами пошатываясь от слабости, медленно брели по улице, заключив его в середину своей маленькой процессии.
Вот они уже достигли площади с возвышавшейся посреди нее виселицей. На этот раз она была пуста, дожидаясь нового постояльца.
В конце улицы, там, где она выходила на площадь, стояла жиденькая цепочка солдат в тускло поблескивающих в лучах бледного восходящего солнца шлемах. Глухо рокотали барабаны.
«Спектакль обставлен по всем правилам, – отметил мушкетер, удивляясь своей нечувствительности к происходящему. – Кажется, все это не имеет отношения ко мне», – пронеслось у него в голове.
Вокруг виселицы также стояли солдаты, в основном – англичане. Как сообщает нам историческая наука, их было много среди защитников последней цитадели кальвинизма во Франции.
Мерный бой барабанов отдавался в ушах похоронной музыкой.
– Приготовьтесь. Сейчас вы умрете, – обратился к приговоренному офицер, руководивший казнью.
Камилла проснулась рано. Ее разбудил кошмар. Ей приснилось, что д’Артаньяна опять схватили и ведут на казнь. Она позвала камеристку, спавшую в смежном с комнатой ее госпожи помещении.
– Поверишь ли, Мадлен, – сказала она, – во сне я видела, что того гасконца, которого господин комендант вчера освободил из-под стражи, опять собираются казнить.
– Сон в руку, сударыня, – отвечала Мадлен с деланным простодушием, украдкой наблюдая за своей госпожой. – Не прошло и четверти часа с тех пор, как стража провела его через двор.
– Что ты говоришь, Мадлен?! Этого не может быть! Ты, верно, ошиблась. Верно, это кто-то другой! – вскричала Камилла, выдавая себя в искреннем порыве чувств.
– К несчастью, это так, мадемуазель. Это был тот самый красивый гасконец. Его разместили в комнате в правом крыле, а теперь там пусто и караул снят. Что с вами, госпожа? Вы так побледнели, на вас просто лица нет!
Д’Артаньян взошел на деревянный помост.
– Я не вижу священника, – сказал он.
– Он слишком ослаб от голода, – был ответ.
– Тогда пусть это будет кто-то, кто мог бы отпустить мне грехи. Это не по-христиански – умирать без исповеди, – сказал д’Артаньян.
«Зачем я говорю им все это? – подумал он в то же время. – Быть может, я просто малодушно пытаюсь оттянуть неизбежное?»
Барабаны мерно и мрачно выбивали траурный марш.
«Они просто бьют в барабаны – это никакой не марш, – подумал мушкетер. – Удивительно, какие глупости лезут в голову за минуту до смерти. Однако ничего удивительного – мне часто приходилось рисковать жизнью, но в драке, а не на эшафоте. Я еще не привык. И вряд ли уже успею привыкнуть».
– Итак, сударь, – сказал палач, подходя к нему. – Наденьте капюшон.
– Это еще зачем?
– Наденьте – это обычная вещь. Так делают.
– Никаких капюшонов. Я хочу смотреть на солнце.
– Как хотите, – произнес палач, затягивая петлю на шее д’Артаньяна.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121