Она хотела того, что предлагал ей Себастьян: постоянство, семью, верность и любовь.
В конце концов, она видела много браков, начинавшихся страстью и закончившихся ничем. Пример у нее перед глазами: Элен и ее муж. Когда они были молоденькими девушками, она ужасно завидовала Элен, которая сбежала в Грета-Грин с красивым аристократом. Завидовала целый год, пока графиня не покинула дом своего мужа и тот мгновенно не заменил ее компанией русских певичек.
Кэм ожидал ее за длинным столом, на виске у него опять виднелся след мела.
— Ты рисовал? — спросила она.
— Да, утро было прекрасное. У меня возникла пара идей насчет мраморного блока Стивена.
Но он ничего больше не добавил, а Джина поостереглась расспрашивать, ведь он, в конце концов, ваял Эсму.
Кэм взял стопку бумаг, которые Джина принесла с собой.
— Вопросы Биксфидла?
Она кивнула.
— Некоторые он лишь пересылает мне, другие пишет сам. Я рассортировала их на две стопки. — Джина взяла добрую треть всех бумаг. — Тут вопросы об улучшении землепользования и сельского хозяйства. Эти касаются поместья, а здесь прочие дела.
— Давай начнем с прочих. — Кэм подвинул жене кресло, тоже сел и взял одну из бумаг. — А зачем он хочет подстричь живую изгородь? Почему она не может просто расти сама по себе?
— Поля разделены живой изгородью, — объяснила Джина, — и во время охоты на лис нужно, чтобы люди могли свободно преодолевать препятствия.
Кэм нахмурился.
— А кто охотится на нашей земле?
— Ты! — подняла брови Джина.
— Я не охотник!
— О! Но твой отец…
— Я знаю, — ответил Кэм с ноткой усталости в голосе. — Мой отец был великим охотником. А еще большее удовольствие получал, если мог вытоптать чей-нибудь огород, преследуя маленькое дикое создание. И что, изгороди всегда стригли так, чтобы их можно было перепрыгнуть?
Джина поколебалась и затем сказала, осторожно подбирая слова:
— После того как твой отец в 1802 году оказался прикован к постели, я позволила им расти. Но Биксфидл был этим недоволен и ежегодно умоляет, чтобы мы снова подстригли изгороди. — Улыбка мужа заставила ее моргнуть, и она быстро придвинула ему очередной лист: — Это планы обедов для сельских жителей при сборе урожая.
— Я не помню никаких обедов при сборе урожая, — сказал Кэм.
— 1803 год оказался страшно неурожайным, поэтому я ввела обеды. А также позволила, — твердо прибавила Джина, — охотиться на дичь в лесу. Боюсь, при следующей встрече с тобой Биксфидл непременно пожалуется на меня.
— А с чего бы ему так волноваться?
— У него свои представления о роли герцога. И ему особенно не понравилось, когда я освободила от работы егерей. Но какой смысл нанимать их, если не собираюсь устраивать охоту на нашей земле?
— Позволь мне угадать. — Криво улыбнувшись, герцог коснулся пальцем ее носа. — Егеря были уволены в 1802 году, то есть когда заболел мой отец.
Интимность ситуации лишала Джину присутствия духа, ослабляла ее решимость, она почувствовала, что краснеет.
— Давай перейдем к дому, — сказала она.
Кэм молча посмотрел на нее и кивнул:
— Давай.
Так они сидели бок о бок, герцог и герцогиня, работая над кипой бумаг. Через какое-то время слуга принес им чай, они продолжали работать. Наконец Кэм встал и потянулся:
— Боже всемогущий, у меня совершенно затекла спина. Давай продолжим завтра.
Подняв голову, Джина с удивлением обнаружила, что солнечный свет, падавший сквозь окна библиотеки, давно померк.
— До сих пор не могу понять, зачем нам столько масла, — сказал Кэм. — Шестьсот галлонов — это сверх всякой меры.
— У нас большое количество масляных ламп, — сообщила Джина. — Конечно, в городском доме их можно бы заменить газовыми. В банкетных комнатах павильона Брайтон мы устанавливаем газовое освещение, но вдруг лампы взорвутся? Кто-то говорил мне, что газ ужасно опасен.
— Я ничего про это не знаю, — сказал Кэм.
— А чем пользуются в Греции?
— Свечи… солнце… кожа прекрасной женщины. Наклонившись, он так быстро поцеловал ее в щеку, что она даже не успела ощутить прикосновение его губ. Джина посмотрела на свои руки. Она умудрилась испачкать чернилами запястье.
— Кэм, — спокойно произнесла она, — мы должны прекратить это… поведение.
Он повернулся, оторвавшись от изучения книг леди Троубридж:
— Какое поведение?
— Поцелуи.
— Ах, это! Но я люблю целовать тебя, — ответил ее распутный супруг.
Джина испугалась. А в результате одинокая постель и ответы на письма Биксфидла, пока ее муж будет купаться в теплом море. Она быстро отвела взгляд и сжала зубы. Но Кэм поднял ее на ноги, поцеловал в уголок рта, и она затрепетала.
— Джина, могу я проводить тебя до комнаты?
Она дрожала, словно пойманная птица, а он покрывал ее лицо поцелуями.
— Я хочу тебя.
Его голос напомнил ей о смехе, безответственности, обнаженных статуях, греческом солнце, нагихженщинах и ждущей его возвращения Мариссе…
Джина оттолкнула его руки. Щеки у нее пылали, губы тряслись, но голос был твердым:
— Это плохая идея, Кэм.
На лице герцога мгновенно появилось сдержанно-небрежное выражение.
— Почему? Мы оба могли бы получить удовольствие.
— Ты хочешь получить удовольствие и потом без всякого ущерба для себя преспокойно уехать. — В ее глазах было презрение. — В этом ты весь, Кэм.
— Не вижу тут ничего плохого. — Он пытался обуздать свою раздражительность.
— Возможно, ничего плохого здесь нет. С твоей точки зрения.
— Похоже, ты начинаешь читать мораль, — убийствено-вежливым тоном сказал он. — Могу я напомнить вам, леди жена, что у меня есть благоприятная возможность и законное право брать ваше тело, когда я захочу? Но я предпочитаю игнорировать признаки твоей добровольной готовности, хотя у меня создалось отчетливое впечатление…
Джина прервала его. Герцогини никогда не прерывают собеседника, но она утеряла все притязания на достоинство.
— Мне нравится целовать тебя, — сказала она, покраснев. — Мне нравится, как ты, как ты… — Кэм смотрел на ее, сраженный откровенностью. — Но ты говоришь только об удовольствии, ни о чем другом.
— А чего ты еще хочешь? — спросил он в искреннем замешательстве.
— Мне двадцать три года. Я хочу жить с мужем, иметь детей, и это вполне разумное желание. А ты предлагаешь мне только удовольствие, предпочитая не замечать неприятной для тебя правды. Например, что твоя жена двенадцать лет сидит дома одна, в то время как ты развлекаешься со своей греческой любовницей.
Кэм нахмурился.
— Ты никогда не говорила, что тебя волнует, где я нахожусь. И ты никогда не просила меня вернуться, пока тебе не понадобился развод.
— А ты бы вернулся, если бы я попросила? — Она ждала, но ответа не получила. — Ты бы оставил Мариссу, если бы я попросила? — Он смотрел на нее, сжав зубы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79
В конце концов, она видела много браков, начинавшихся страстью и закончившихся ничем. Пример у нее перед глазами: Элен и ее муж. Когда они были молоденькими девушками, она ужасно завидовала Элен, которая сбежала в Грета-Грин с красивым аристократом. Завидовала целый год, пока графиня не покинула дом своего мужа и тот мгновенно не заменил ее компанией русских певичек.
Кэм ожидал ее за длинным столом, на виске у него опять виднелся след мела.
— Ты рисовал? — спросила она.
— Да, утро было прекрасное. У меня возникла пара идей насчет мраморного блока Стивена.
Но он ничего больше не добавил, а Джина поостереглась расспрашивать, ведь он, в конце концов, ваял Эсму.
Кэм взял стопку бумаг, которые Джина принесла с собой.
— Вопросы Биксфидла?
Она кивнула.
— Некоторые он лишь пересылает мне, другие пишет сам. Я рассортировала их на две стопки. — Джина взяла добрую треть всех бумаг. — Тут вопросы об улучшении землепользования и сельского хозяйства. Эти касаются поместья, а здесь прочие дела.
— Давай начнем с прочих. — Кэм подвинул жене кресло, тоже сел и взял одну из бумаг. — А зачем он хочет подстричь живую изгородь? Почему она не может просто расти сама по себе?
— Поля разделены живой изгородью, — объяснила Джина, — и во время охоты на лис нужно, чтобы люди могли свободно преодолевать препятствия.
Кэм нахмурился.
— А кто охотится на нашей земле?
— Ты! — подняла брови Джина.
— Я не охотник!
— О! Но твой отец…
— Я знаю, — ответил Кэм с ноткой усталости в голосе. — Мой отец был великим охотником. А еще большее удовольствие получал, если мог вытоптать чей-нибудь огород, преследуя маленькое дикое создание. И что, изгороди всегда стригли так, чтобы их можно было перепрыгнуть?
Джина поколебалась и затем сказала, осторожно подбирая слова:
— После того как твой отец в 1802 году оказался прикован к постели, я позволила им расти. Но Биксфидл был этим недоволен и ежегодно умоляет, чтобы мы снова подстригли изгороди. — Улыбка мужа заставила ее моргнуть, и она быстро придвинула ему очередной лист: — Это планы обедов для сельских жителей при сборе урожая.
— Я не помню никаких обедов при сборе урожая, — сказал Кэм.
— 1803 год оказался страшно неурожайным, поэтому я ввела обеды. А также позволила, — твердо прибавила Джина, — охотиться на дичь в лесу. Боюсь, при следующей встрече с тобой Биксфидл непременно пожалуется на меня.
— А с чего бы ему так волноваться?
— У него свои представления о роли герцога. И ему особенно не понравилось, когда я освободила от работы егерей. Но какой смысл нанимать их, если не собираюсь устраивать охоту на нашей земле?
— Позволь мне угадать. — Криво улыбнувшись, герцог коснулся пальцем ее носа. — Егеря были уволены в 1802 году, то есть когда заболел мой отец.
Интимность ситуации лишала Джину присутствия духа, ослабляла ее решимость, она почувствовала, что краснеет.
— Давай перейдем к дому, — сказала она.
Кэм молча посмотрел на нее и кивнул:
— Давай.
Так они сидели бок о бок, герцог и герцогиня, работая над кипой бумаг. Через какое-то время слуга принес им чай, они продолжали работать. Наконец Кэм встал и потянулся:
— Боже всемогущий, у меня совершенно затекла спина. Давай продолжим завтра.
Подняв голову, Джина с удивлением обнаружила, что солнечный свет, падавший сквозь окна библиотеки, давно померк.
— До сих пор не могу понять, зачем нам столько масла, — сказал Кэм. — Шестьсот галлонов — это сверх всякой меры.
— У нас большое количество масляных ламп, — сообщила Джина. — Конечно, в городском доме их можно бы заменить газовыми. В банкетных комнатах павильона Брайтон мы устанавливаем газовое освещение, но вдруг лампы взорвутся? Кто-то говорил мне, что газ ужасно опасен.
— Я ничего про это не знаю, — сказал Кэм.
— А чем пользуются в Греции?
— Свечи… солнце… кожа прекрасной женщины. Наклонившись, он так быстро поцеловал ее в щеку, что она даже не успела ощутить прикосновение его губ. Джина посмотрела на свои руки. Она умудрилась испачкать чернилами запястье.
— Кэм, — спокойно произнесла она, — мы должны прекратить это… поведение.
Он повернулся, оторвавшись от изучения книг леди Троубридж:
— Какое поведение?
— Поцелуи.
— Ах, это! Но я люблю целовать тебя, — ответил ее распутный супруг.
Джина испугалась. А в результате одинокая постель и ответы на письма Биксфидла, пока ее муж будет купаться в теплом море. Она быстро отвела взгляд и сжала зубы. Но Кэм поднял ее на ноги, поцеловал в уголок рта, и она затрепетала.
— Джина, могу я проводить тебя до комнаты?
Она дрожала, словно пойманная птица, а он покрывал ее лицо поцелуями.
— Я хочу тебя.
Его голос напомнил ей о смехе, безответственности, обнаженных статуях, греческом солнце, нагихженщинах и ждущей его возвращения Мариссе…
Джина оттолкнула его руки. Щеки у нее пылали, губы тряслись, но голос был твердым:
— Это плохая идея, Кэм.
На лице герцога мгновенно появилось сдержанно-небрежное выражение.
— Почему? Мы оба могли бы получить удовольствие.
— Ты хочешь получить удовольствие и потом без всякого ущерба для себя преспокойно уехать. — В ее глазах было презрение. — В этом ты весь, Кэм.
— Не вижу тут ничего плохого. — Он пытался обуздать свою раздражительность.
— Возможно, ничего плохого здесь нет. С твоей точки зрения.
— Похоже, ты начинаешь читать мораль, — убийствено-вежливым тоном сказал он. — Могу я напомнить вам, леди жена, что у меня есть благоприятная возможность и законное право брать ваше тело, когда я захочу? Но я предпочитаю игнорировать признаки твоей добровольной готовности, хотя у меня создалось отчетливое впечатление…
Джина прервала его. Герцогини никогда не прерывают собеседника, но она утеряла все притязания на достоинство.
— Мне нравится целовать тебя, — сказала она, покраснев. — Мне нравится, как ты, как ты… — Кэм смотрел на ее, сраженный откровенностью. — Но ты говоришь только об удовольствии, ни о чем другом.
— А чего ты еще хочешь? — спросил он в искреннем замешательстве.
— Мне двадцать три года. Я хочу жить с мужем, иметь детей, и это вполне разумное желание. А ты предлагаешь мне только удовольствие, предпочитая не замечать неприятной для тебя правды. Например, что твоя жена двенадцать лет сидит дома одна, в то время как ты развлекаешься со своей греческой любовницей.
Кэм нахмурился.
— Ты никогда не говорила, что тебя волнует, где я нахожусь. И ты никогда не просила меня вернуться, пока тебе не понадобился развод.
— А ты бы вернулся, если бы я попросила? — Она ждала, но ответа не получила. — Ты бы оставил Мариссу, если бы я попросила? — Он смотрел на нее, сжав зубы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79