Французские слова и фразы легко соскальзывали с моего языка, так как я выучила их в тот год, когда жила во Франции. Тараторя и жестикулируя, француженки объяснили мне, где можно поменять английские деньги на франки, и рассказали, где находится телеграф. Я в первую очередь собиралась послать успокаивающее сообщение в Истон.
С легким сердцем я занялась покупками. Конечно, сиделки были правы – Лео был не так плох, чтобы посылать за его женой, но я была рада, что приехала. И я знала, что Лео тоже рад – я была нужна ему, чтобы присматривать за ним, когда он будет плохо себя чувствовать. Я купила штопальные нитки и немного замечательных яблок для Лео, а затем пошла искать, чем можно покормить его. Я нашла то, что нужно, в epicerie – банки консервированных фруктов в сиропе – и купила банку абрикосов и банку инжира. Не удержавшись, я купила еще и банку вишен, потому что она была такой красивой, точь в точь, как толстая палочка леденцового сахара, и мне показалось, что Лео понравится, как она будет смотреться у него в тумбочке. Напоследок я купила эмалированную миску и ложку, чтобы можно было кормить Лео самой, не докучая сиделкам.
За обедом я села за стол вместе с матерью Джейми. Утром она ходила в госпиталь навещать сына, и теперь ее глаза были полны еле сдерживаемых слез. Ее Джейми умирал, но все-таки она должна была оставаться с ним до конца, поэтому заставляла себя есть, и рассказывала мне, каким он был хорошим мальчиком.
Поев, мы пошли по оживленной дороге в госпиталь и вошли в ворота этого странного города из брезента и парусины, где все жители носили военную форму. Я последовала за матерью Джейми. Она вошла в парусиновую палату, где лежал ее сын, а я пошла дальше, к большим шатрам, и нашла палату Лео.
На мгновение, пока я поднималась по деревянным ступеням, моя уверенность дрогнула. А вдруг при свете дня окажется, что я не люблю Лео? Но как только я увидела его сгорбленное тело и руку, привязанную к раме, то поняла, что люблю его, и люблю давно. Ничего не изменилось, кроме того, что теперь я сознавала это, и осознание любви наполнило меня облегчением и благодарностью. Лео высматривал меня, его голова была повернута набок, так, чтобы видеть вход в палату. Он не сводил с меня глаз, пока я шла по проходу. Когда я подошла к нему, Лео смотрел на меня, словно не мог поверить, что я здесь. Я улыбнулась ему.
– Все хорошо, мой Лео, я буду ухаживать за тобой, – наклонившись, я погладила его по щетинистой щеке и увидела, как кривая улыбка медленно осветила его опухшее лицо.
Я поставила корзину и пошла за стулом. Мужчина в хаки поспешил мне навстречу.
– Эй, милашка, позволь, я донесу его тебе. Ты приехала к дедушке?
Я покачала головой, радуясь, что Лео ничего не слышит.
– Нет, к мужу.
Склонившись над Лео, я взяла банку с инжиром и изобразила на лице вопрос – сейчас или попозже? Лео понял и ответил хриплым голосом:
– Пожалуйста, чуть попозже, Эми, – он снова улыбнулся, а я улыбнулась в ответ, а затем вынула из корзины один из рваных чулков сиделки. К счастью, в магазине оказался штопальный грибок, поэтому моя игла быстро засновала вверх-вниз.
Лео молча наблюдал за мной, а затем задал вопрос, медленно, словно каждое слово причиняло ему боль.
– Как поживают дети?
Отложив чулок, я взяла его ладонь и стала пальцем писать на ней буквы – О-Н-И. Взглянув на Лео и увидев, что он понял, я продолжила: ОБЕ ЗДОРОВЫ.
– Хорошо, хорошо, – сказал он. – Как ты сюда попала? – Это было легко объяснить – я просто достала из кармана пропуск Красного Креста и показала ему. Лео слегка удивился, затем медленно проговорил: – Я не ожидал, что мое состояние потребует твоего вызова, но рад, что ты приехала. Спасибо, Эми, спасибо.
Письмо, его письмо, предательски высунулось уголком из моего кармана, и я замерла – потому что Лео никогда не собирался отправлять его, а сейчас было не время и не место для объяснений. Кроме того, Лео все равно был глухим.
Закончив штопать первую пару чулок, я скатала их вместе, засунула иголку в отворот жакета и открыла первую из своих банок. Вынув четыре замечательные ин-жирины, я порезала их на мелкие кусочки ребром ложки и принялась кормить Лео, стараясь осторожно вкладывать каждый кусочек в неповрежденную сторону рта. Когда они кончились, я убрала миску с ложкой в тумбочку и взялась за вторую пару чулок. Глядя на большую дыру в чулке, который я натягивала на грибок, Лео спросил:
– Ты привезла с собой целую корзину таких чулок?
– Это, не мои, – возмутилась я. – Я никогда бы не довела свои чулки до такого состояния! – затем я вспомнила, что Лео меня не слышит, и написала на его ладони – ЭТО ЧУЛКИ СИДЕЛОК.
– Ясно.
Больше он ничего не сказал, а просто лежал, глядя, как снует моя иголка. Между починкой я покормила его вишнями, пока не наступило время чая. Увидев, что сиделки разносят еду, я оставила штопку, и пошла помогать им. Затем я снова села рядом с Лео, пока чай не был выпит, и не настало время уносить посуду на ту забавную парусиновую кухню. Я помыла чайные приборы, поставила посуду на место и вернулась к штопке.
Когда настала пора возвращаться в гостиницу, я взяла руку Лео и написала – ДОБРОЙ НОЧИ, ЛЕО – на его ладони.
– Ты придешь завтра? – прохрипел он.
– Да, – энергично кивнула я и увидела облегчение на его лице. Лео показался мне таким беззащитным. Он лежал и смотрел на меня словно ребенок на мать. Волна нежности поднялась во мне: – Не тревожься, Лео, я буду присматривать за тобой.
Я пробыла во Франции еще четыре дня. Хотя я уже не чувствовала такой паники, как в первую ночь, мне все равно нелегко было находиться в госпитале, где запах дезинфицирующих средств боролся с запахом гнили. Каждый раз, когда я проходила мимо сверкающих инструментов, лежащих в белой эмалированной ванночке, мои ноги превращались в студень. Но мне помогало то, что у меня всегда было занятие – я набрала множество вещей для починки у других сиделок и сестер и каждый раз, идя в палату к Лео, брала с собой корзину с работой. Там я либо сидела рядом с Лео и штопала, либо помогала сиделкам и другим пациентам, а Лео наблюдал за мной. Когда я возвращалась к его койке, он улыбался мне. Сам он говорил мало, я говорила еще меньше, понимая, что он меня не слышит. Я купила в Этапле писчей бумаги, чтобы писать домой письма, но почти не использовала ее, ограничиваясь короткими сообщениями, хотя каждый день брала ее с собой в госпиталь. Лео, казалось, был доволен тем, что просто лежал, наблюдая, как я штопаю, дожидаясь конца починки очередной тряпки и открывая рот для ломтика яблока или кусочка инжира. Однако эти кусочки с каждым днем становились все больше, потому что порез в углу губы Лео заживал, и его разбитый рот постепенно принимал свою обычную искривленную форму.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109
С легким сердцем я занялась покупками. Конечно, сиделки были правы – Лео был не так плох, чтобы посылать за его женой, но я была рада, что приехала. И я знала, что Лео тоже рад – я была нужна ему, чтобы присматривать за ним, когда он будет плохо себя чувствовать. Я купила штопальные нитки и немного замечательных яблок для Лео, а затем пошла искать, чем можно покормить его. Я нашла то, что нужно, в epicerie – банки консервированных фруктов в сиропе – и купила банку абрикосов и банку инжира. Не удержавшись, я купила еще и банку вишен, потому что она была такой красивой, точь в точь, как толстая палочка леденцового сахара, и мне показалось, что Лео понравится, как она будет смотреться у него в тумбочке. Напоследок я купила эмалированную миску и ложку, чтобы можно было кормить Лео самой, не докучая сиделкам.
За обедом я села за стол вместе с матерью Джейми. Утром она ходила в госпиталь навещать сына, и теперь ее глаза были полны еле сдерживаемых слез. Ее Джейми умирал, но все-таки она должна была оставаться с ним до конца, поэтому заставляла себя есть, и рассказывала мне, каким он был хорошим мальчиком.
Поев, мы пошли по оживленной дороге в госпиталь и вошли в ворота этого странного города из брезента и парусины, где все жители носили военную форму. Я последовала за матерью Джейми. Она вошла в парусиновую палату, где лежал ее сын, а я пошла дальше, к большим шатрам, и нашла палату Лео.
На мгновение, пока я поднималась по деревянным ступеням, моя уверенность дрогнула. А вдруг при свете дня окажется, что я не люблю Лео? Но как только я увидела его сгорбленное тело и руку, привязанную к раме, то поняла, что люблю его, и люблю давно. Ничего не изменилось, кроме того, что теперь я сознавала это, и осознание любви наполнило меня облегчением и благодарностью. Лео высматривал меня, его голова была повернута набок, так, чтобы видеть вход в палату. Он не сводил с меня глаз, пока я шла по проходу. Когда я подошла к нему, Лео смотрел на меня, словно не мог поверить, что я здесь. Я улыбнулась ему.
– Все хорошо, мой Лео, я буду ухаживать за тобой, – наклонившись, я погладила его по щетинистой щеке и увидела, как кривая улыбка медленно осветила его опухшее лицо.
Я поставила корзину и пошла за стулом. Мужчина в хаки поспешил мне навстречу.
– Эй, милашка, позволь, я донесу его тебе. Ты приехала к дедушке?
Я покачала головой, радуясь, что Лео ничего не слышит.
– Нет, к мужу.
Склонившись над Лео, я взяла банку с инжиром и изобразила на лице вопрос – сейчас или попозже? Лео понял и ответил хриплым голосом:
– Пожалуйста, чуть попозже, Эми, – он снова улыбнулся, а я улыбнулась в ответ, а затем вынула из корзины один из рваных чулков сиделки. К счастью, в магазине оказался штопальный грибок, поэтому моя игла быстро засновала вверх-вниз.
Лео молча наблюдал за мной, а затем задал вопрос, медленно, словно каждое слово причиняло ему боль.
– Как поживают дети?
Отложив чулок, я взяла его ладонь и стала пальцем писать на ней буквы – О-Н-И. Взглянув на Лео и увидев, что он понял, я продолжила: ОБЕ ЗДОРОВЫ.
– Хорошо, хорошо, – сказал он. – Как ты сюда попала? – Это было легко объяснить – я просто достала из кармана пропуск Красного Креста и показала ему. Лео слегка удивился, затем медленно проговорил: – Я не ожидал, что мое состояние потребует твоего вызова, но рад, что ты приехала. Спасибо, Эми, спасибо.
Письмо, его письмо, предательски высунулось уголком из моего кармана, и я замерла – потому что Лео никогда не собирался отправлять его, а сейчас было не время и не место для объяснений. Кроме того, Лео все равно был глухим.
Закончив штопать первую пару чулок, я скатала их вместе, засунула иголку в отворот жакета и открыла первую из своих банок. Вынув четыре замечательные ин-жирины, я порезала их на мелкие кусочки ребром ложки и принялась кормить Лео, стараясь осторожно вкладывать каждый кусочек в неповрежденную сторону рта. Когда они кончились, я убрала миску с ложкой в тумбочку и взялась за вторую пару чулок. Глядя на большую дыру в чулке, который я натягивала на грибок, Лео спросил:
– Ты привезла с собой целую корзину таких чулок?
– Это, не мои, – возмутилась я. – Я никогда бы не довела свои чулки до такого состояния! – затем я вспомнила, что Лео меня не слышит, и написала на его ладони – ЭТО ЧУЛКИ СИДЕЛОК.
– Ясно.
Больше он ничего не сказал, а просто лежал, глядя, как снует моя иголка. Между починкой я покормила его вишнями, пока не наступило время чая. Увидев, что сиделки разносят еду, я оставила штопку, и пошла помогать им. Затем я снова села рядом с Лео, пока чай не был выпит, и не настало время уносить посуду на ту забавную парусиновую кухню. Я помыла чайные приборы, поставила посуду на место и вернулась к штопке.
Когда настала пора возвращаться в гостиницу, я взяла руку Лео и написала – ДОБРОЙ НОЧИ, ЛЕО – на его ладони.
– Ты придешь завтра? – прохрипел он.
– Да, – энергично кивнула я и увидела облегчение на его лице. Лео показался мне таким беззащитным. Он лежал и смотрел на меня словно ребенок на мать. Волна нежности поднялась во мне: – Не тревожься, Лео, я буду присматривать за тобой.
Я пробыла во Франции еще четыре дня. Хотя я уже не чувствовала такой паники, как в первую ночь, мне все равно нелегко было находиться в госпитале, где запах дезинфицирующих средств боролся с запахом гнили. Каждый раз, когда я проходила мимо сверкающих инструментов, лежащих в белой эмалированной ванночке, мои ноги превращались в студень. Но мне помогало то, что у меня всегда было занятие – я набрала множество вещей для починки у других сиделок и сестер и каждый раз, идя в палату к Лео, брала с собой корзину с работой. Там я либо сидела рядом с Лео и штопала, либо помогала сиделкам и другим пациентам, а Лео наблюдал за мной. Когда я возвращалась к его койке, он улыбался мне. Сам он говорил мало, я говорила еще меньше, понимая, что он меня не слышит. Я купила в Этапле писчей бумаги, чтобы писать домой письма, но почти не использовала ее, ограничиваясь короткими сообщениями, хотя каждый день брала ее с собой в госпиталь. Лео, казалось, был доволен тем, что просто лежал, наблюдая, как я штопаю, дожидаясь конца починки очередной тряпки и открывая рот для ломтика яблока или кусочка инжира. Однако эти кусочки с каждым днем становились все больше, потому что порез в углу губы Лео заживал, и его разбитый рот постепенно принимал свою обычную искривленную форму.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109