— Разреши мне?
Она кивнула, и он быстро снял верхний слой.
Под ним лежала статуэтка.
Это была фигура обнаженной женщины высотой примерно в две ладони. Взяв подарок матери, Джина автоматически сжала пальцами талию статуэтки, чтобы защитить ее от взгляда Кэма.
— Алебастр очень высокого качества, — объяснил Кэм и протянул руку. Но ее пальцы сжались еще крепче, и он мог видеть только голову и ноги статуэтки. — Возможно, это Афродита. Лицо как у Афродиты, выходящей из воды, с картины Тициана. На ней есть одежда?
— Нет, — прошептала Джина, чуть не плача. — Она совершенно нагая. Мать подарила мне нагую статуэтку.
— Это не просто нагая статуэтка, — быстро сказал. — Розовый алебастр очень ценный. Она закусила губу и положила фигурку обратно в ярко-красную постель, лицом вниз.
— Похоже, Себастьян был прав. Очевидно, моя мать думала, что мне будет приятно иметь фигуру обнаженной женщины… видимо, в моей спальне?
Джина захлопнула крышку и отодвинула ящичек в сторону. Кэм видел разъяренных женщин и прежде, но сейчас перед ним была женщина, находящаяся вне себя от бешенства.
— Я собираюсь на прогулку, — сказала она.
— Там дождь.
— Не важно. — Подойдя к двери, она помедлила. — Ты идешь? — В ее голосе звучало нетерпение.
— Разумеется.
Кэм приготовился ждать, пока Джина отнесет подарок матери в свою комнату, но та вернулась через минуту. «Видимо, бросила статуэтку в огонь», — с сожалением подумал он. Печально, ему бы хотелось повнимательнее рассмотреть ее.
Они молча прошли через опустевшую темную гостиную в мокрый сад. Легкий ветерок лениво стряхивал с веток дождевые капли, но Джина жаждала бури, чего угодно, только бы это было под стать ее эмоциям. Себастьян не ошибся, ее мать просто распутная женщина, одна из тех особ, которым ничего не стоит отослать своего ребенка в чужую страну, не заботясь о том, примет его отец или нет. И неудивительно, что она сочла эту похотливую статуэтку вполне достойным подарком. Джина с силой ударила по нависшему суку яблони, и Кэм, идущий следом, тихо выругался.
— В чем дело? — безучастно спросила она.
— Ты стряхнула на меня воду.
Ее платье тоже покрывали темные пятна, едва различимые в лунном свете.
— Ты слышишь? — вдруг спросил он. — Это соловей. Птичья трель казалась Джине печальной, будто соловей пел о потерянной любви и недостойной жизни.
— Ты плачешь? — Кэм с подозрением взглянул на супругу. Как всякий мужчина, он ненавидел женские слезы.
— Нет, — дрожащим голосом сказала она. — Это лишь капли дождя.
— Теплый дождь, — произнес он, коснувшись пальцем ее щеки. — Что тебя расстроило? — Герцог выглядел озадаченным.
— Моя мать послала мне неприличный подарок. Она была легкомысленной женщиной. Сибариткой. — Джина, казалось, выплевывала эти слова. — И очевидно, думала, что я такая же!
— Сибаритка? Графиня Линьи?
— Распутница, насколько мне известно.
— Вздор, — ответил Кэм. — Может, она и произвела на свет ребенка вне брака, но это еще не делает ее распутницей.
Джина пошла обратно по темной дорожке, мокрый шелк прилипал к ее ногам.
— Вздор, говоришь? Она родила не одного внебрачного ребенка. Их у графини Линьи двое.
— Двое? С чего ты взяла?
— Значит, моя мать не сказала тебе, что получила второе письмо шантажиста?
Кэм схватил Джину за руку.
— Ну и что в нем?
— У меня есть брат! — выкрикнула она;
— Что еще было в письме? — Он стоял перед ней, загораживая путь к дому. — Требование денег? Ты показала его Раунтону?
— О деньгах речи не было. Письмо доставили моей матери, и Раунтон его пока не видел.
— Я поговорю с ним. Мы должны нанять человека с Боу-стрит. Проклятие! Очень сожалею, что это снова произошло.
— Думаю, твой отец уже нанимал агентов.
— Нет ли в письме какой-нибудь зацепки? Оно на французском?
— Нет, на английском.
— Любопытно, первое было на французском.
Джина нахмурилась.
— Язык несколько странный, но в письме точно сказано, что у меня есть брат.
Полуобняв Джину за плечи, Кэм легонько поглаживал руку.
— Возможно, язык странный потому, что это писал француз.
— Не думаю. Но кто еще, кроме француза, мог знать о графине? Я имею в виду, знать о существовании второго ребенка?
Кэм продолжал гладить ее, и Джина вдруг ощутила легкую дрожь. Он стоял на дорожке под персиковым деревом, свет полной луны проникал сквозь листву, образуя на ее плечах танцующий узор.
— Я всегда хотел иметь брата, — сказал он.
— Не в этом дело! — раздраженно произнесла она. — Кому захочется иметь незаконнорожденного брата?
— И ты незаконнорожденная, Джина. Она старалась не думать так в отношении себя, и обычно ей это удавалось.
— Конечно, — подавленно вымолвила она.
— Не хотел тебя обидеть. Просто я не вижу смысла в беспокойстве по поводу ошибок, которые совершили родители.
— Герцог всегда был на высоте, и я уверена, что у тебя нет незаконнорожденных братьев и сестер.
— Возможно. Хотя он поставил себя выше закона, — ответил Кэм. — Мне было около пятнадцати лет, когда я обнаружил, что он замешан во многих незаконных делах. Просто чудо, как все это не выяснилось до его смерти. Тебя никогда не удивляло, откуда берутся деньги, несмотря на то что в поместье очень мало земли? — Джина покачала головой. — Игра. Не в азартные игры в каком-нибудь игорном доме. Спекуляции на бирже. И лишь в том случае, когда он знал, что останется в выигрыше, поскольку сам это организовывал.
— Боже мой!
— Деньги, которые инвесторы, привлеченные герцогским титулом, вкладывали в его мошеннические предприятия, он успевал забрать раньше, чем эти компании разорялись. — Кэм снял руку с ее плеча. — Так что пара-тройка его незаконнорожденных детей меня бы не слишком обеспокоила.
— Извини, — пробормотала Джина.
Он пожал плечами.
— Мы не отвечаем за своих родителей.
Капля воды упала ей на спину, заставив поежиться, и большая рука снова легла на ее плечо, казавшееся в лунном свете алебастром высокого качества.
Он наклонился, и Джина затаила дыхание. Но Кэм не мешкая прижал ее к себе и поцеловал. В этом поцелуе не было почтительности, не было нежного прикосновения к губам, приятного, доставляющего удовольствие и вполне приемлемого. Его поцелуй оказался неистовым, влажным, требовательным. Джина открыла рот, чтобы запротестовать, и он тут же нагло взял то, что ему предлагали.
Она лишь потрясенно молчала, чувствуя, как его руки гладят ее обнаженную спину и опускаются к талии. Она даже не заметила, когда сама обняла его за шею, чтобы удержать на тот случай, если он попытается освободиться.
Но ведь ее целует не Себастьян, а муж, для которого не имеет никакого значения их недопустимо длительный поцелуй. Он лишь еще крепче прижал ее к своей твердой груди, так что темно-голубой шелк платья не мог защитить ее от нежданных ощущений.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79
Она кивнула, и он быстро снял верхний слой.
Под ним лежала статуэтка.
Это была фигура обнаженной женщины высотой примерно в две ладони. Взяв подарок матери, Джина автоматически сжала пальцами талию статуэтки, чтобы защитить ее от взгляда Кэма.
— Алебастр очень высокого качества, — объяснил Кэм и протянул руку. Но ее пальцы сжались еще крепче, и он мог видеть только голову и ноги статуэтки. — Возможно, это Афродита. Лицо как у Афродиты, выходящей из воды, с картины Тициана. На ней есть одежда?
— Нет, — прошептала Джина, чуть не плача. — Она совершенно нагая. Мать подарила мне нагую статуэтку.
— Это не просто нагая статуэтка, — быстро сказал. — Розовый алебастр очень ценный. Она закусила губу и положила фигурку обратно в ярко-красную постель, лицом вниз.
— Похоже, Себастьян был прав. Очевидно, моя мать думала, что мне будет приятно иметь фигуру обнаженной женщины… видимо, в моей спальне?
Джина захлопнула крышку и отодвинула ящичек в сторону. Кэм видел разъяренных женщин и прежде, но сейчас перед ним была женщина, находящаяся вне себя от бешенства.
— Я собираюсь на прогулку, — сказала она.
— Там дождь.
— Не важно. — Подойдя к двери, она помедлила. — Ты идешь? — В ее голосе звучало нетерпение.
— Разумеется.
Кэм приготовился ждать, пока Джина отнесет подарок матери в свою комнату, но та вернулась через минуту. «Видимо, бросила статуэтку в огонь», — с сожалением подумал он. Печально, ему бы хотелось повнимательнее рассмотреть ее.
Они молча прошли через опустевшую темную гостиную в мокрый сад. Легкий ветерок лениво стряхивал с веток дождевые капли, но Джина жаждала бури, чего угодно, только бы это было под стать ее эмоциям. Себастьян не ошибся, ее мать просто распутная женщина, одна из тех особ, которым ничего не стоит отослать своего ребенка в чужую страну, не заботясь о том, примет его отец или нет. И неудивительно, что она сочла эту похотливую статуэтку вполне достойным подарком. Джина с силой ударила по нависшему суку яблони, и Кэм, идущий следом, тихо выругался.
— В чем дело? — безучастно спросила она.
— Ты стряхнула на меня воду.
Ее платье тоже покрывали темные пятна, едва различимые в лунном свете.
— Ты слышишь? — вдруг спросил он. — Это соловей. Птичья трель казалась Джине печальной, будто соловей пел о потерянной любви и недостойной жизни.
— Ты плачешь? — Кэм с подозрением взглянул на супругу. Как всякий мужчина, он ненавидел женские слезы.
— Нет, — дрожащим голосом сказала она. — Это лишь капли дождя.
— Теплый дождь, — произнес он, коснувшись пальцем ее щеки. — Что тебя расстроило? — Герцог выглядел озадаченным.
— Моя мать послала мне неприличный подарок. Она была легкомысленной женщиной. Сибариткой. — Джина, казалось, выплевывала эти слова. — И очевидно, думала, что я такая же!
— Сибаритка? Графиня Линьи?
— Распутница, насколько мне известно.
— Вздор, — ответил Кэм. — Может, она и произвела на свет ребенка вне брака, но это еще не делает ее распутницей.
Джина пошла обратно по темной дорожке, мокрый шелк прилипал к ее ногам.
— Вздор, говоришь? Она родила не одного внебрачного ребенка. Их у графини Линьи двое.
— Двое? С чего ты взяла?
— Значит, моя мать не сказала тебе, что получила второе письмо шантажиста?
Кэм схватил Джину за руку.
— Ну и что в нем?
— У меня есть брат! — выкрикнула она;
— Что еще было в письме? — Он стоял перед ней, загораживая путь к дому. — Требование денег? Ты показала его Раунтону?
— О деньгах речи не было. Письмо доставили моей матери, и Раунтон его пока не видел.
— Я поговорю с ним. Мы должны нанять человека с Боу-стрит. Проклятие! Очень сожалею, что это снова произошло.
— Думаю, твой отец уже нанимал агентов.
— Нет ли в письме какой-нибудь зацепки? Оно на французском?
— Нет, на английском.
— Любопытно, первое было на французском.
Джина нахмурилась.
— Язык несколько странный, но в письме точно сказано, что у меня есть брат.
Полуобняв Джину за плечи, Кэм легонько поглаживал руку.
— Возможно, язык странный потому, что это писал француз.
— Не думаю. Но кто еще, кроме француза, мог знать о графине? Я имею в виду, знать о существовании второго ребенка?
Кэм продолжал гладить ее, и Джина вдруг ощутила легкую дрожь. Он стоял на дорожке под персиковым деревом, свет полной луны проникал сквозь листву, образуя на ее плечах танцующий узор.
— Я всегда хотел иметь брата, — сказал он.
— Не в этом дело! — раздраженно произнесла она. — Кому захочется иметь незаконнорожденного брата?
— И ты незаконнорожденная, Джина. Она старалась не думать так в отношении себя, и обычно ей это удавалось.
— Конечно, — подавленно вымолвила она.
— Не хотел тебя обидеть. Просто я не вижу смысла в беспокойстве по поводу ошибок, которые совершили родители.
— Герцог всегда был на высоте, и я уверена, что у тебя нет незаконнорожденных братьев и сестер.
— Возможно. Хотя он поставил себя выше закона, — ответил Кэм. — Мне было около пятнадцати лет, когда я обнаружил, что он замешан во многих незаконных делах. Просто чудо, как все это не выяснилось до его смерти. Тебя никогда не удивляло, откуда берутся деньги, несмотря на то что в поместье очень мало земли? — Джина покачала головой. — Игра. Не в азартные игры в каком-нибудь игорном доме. Спекуляции на бирже. И лишь в том случае, когда он знал, что останется в выигрыше, поскольку сам это организовывал.
— Боже мой!
— Деньги, которые инвесторы, привлеченные герцогским титулом, вкладывали в его мошеннические предприятия, он успевал забрать раньше, чем эти компании разорялись. — Кэм снял руку с ее плеча. — Так что пара-тройка его незаконнорожденных детей меня бы не слишком обеспокоила.
— Извини, — пробормотала Джина.
Он пожал плечами.
— Мы не отвечаем за своих родителей.
Капля воды упала ей на спину, заставив поежиться, и большая рука снова легла на ее плечо, казавшееся в лунном свете алебастром высокого качества.
Он наклонился, и Джина затаила дыхание. Но Кэм не мешкая прижал ее к себе и поцеловал. В этом поцелуе не было почтительности, не было нежного прикосновения к губам, приятного, доставляющего удовольствие и вполне приемлемого. Его поцелуй оказался неистовым, влажным, требовательным. Джина открыла рот, чтобы запротестовать, и он тут же нагло взял то, что ему предлагали.
Она лишь потрясенно молчала, чувствуя, как его руки гладят ее обнаженную спину и опускаются к талии. Она даже не заметила, когда сама обняла его за шею, чтобы удержать на тот случай, если он попытается освободиться.
Но ведь ее целует не Себастьян, а муж, для которого не имеет никакого значения их недопустимо длительный поцелуй. Он лишь еще крепче прижал ее к своей твердой груди, так что темно-голубой шелк платья не мог защитить ее от нежданных ощущений.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79