Когда г-н Эвелин попробовал возражать, интересуясь, в свою очередь, судьбой уведенного солдатами капитана, ларошелец, оказавшийся даже не французским гугенотом, а английским пуританином, тоном, не терпящим возражений, объявил, что если г-н Эвелин немедленно не замолчит и не приступит со своими матросами к выполнению приказа, то он, офицер гарнизона, арестует г-на Эвелина и сам будет руководить матросами, так как прекрасно знает морское дело.
Сообразив, что он чуть было не занялся политикой, к которой питал такое отвращение, г-н Эвелин умолк и немедленно приступил к починке судна.
Вторая новость, сообщенная капитану, заключалась в том, что исчез Гримо, которого хватились лишь недавно и перевернули всю фелуку вверх дном, ничего, впрочем, не обнаружив, за исключением упомянутых в предыдущих главах запасов рейнвейна. Эта находка так отвлекла солдат, что они с готовностью сконцентрировали свое внимание на ней, а поиски Гримо как-то сами собой отошли на второй и даже еще более дальний план.
Последнее, по-видимому, обрадовало достойного капитана Ван Вейде, хотя внешне он ничем этого и не обнаружил. От помощника же, давно знавшего своего капитана, все же не укрылось, что бывалый моряк вздохнул с облегчением.
Не найдя Гримо, принялись за Планше. Прибывший на фелуку днем Джейкобсон (а именно он и был тем самым англичанином, что беседовал с г-ном Эвелином) пообещал Планше вздернуть его на рее, если он сейчас же не признается, куда девался его дружок.
Планше защищался, ссылаясь на то, что сбежать Гримо, кроме как в город, было некуда, а следовательно, он уже ответил на вопрос, избежав тем самым повешения на рее. В свою защиту Планше приводил также бесспорный, с нашей точки зрения, аргумент, заключавшийся в том, что стерегут экипаж фелуки ларошельцы, а никак не он, Планше, следовательно, и спрашивать с него за побег нечего.
Конец этим спорам положил капитан. Он подошел к Джейкобсону и, смерив его взглядом, сказал:
– Простите, сударь, по какому праву вы распоряжаетесь здесь?
– По тому же, по которому приказывают пленникам, капитан!
– Вы охраняете нас, это правда. Но командовать экипажем, а тем более решать, кого из его членов, а тем более пассажиров, следует вздернуть на рее, вы не можете. Хозяин на «Морской звезде» – я.
Взгляд фламандца скрестился со взглядом англичанина. Англичанин был упрям, моряк – тоже. Джейкобсон первый отвел глаза.
– Э-э, goddamn! Делайте, как хотите. Но не пытайтесь меня провести, кэптэн!
Как бы случайно оказавшийся рядом г-н Эвелин шепнул ему:
– Избегайте ссоры с капитаном, сударь! Он три года командовал пиратской шхуной в Карибском море, я это знаю наверняка, так как и тогда ходил его помощником.
Джейкобсон стиснул зубы и промолчал.
Таким образом, повешение Планше было отложено до лучших времен. Сам же он посчитал за лучшее немедленно удалиться в каюту, полпути благословляя капитана Ван Вейде и от души надеясь, что эти лучшие времена не наступят никогда.
Как легко догадаться, Гримо исчез не случайно. Получив от Планше подробную инструкцию, он задал только один вопрос:
– Надежная?
– Откуда мне знать, – с досадой отвечал Планше. – Не воображай, что я мог задать ей этот вопрос. Но хуже, чем сейчас, господину д’Артаньяну уже не будет, разве только если приговор приведут в исполнение. Не стала бы эта девушка пытаться спасти его от веревки для того, чтобы снова отправить на виселицу.
Гримо кивнул и исчез.
Все эти, следующие одно за другим, события, несомненно, отвлекают внимание от главного героя нашего правдивого повествования, однако их описание необходимо, поскольку они имели самое непосредственное отношение к его дальнейшей судьбе.
Пока д’Артаньян находился в камере для приговоренных к смертной казни и, следовательно, не имел возможности действовать, остальные лица, волею судьбы вовлеченные в историю, о которой мы рассказываем на этих страницах, напротив, жили активной жизнью. Движимые самыми различными желаниями, все они, совершая те или иные поступки, зачастую сами не отдавая себе в этом отчет, принимали живейшее участие в судьбе д’Артаньяна. И каковы бы ни были побудительные мотивы и помыслы всех героев трагикомедии, имя которой – жизнь, они привели к тому, чего и следовало ожидать. А именно: наша история, которая могла бы оборваться вместе с жизнью храброго гасконца, не оборвалась, а получила продолжение.
Возможно, это случилось потому, что д’Артаньян был не только храбр, но и обаятелен. По этой причине фортуна, эта ветреница, снова задержала на нем свой взор.
Вернее же всего, своим везением мушкетер был обязан тому обстоятельству, что его персона привлекла внимание другой молодой особы – мадемуазель де Бриссар.
Эта девушка, родившаяся в семье военного и выросшая среди людей действия, и сама была также способна на решительные поступки. Предоставив Планше, снабженного ее инструкциями, следовать под конвоем обратно на «Морскую звезду», одиноко маячившую в Ларошельской гавани, девушка приступила к осуществлению главной части своего плана.
Когда часы на башне городской ратуши пробили девять, в конце плохо освещенной, как и почти все остальные, городской улицы показался портшез, несомый двумя рослыми лакеями. Это само по себе было большой редкостью в осажденной Ла-Рошели, а появление портшеза в такое время, когда все старались не высовываться из своих домов, предпочитая находиться за крепкими дверными засовами и ставнями, вполне могло вызвать удивление и любопытство.
Поэтому стражник, стерегущий д’Артаньяна, был удивлен, когда лакеи опустили портшез перед тюремными воротами и из него вышла дама, закутанная в бархатный плащ с капюшоном.
Подойдя к стражнику, дама пожелала, чтобы ее провели к начальнику тюрьмы.
– Это невозможно, мадам, – отвечал стражник, пытаясь рассмотреть лицо молодой женщины, скрытое низко опущенным капюшоном.
– Почему же?
– Начальник не живет здесь. Он ночует дома, а так как тюрьма почти пуста, он давно ушел.
– Однако же кого-то вы здесь охраняете?
– Да, мадам. Этот человек будет завтра казнен.
– Значит, все правильно.
– Что вы имеете в виду, мадам?
– Называйте меня – мадемуазель.
– Простите, мадемдазель.
– Именно этого человека мне и нужно видеть, если, конечно, в тюрьме нет другого арестанта, которого также должны казнить на следующий день.
– Простите, мадам… я хотел сказать, мадемуазель…
– Что такое?
– Я не могу пропустить вас к нему, пока…
– Пока… Договаривайте, сержант.
– Но я не сержант, сударыня.
– Ну так вы станете им.
– Я не совсем понимаю вас, мадемуазель…
– Мой опекун, который для меня почти что родной отец, как вам, наверное, известно, предложил мне навестить заключенного, чтобы он получил духовное утешение – он наш брат по вере.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121