Я вижу перед собой череду малообъяснимых событий, и обстоятельства нашего разговора заставляют меня кое-как соединить их в единую цепь. Свыше ста лет Румская капелла ожидала Посланника, который, согласно, пророчеству должен открыть Великого Мстителя, который, в свою очередь, восстановит истину в Ордене и укрепит его духовное могущество. Наконец Посланник появляется, и мы обнаруживаем, что он сам пребывает в неведении относительно своей миссии. В этом мы не находим ничего удивительного: во многих преданиях можно найти посланников и пророков, пораженных подобным неведением. Однако здесь рассказ самого посланника наводит на мысль, что он на своем священном пути сделался жертвой каких-то неведомых врагов, а, с другой стороны, ему оказывают посильное покровительство некие неведомые союзники. Меня более тревожат вторые, нежели первые. Извечные наши враги известны, в какие бы одежды они ни облачались. Что же касается тайных друзей, то источник их появления может представлять для нас не меньшую опасность, чем все крепости ассасинов вместе взятые.
— Всемогущий Боже! — воскликнул я. — Теперь я вижу, что мне не так уж плохо. Похоже, лучше в этом мире ничего не помнить, чем помнить все пророчества и предания, перепутанные между собой, как шерсть в колтуне!
— Прошу вас, мессир, вспомните, действительно ли дервиш запретил вам выходить из шатра, когда приехали акынджи со своим одержимым, которого потом так искусно исцелил старик? — спросил меня комтур, словно пропустив мимо ушей мою мятежную речь.
— Если мне память действительно не изменяет, то так оно и было, — кивнул я.
— Полагаю, что все туркменское стойбище было подстроено для вас, мессир, — спокойно продолжал комтур. — Вам устроили некий сон наяву за невозможностью дать хороший урок во сне. Где-то вам пригодится то, что вы там видели и слышали. Возможно также, что я не прав.
— Что вы тогда скажете, брат Эд, о ритуале попирания или о гибели шейха? — недоумевал я. — Наконец о сражении на дворцовой площади и о Черной Молнии?
При упоминании о Черной Молнии комтур вздрогнул, и взгляд его, на удивление, просветлел.
— О Черной Молнии я могу сказать, увы, многое, — сказал он, и его вздох насторожил меня еще больше. — О ней я могу даже спеть. Но, мессир, скажу вам одно: если суфии захотят, они могут безо всякого наваждения возвести для вас целый город, чтобы разыграть перед вашими глазами забавный спор двух кукол, а потом, когда вы отправитесь в путь, разобрать его за вашей спиной по камням в течение одного часа.
— Знать хотя бы один короткий ответ на еще более короткий вопрос, — простонал я, — и тогда неважны все остальные подробности и фокусы. Ради какой цели возводится шутовской город и населяется тряпичными куклами?
— Вот, мессир, — тихо произнес рыцарь Эд и медленно провел рукой по лицу, — мы сидим здесь и ждем часа, когда все тайное станет явным.
В это мгновение раздался тихий стук в дверь: слуга комтура вернулся из еврейского квартала с двумя увесистыми кувшинами вина.
— Вот и дождались, — заметил я. — Не пройдет и часа, как явное с такой силой ударит нам в головы, что собьет с ног.
Рыцарь Эд сдержанно рассмеялся и, как только его юный слуга покинул келью, всем своим видом дал понять, что, несмотря на возлияние, приходит черед второй половины обоюдных откровений, которые, совместившись подобно двум частям одной тайной монеты, позволят увидеть полный лик правды, имеющий хождение под небесами.
— Мессир, — тихо, если не сказать «едва слышно», обратился ко мне комтур тамплиеров Румского царства. — По чести говоря, я решился доверить вам всю свою жизнь, ибо многое из того, что я теперь намерен открыть вам, является тайной за семью печатями. В узком кругу своих соратников я поклялся не выдавать этих сведений никому, ибо их разглашение может привести к ужасному разгрому светлых сил, ратующих за истинную чистоту Ордена. Но в клятве имеются в виду простые смертные, в то время как Посланник, согласно преданиям и пророчествам, приходит из сфер Провидения, которые едва можно назвать земными. К тому же обстоятельства, не упоминавшиеся ни в каких пророчествах, заставляют меня принимать собственные решения на поле брани.
— Понимаю, брат Эд, — поддержал я комтура. — Вероятно, в преданиях и пророчествах не указано, что Посланнику по дороге отобьют память.
— Именно так, мессир, — подтвердил рыцарь Эд. — Известно, что Посланник обязан скрывать свое имя, но здесь, как я вижу, совершенно иной случай. Кто-то почти достиг цели, сбивая вас с пути, и кому-то почти удалось исправить ваши стези. Короче говоря, я принял решение рассказать вам все, что хранит мое сердце и мой рассудок и ради чего посреди иноверской Коньи, через которую некогда проходили пути Крестовых походов, уже более века стоит капелла Ордена. Если мое решение правильно, то вполне возможно, что силы светлых воинов будут восполнены, а если я делаю роковую ошибку, тогда меня ожидает слава Иуды Искариотского. Хотя, видит Бог, я почти до пятого десятка служил Ему верой и правдой и ныне желаю только одного: Его вящей славы.
— Могу поклясться, брат Эд, — с воодушевлением сказал я ему, — что желаю того же и всю тяжесть роковой развязки, если сделаюсь невольным виновником таковой, готов поделить надвое.
Эд де Морей пристально посмотрел мне в глаза и, неторопливо отпив глоток вина из грубой глиняной чашки, приступил к раскрытию тайн:
— В вашем рассказе, мессир, меня более всего удивила история, поведанная дервишем из суфийского ордена джибавиев на том отрезке вашего путешествия, который мы оба приняли считать явью, а вовсе не сном. Рыцарь Рубур, упоминавшийся в той истории, без сомнения не кто иной, как граф Робер де Ту, прославившийся своими подвигами при взятии Константинополя в году одна тысяча двести четвертом от Рождества Христова, а именно, столетие тому назад. Удивительно, что ни о каком таинственном кинжале и ни о какой чудесной силе его обладателя я ровным счетом ничего не слышал ни среди христиан, ни среди иноверцев. Никому во всем Руме столько не известно о самом графе Робере де Ту и крепости Рас Альхаг, сколько знаем мы, рыцари румской капеллы Ордена Иерусалимского Храма. Мне знакомы многие суфии и даже некоторые суфийские шейхи, и я уверен, что для любого из них история, рассказанная этим странным дервишем, стала бы поразительной новостью.
Знайте, мессир, что граф Робер де Ту нарушил один из обетов Ордена Храма и нарушил намеренно, с полным сознанием глубины своего проступка. Но этот проступок послужил для него только внешним поводом для разрыва с верховным капитулом Ордена и его Великим Магистром. Притом заметьте, мессир, всю оставшуюся жизнь граф Робер хранил самый важный обет, вполне совпадающий с главной заповедью, которое хранит Писание Нового Завета.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171
— Всемогущий Боже! — воскликнул я. — Теперь я вижу, что мне не так уж плохо. Похоже, лучше в этом мире ничего не помнить, чем помнить все пророчества и предания, перепутанные между собой, как шерсть в колтуне!
— Прошу вас, мессир, вспомните, действительно ли дервиш запретил вам выходить из шатра, когда приехали акынджи со своим одержимым, которого потом так искусно исцелил старик? — спросил меня комтур, словно пропустив мимо ушей мою мятежную речь.
— Если мне память действительно не изменяет, то так оно и было, — кивнул я.
— Полагаю, что все туркменское стойбище было подстроено для вас, мессир, — спокойно продолжал комтур. — Вам устроили некий сон наяву за невозможностью дать хороший урок во сне. Где-то вам пригодится то, что вы там видели и слышали. Возможно также, что я не прав.
— Что вы тогда скажете, брат Эд, о ритуале попирания или о гибели шейха? — недоумевал я. — Наконец о сражении на дворцовой площади и о Черной Молнии?
При упоминании о Черной Молнии комтур вздрогнул, и взгляд его, на удивление, просветлел.
— О Черной Молнии я могу сказать, увы, многое, — сказал он, и его вздох насторожил меня еще больше. — О ней я могу даже спеть. Но, мессир, скажу вам одно: если суфии захотят, они могут безо всякого наваждения возвести для вас целый город, чтобы разыграть перед вашими глазами забавный спор двух кукол, а потом, когда вы отправитесь в путь, разобрать его за вашей спиной по камням в течение одного часа.
— Знать хотя бы один короткий ответ на еще более короткий вопрос, — простонал я, — и тогда неважны все остальные подробности и фокусы. Ради какой цели возводится шутовской город и населяется тряпичными куклами?
— Вот, мессир, — тихо произнес рыцарь Эд и медленно провел рукой по лицу, — мы сидим здесь и ждем часа, когда все тайное станет явным.
В это мгновение раздался тихий стук в дверь: слуга комтура вернулся из еврейского квартала с двумя увесистыми кувшинами вина.
— Вот и дождались, — заметил я. — Не пройдет и часа, как явное с такой силой ударит нам в головы, что собьет с ног.
Рыцарь Эд сдержанно рассмеялся и, как только его юный слуга покинул келью, всем своим видом дал понять, что, несмотря на возлияние, приходит черед второй половины обоюдных откровений, которые, совместившись подобно двум частям одной тайной монеты, позволят увидеть полный лик правды, имеющий хождение под небесами.
— Мессир, — тихо, если не сказать «едва слышно», обратился ко мне комтур тамплиеров Румского царства. — По чести говоря, я решился доверить вам всю свою жизнь, ибо многое из того, что я теперь намерен открыть вам, является тайной за семью печатями. В узком кругу своих соратников я поклялся не выдавать этих сведений никому, ибо их разглашение может привести к ужасному разгрому светлых сил, ратующих за истинную чистоту Ордена. Но в клятве имеются в виду простые смертные, в то время как Посланник, согласно преданиям и пророчествам, приходит из сфер Провидения, которые едва можно назвать земными. К тому же обстоятельства, не упоминавшиеся ни в каких пророчествах, заставляют меня принимать собственные решения на поле брани.
— Понимаю, брат Эд, — поддержал я комтура. — Вероятно, в преданиях и пророчествах не указано, что Посланнику по дороге отобьют память.
— Именно так, мессир, — подтвердил рыцарь Эд. — Известно, что Посланник обязан скрывать свое имя, но здесь, как я вижу, совершенно иной случай. Кто-то почти достиг цели, сбивая вас с пути, и кому-то почти удалось исправить ваши стези. Короче говоря, я принял решение рассказать вам все, что хранит мое сердце и мой рассудок и ради чего посреди иноверской Коньи, через которую некогда проходили пути Крестовых походов, уже более века стоит капелла Ордена. Если мое решение правильно, то вполне возможно, что силы светлых воинов будут восполнены, а если я делаю роковую ошибку, тогда меня ожидает слава Иуды Искариотского. Хотя, видит Бог, я почти до пятого десятка служил Ему верой и правдой и ныне желаю только одного: Его вящей славы.
— Могу поклясться, брат Эд, — с воодушевлением сказал я ему, — что желаю того же и всю тяжесть роковой развязки, если сделаюсь невольным виновником таковой, готов поделить надвое.
Эд де Морей пристально посмотрел мне в глаза и, неторопливо отпив глоток вина из грубой глиняной чашки, приступил к раскрытию тайн:
— В вашем рассказе, мессир, меня более всего удивила история, поведанная дервишем из суфийского ордена джибавиев на том отрезке вашего путешествия, который мы оба приняли считать явью, а вовсе не сном. Рыцарь Рубур, упоминавшийся в той истории, без сомнения не кто иной, как граф Робер де Ту, прославившийся своими подвигами при взятии Константинополя в году одна тысяча двести четвертом от Рождества Христова, а именно, столетие тому назад. Удивительно, что ни о каком таинственном кинжале и ни о какой чудесной силе его обладателя я ровным счетом ничего не слышал ни среди христиан, ни среди иноверцев. Никому во всем Руме столько не известно о самом графе Робере де Ту и крепости Рас Альхаг, сколько знаем мы, рыцари румской капеллы Ордена Иерусалимского Храма. Мне знакомы многие суфии и даже некоторые суфийские шейхи, и я уверен, что для любого из них история, рассказанная этим странным дервишем, стала бы поразительной новостью.
Знайте, мессир, что граф Робер де Ту нарушил один из обетов Ордена Храма и нарушил намеренно, с полным сознанием глубины своего проступка. Но этот проступок послужил для него только внешним поводом для разрыва с верховным капитулом Ордена и его Великим Магистром. Притом заметьте, мессир, всю оставшуюся жизнь граф Робер хранил самый важный обет, вполне совпадающий с главной заповедью, которое хранит Писание Нового Завета.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171