– Ты знаешь, как это бывает, когда влюблен – все время хочется говорить о том, кого любишь. Поэтому я восхвалял твои добродетели, как влюбленный мальчишка.
Затем улыбка Фрэнка увяла. Когда он продолжил, в его голосе слышалась насмешка над собой.
– Потом мы заговорили о маман, и я сказал Терезе: «Лучше бы маман не выходила замуж за старика – из-за него она стала несчастной». Но она отпарировала: «А он, ее муж? Какое несчастье принесла ему она!» Я не поверил своим ушам – Тереза всегда была так предана маман – а она продолжила: «Ты думаешь, мужчине легко узнать, что любимая женщина обманула его – и все-таки простить и признать ее ребенка своим, понимая, что она все еще любит своего соблазнителя? Подумай, что ты сам чувствовал бы в таких обстоятельствах, Фрэнсис». – Фрэнк замолчал, я увидела страдание в его голубых глазах. – Затем она рассказала мне о том, что случилось до моего рождения – я не хотел этому верить, но это было правдой, Эми. Тебе приходилось смотреть в прошлое и осознавать, что оно не такое, как ты считала до сих пор?
– Да, это все равно, что вращать калейдоскоп. Осколки стекла те же самые, но узор другой – совершенно другой.
Фрэнк взял меня за руку и сжал мои пальцы.
– Да, ты понимаешь – ты всегда все понимаешь, – его голос был тихим и печальным. – Открыть, что те, перед кем ты преклоняешься, поступают дурно – нет, еще хуже, виновны в предательстве – это большое потрясение.
Мне было очень жаль Фрэнка – и я злилась на нее, а ее лживое мраморное лицо спокойно глядело на нас с того места, куда ее поставил Лео. Она предала его, а теперь предала и своего сына, даже после смерти.
– Лучше бы Тереза ничего не рассказывала мне! – внезапно воскликнул Фрэнк. Затем, отвернувшись к статуе, он добавил: – Если ты кого-то любил всю жизнь, от этого трудно избавиться. Даже если презираешь.
Он казался мальчиком, потерявшим мать, и я попыталась утешить его:
– Но если к тебе всегда были добры и делали для тебя все наилучшим образом, почему ты должен переставать любить?
Фрэнк ответил не сразу.
– Как мудро ты говоришь, Эми – я так люблю тебя, – он пожал плечами: – Да и кто я такой, чтобы осуждать – если вспомнить собственное поведение? – Он резко отвернулся от статуи и позвал: – Флора, иди сюда. Нам пора возвращаться.
Она удивленно оглянулась через плечо, но подбежала к нему и послушно взялась за протянутую руку. Когда мы вернулись, Фрэнк отвел Флору в детскую. Она протестовала, но он был настойчив.
– Для того и существуют детские, Флора – чтобы дать взрослым хоть немного тишины и покоя, – он усмехнулся. – Ты это поймешь, когда вырастешь, и у тебя появится ребенок, которого тебе недавно хотелось.
Внизу он тихо сказал:
– Не знаю, увижу ли я детей Флоры.
– Я уверена, что Лео, не будет возражать... – быстро ответила я.
– Я не это имел в виду, Эми, ты и сама понимаешь. Забавно, в прошлом я всегда думал, что впереди у меня бесконечные годы, хотя предполагал, что их легко может оборвать несчастный случай. В последнее время мне кажется, что он не обойдет меня. Эми, если что-нибудь... случится... ты обещаешь мне сделать одну вещь?
– Да, если смогу.
– Ты расскажешь Флоре правду – кто был ее отцом? – Я не ответила сразу, и он решительно заявил: – Нужно, чтобы это сделала ты, или она узнает от кого-нибудь другого. Ее происхождение – не секрет, разве не так? Мне будет приятно знать, что иногда она будет вспоминать обо мне. Но это нужно не только мне, но и ей тоже. Ребенок должен знать, кто его отец. Я понимала, что Фрэнк прав.
– Да, я расскажу ей, – кивнула я, соглашаясь. – Спасибо.
– А мать – рассказала тебе? – не удержалась я от вопроса.
– Да. Исповедник сказал ей, что она должна это сделать, или не получит отпущение грехов, и она рассказала. Когда она умерла, я пошел к своему настоящему отцу и сказал, что узнал правду. Он обрадовался, что я наконец узнал о этом, но попросил никому не рассказывать о нашем подлинном родстве. Он сказал: «Пусть это будет нашим секретом, Фрэнсис», и я согласился. Теперь я понимаю, что это никогда не было секретом. Все знали, даже его мать. Но в те времена я дал ему слово и никому не рассказывал об этом. Но зачем мне скрывать его секрет и дальше, особенно от тебя? – Фрэнк чуть запнулся, затем сказал: – Это был мамин кузен, дядя Жан-Поль, сын тетушки Клотильды, – Фрэнк словно бы смотрел внутрь себя, рассказывая об отце. – Я знал его с пеленок. Можно сказать, он был героем моего детства – да, пожалуй. Он научил меня всему, что требуется знать юношам, и фактически заменял мне отца – я тогда считал, что это потому, что жена приносила ему одних дочерей...
– Жена?
– Эми, он не женился, пока брачные узы не связали маман со стариком. В общем, мне следовало бы догадаться раньше, что он мой настоящий отец – я знал, что маман всегда любила его.
Мой бедный Лео... я почувствовала вспышку ненависти к этой женщине, но не выдала своих чувств ее сыну, а он продолжал:
– Маман с детства любила Жана-Поля и никогда не переставала любить его. Даже перед смертью ее лицо осветилось, когда он вошел в комнату... – Фрэнк прервался. – Что-то не так, Эми? Почему ты так смотришь?
– Он отвечал ей взаимностью, твой отец?
– Он сказал мне в день похорон: «Она была единственной женщиной, которую я любил, Фрэнсис».
– Тогда почему он не женился на ней?
– Не было денег, – объяснил Фрэнк. – «Деньги – корень всех зол», говорится в Библии, но, по-моему, их недостаток – корень еще больших зол. Денег не было ни у дяди Жан-Поля, ни у маман – вот почему ее повезли в Лондон. Она была из очень древнего рода, но ее приданое было просто жалким, а на приданое во Франции смотрят, даже если женщина так знатна и красива, как маман. Поэтому тетушки повезли ее в Англию, где приданое не так важно, в надежде, что она приглянется какому-нибудь богатому джентльмену. И она приглянулась – старику. Правда, тогда он не был стариком, он был молодым, только что из Кембриджа.
Тетушки не поверили своей удаче, когда он предложил ей руку и сердце – а с ними всю землю и деньги. Затем раскрылась тайна моего зачатия, и они увидели, что им повезло вдвойне, потому что в это время как раз пошли переговоры о помолвке дяди Жан-Поля с единственной дочерью богатого фабриканта, производителя жестяной посуды, – Фрэнк вздохнул. – Если бы маман была девушкой другого сорта, или если бы монахини учили ее более практичным вещам, таким, как неизбежный девятимесячный период между зачатием и рождением, вместо хороших манер и вышивания... – он пожал плечами. – Но маман, какой была, такой и была, и она вышла замуж за старика.
Наверное, мне грех жаловаться, потому что я унаследую гораздо больше, чем мог бы от дяди Жан-Поля. Боже, как, наверное, старик любил ее, если признал ее ребенка как собственного, особенно сына, наследника.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109