– Они жили на улице Гран-Гра.
– Где это?
– Поезжайте прямо и поверните в третий переулок. Оттуда рукой подать до площади, а их дом – второй по счету, если считать от нее.
– Отлично, дорогу мы найдем!
– Дорогу-то вы найдете, сударь, а вот найдете ли тех, кого ищете, – это уж Богу известно.
– Что такое?!
Человек с шестом поглядел на д’Артаньяна так, словно впервые увидел какую-то диковину. Потом он неторопливо развернулся и пошел прочь, бурча себе под нос:
– Огонь-то на углу совсем погас, надо дровишек подкинуть…
– Ах ты, наглец! – вскричал д’Артаньян, собираясь догнать невежу и угостить его ударом хлыста.
Однако, едва он успел дать шпоры коню, из переулка, преграждая ему путь, вывернула телега, запряженная парой понурых одров. Она была покрыта грубой и грязной мешковиной, из-под которой выглядывали чьи-то босые ноги.
С первого взгляда на нее было ясно, что телега доверху набита покойниками.
При виде этого страшного экипажа д’Артаньян крякнул, а Планше непроизвольно перекрестился.
Рядом с телегой шагали люди в черных балахонах, с горящими факелами и длинными крючьями в руках.
Ужасная догадка пронзила мозг молодого человека. Внезапно ему стал ясен страшный смысл безлюдья на городских улицах, костры, горящие средь бела дня, и странное поведение только что встреченного человека.
– В городе чума!
Планше побледнел и принялся озираться по сторонам.
– Ай-яй-яй, сударь… Э-э… то-то я смотрю… костры…
Д’Артаньян почувствовал, как его кинуло в озноб.
– Камилла! Я должен найти ее! Не может быть! – шептал он, пришпоривая коня. – За мной, Планше! Не отставай! Я должен найти ее дом! Ведь не все же умирают от чумы. Скорей, Планше, вперед!
Бледный, как полотно, Планше, тихо причитая, двинулся следом за господином.
– Ах, сударь, – сказал он, когда они проскакали квартал, – я хочу ехать вперед, но словно какая-то сила толкает меня назад. Чума пострашнее пули.
– Не трусь, Планше! Мы не останемся здесь – я заберу Камиллу с собой.
– Но ведь ее опекун может воспротивиться этому.
– Кой черт опекун! Она давно уже сама может распоряжаться своей судьбой. Кроме того – в такой ситуации не выбирают. К счастью, мы предусмотрительно захватили запасную лошадь. Да что я говорю – я достану ей карету!
– Сударь! – крикнул Планше, чувствуя, что последние силы покидают его. – Кажется, я падаю с лошади.
– Учти, Планше, – крикнул д’Артаньян на скаку, – один лекарь, выхаживавший меня, когда я отлеживался у Атоса, говорил мне, что чуме подвержены в первую очередь малодушные люди. Они все время боятся заболеть, думают о болезни и невольно притягивают ее к себе. Кроме того – нет более действенного средства против чумы, чем быстрая верховая езда!
Нельзя сказать, что Планше успокоили эти доводы. Однако, рассудив, что господин в таком состоянии все равно бросит его посреди улицы и поскачет разыскивать свою Камиллу, что ему вовсе не улыбалось, парень передумал падать с коня и продолжал следовать за д’Артаньяном.
Кони вынесли их на площадь.
– Тысяча чертей! – воскликнул д’Артаньян. – Вот где собрался весь город!
Последнее относилось к толпе народа, запрудившей площадь и преграждавшей путь нашим героям. На этот раз миновать препятствие было просто невозможно.
Д’Артаньян и Планше против воли оказались в тесном кольце возбужденных, что-то выкрикивающих и размахивающих кулаками жителей города. Здесь были и здоровенные мужчины, и сгорбленные старухи, непонятно как державшиеся на ногах, и юные девушки, и матери, тащившие на руках кричащих младенцев, которых не на кого было оставить дома, и древние старики. И все они бесновались и изрыгали проклятия.
Одного взгляда, брошенного поверх голов бушующей толпы, было достаточно, чтобы понять, в чем дело. Посреди площади возвышался грубо сколоченный помост, облитый водой, чтобы не загорелся раньше времени. На помосте были сложены дрова, сложенные в клетку вокруг столба примерно в одну треть его высоты.
Здесь готовились жечь человека.
Мушкетер, как ни противно было ему зрелище эшафота, вынужден был оставаться на месте, чтобы не раздавить людей, так много их было вокруг. И похоже было, что количество их все возрастало.
Вдруг толпа заколыхалась и раздалась в стороны. Проклятия стали громче, вопли пронзительнее. Несколько стражников и монахов в темных рясах двигались к центру площади.
В середине маленькой процессии палач вел женщину в грубом сером балахоне с рваными полами. На голову ей надели отдаленно напоминавший митру епископа колпак, на котором было написано: «Еретичка-идолопоклонница».
Лица женщины д’Артаньяну видно не было, но мушкетер понял, что она еще очень молода.
– На костер ведьму! На костер ее! – ревели вокруг.
Женщину повели к эшафоту. Вперед выступил священник. Он поднял руки, успокаивая людей. Те, кто стоял рядом с ним, умолкали, стоящие за их спиной тоже переставали горланить и размахивать кулаками, и постепенно волна молчания, распространяясь от стоявшего возле помоста священника, докатилась до краев площади.
Стало тихо. В наступившей тишине можно было разобрать слова священника, произносившего проповедь.
– Имея в виду, что по обстоятельствам дела, – говорил человек в сутане, – вытекающим из процесса, возбужденного прокурором, аббатом монастыря… – монотонный голос напомнил д’Артаньяну жужжание мухи, – упомянутая Анна Перье признала, что виновна в колдовстве и призывании Дьявола, наведении порчи и мора на жителей города…
Священник говорил быстро и невнятно, но люди жадно слушали, словно эти слова могли внезапно прогнать чуму. Впрочем, так оно и было в действительности – эти несчастные думали, что стоит сжечь на костре колдунью, «виновницу всех напастей», и люди в городе перестанут умирать.
– Анна Перье! Мы извергаем тебя из лона святой церкви и оставляем тебя, прося светскую власть вынести над тобой умеренный приговор, не доходящий до смерти и до повреждения членов.
Д’Артаньян подумал было, что несчастную помилуют, однако он просто плохо знал судейскую практику. Последней фразой неизменно заканчивались все приговоры по делу ведьм, колдунов и еретиков. Передача в руки светской власти во всех случаях означала сожжение на костре.
Палач помог женщине взойти на помост и, прежде чем поднести зажженный факел к сухим поленьям, сорвал с головы несчастной колпак. Копна золотистых волос рассыпалась по плечам.
Молодой человек вздрогнул: в облике приговоренной ему на мгновение почудились знакомые черты. Но несчастная колдунья Анна Перье не могла быть Камиллой де Бриссар. Д’Артаньян призвал на помощь самообладание и постарался не терять голову. Это было нетрудно в чумном городе, будучи окруженным со всех сторон толпой бесноватых.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121