— Черт возьми, Джина!
— Герцог ругается! — передразнила она. — Призвать войска! Собрать милиционную армию!
— Успокойся.
Джина с озорным блеском в глазах снова наклонилась, обхватила ладонями его лицо и запечатлела на его губах демонстративный поцелуй.
— Разве жена не имеет права целовать собственного мужа?
— Все, пора заканчивать эту бессмыслицу, — деревянным голосом сказал он, чувствуя приближение головной боли. — Еще немного, и твой маркиз окажется обманутым.
— Себастьян мог бы оказаться обманутым, если бы я потеряла девственность, — ответила Джина. — Но до этого еще далеко.
— Ты уверена? — процедил Кэм.
Белые руки обняли его за шею. Да, если он сейчас же не уберется из этой комнаты, то сделает Джину своей. Тут нет проблем. За исключением того, что у нее есть высокопарный маркиз.
— Спасибо, Кэм. Это было… очень приятно. Кэм отвел ее руки.
— Я согласен. Очень приятно.
Он быстро отошел, но, когда встретил ее взгляд, у него пропало желание шутить. Джина смеялась.
— Ты не можешь представить, какое это удовольствие сознавать, что я, обыкновенная старая Эмброджина, почти довела мужчину до отчаяния.
— Я бы не стал называть это отчаянием.
— Так говорит Эсма.
— Ну, может, она и не слишком далека от истины, — неохотно признал Кэм.
Один вид полунагой Джины, сидящей на кровати, мог бы довести его до отчаяния. Вскочив, она грациозно накинула пеньюар и подошла к мужу, словно победоносная роковая женщина.
— По-моему, здесь нечему радоваться, — буркнул он.
— Я не предполагала, что способна довести мужчину…
— До отчаяния, — закончил Кэм.
Ее губы чуть заметно улыбались, но глаза были серьезными.
— Иногда я чувствую себя так, словно уже постарела, не побыв молодой.
— Старая? Тебе сколько? Двадцать два? — Двадцать три. Достаточно старая, чтобы в первый раз выходить замуж, Кэм.
— Большинство гречанок выходят замуж после двадцати.
— Не знаю, как в Греции, а у нас я слышала, как женщин моего возраста или чуть старше называют высохшими старыми девами. Я думала, может… — Она умолкла.
— Ты хочешь сказать, что чувствуешь себя высохшей? — с недоверием спросил Кэм.
— Нет… просто… — Она долго затягивала пеньюар и наконец подняла голову. — Я замужем и поэтому слышу много разговоров о постельных делах.
— Могу себе представить. Женщины болтают о том, какое удовольствие они получают в постели.
Джина выглядела искренне удивленной.
— Наоборот, они чаще говорят о том, как удовольствие получают мужчины. Но я не… Совершенно ясно, что мужчинам нравятся очень молодые женщины. Ты сам это видишь. Супруги редко спят вместе, и у мужей есть любовницы. Притом не моего возраста, а значительно моложе.
— Эти мужчины не женаты на тебе. — Его руки скользнули по шелку ее волос к округлым плечам, коснулись груди, погладили восхитительный изгиб ягодиц. — Если бы мужчина был женат на тебе, он бы никогда не захотел никого другого. Ни моложе, ни старше.
— Ты не считаешь меня очень старой? — В ее глазах была неподдельная тревога.
— Очень старой для полового сношения? Ты в своем уме, Джина? Твой муж наверняка потащит тебя в постель, даже когда тебе будет восемьдесят пять и ты будешь еле двигаться.
Кэм рискнул взглянуть на ее тело и обнаружил, что пеньюар, несмотря на ее усилия затянуть его, опять распахнулся. Его грубый палец скользнул по розовому соску, и она издала звук, похожий на стон. Он повторил. И она снова вскрикнула:
— Джина, если я прикоснусь вот здесь? Тебе нравится? — Она молчала. — Тебе нравится?
— Очень приятно, — чуть слышно прошептала она.
Кэм положил руку ей на спину, она покраснела и смутилась. Тогда он без предупреждения втянул в рот один из ее восхитительных сосков. В конце концов, они ведь просто сидели и целовались.
Джина вскрикнула, ноги у нее подогнулись, и Кэм едва удержал ее в объятиях.
— Ты крикунья, — удовлетворенно сказал он. — Фактически, и я говорю это со всей уверенностью, ты одна из самых чувственных женщин, которых я когда-либо имел счастье целовать.
«Если не самая чувственная», — молча признал он.
Джина смотрела на мужа: в зеленых глазах желание и замешательство. Он улыбнулся и решил еще больше смутить ее.
— Значит, высохшая? — Левой рукой Кэм обнимал ее за талию, а правая скользила вниз и неожиданно легла на приятнейший из холмиков. Даже сквозь шелк он чувствовал жар. — Если бы твоя ответная реакция стала более явной, — хрипло сказал он, — мужчина вообще бы не покидал твою спальню.
Кэм уже не мог остановиться. Толкнув ее на кровать, он почти до конца разорвал ей платье и снова начал целовать, а его рука спускалась все ниже… ниже. Джина закрыла глаза и, тяжело дыша, вцепилась пальцами ему в плечи.
Наконец он владел той частью ее тела, которой так жаждал, которая была сейчас влажной, скользкой, пульсирующей. Когда он выпустил изо рта сосок, она сделала попытку отодвинуться, бормоча «нет» и другие глупости, но герцога это не интересовало. Он видел только великолепное тело, распростертое перед ним, и вожделенный треугольник волос.
Целовать ее там… Он поднял голову, и Джина тут же схватила его за руку, хрипло пробормотав:
— Кэм! Ты должен остановиться…
— Молчи, — отстранение прошептал он. — Молчи.
Его губы двигались по ее груди, придавая форму, облекая эту грудь в нечто более прекрасное, чем обыкновенный мрамор. Ее глаза затуманились, стали дымчато-зелеными. Он позволил своей руке действовать в ритме, который знал так же хорошо, как собственное имя.
— О, Кэм! — бормотала Джина, подчиняясь воле искусных пальцев.
Он жаждал лечь на нее и сделать то, что должно быть сделано. «Моя жена. Она моя». Возьми ее, требовали чресла. Возьми ее, убеждало сердце. И лишь назойливый голос в голове твердил: «Она не хочет тебя, она хочет вздорного маркиза».
Но Кэм пренебрег неуместными предупреждениями. Несведущая… и все же сведущая Джина выгнулась под его пальцами. Всхлипывающая, прижимающаяся к нему, молящая:
— Пожалуйста, Кэм… пожалуйста… пожалуйста.
«Это заставит ее выйти за тебя замуж», — не унимался голос, очищенный от ненависти его отца и его собственной ненависти к принудительному браку. Он немного охладил его, позволил обрести контроль и преодолеть искушение.
Не останавливаясь, Кэм продолжал целовать жену, затем провел большим пальцем по соску… и Джина содрогнулась в последней истоме.
Он стиснул зубы, подавляя желание войти в нее, заполнить пустоту собой, теплом, пульсацией.
Но голос разума победил.
Джина хотела открыть глаза и не смогла. Во всем теле была приятная теплота, а в ногах приятная тяжесть.
— Я должен уйти. Нам не следовало этого делать, — глухо сказал герцог, и Джина наконец открыла глаза.
Конечно, им не следовало этого делать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79