Звуки новых шагов возвещали о приближении новых пришельцев, и, если господа уже были на месте, то надо было ждать появления хозяев.
Вошедшие оказались сельджуками и были одеты в черные и синие сельджукские одеяния. Их было много и разного вида: старых и молодых, воинов и сановников. Едва они настороженной толпой заполнили всю свободную площадь тронного зала, как по мановению руки пожилого человека в золотистом тюрбане, рухнули ниц и поцеловали узорчатые плитки. Так сделали все, кроме двоих: самого пожилого сановника и густобородого человека в тюрбане, что был украшен крупным рубином.
Монгольский принц сделал учтивый кивок и движением пальца поднял всех на ноги. Тотчас те двое двинулись вперед, достигли священной лестницы и, так же опустившись ниц, поцеловали первую ступень. Затем человек с рубином поднялся по ступеням и встал по правую руку монгола.
— Ходжа Маджд-ад-дин Четвертой руки, — громко и отрывисто произнес монгол с искаженным тюркским выговором. — Волею Всевышнего, — продолжал монгол, — ваш повелитель и владыка земель Рума.
Снова зашумела волна придворных, повергшихся ниц.
Вместе с рыцарем Эдом я совершил достаточно низкий поклон и этому господину, которых становилось в Руме чересчур много.
Между тем, монгол поднялся с трона с таким видом, будто походя присел на него отдохнуть. Он стремительно и легко спустился со ступеней и быстро пошел к выходу. Впереди него, рассекая толпу сельджуков, прошествовали к дверям телохранители, а следом — вереница бехадуров.
Лишь только господа покинули средоточие власти Румского государства, бросив его на произвол хозяев, как вздох облегчения, подобный утреннему ветерку над озерной гладью, пронесся по разноцветной толпе придворных. Лица просветлели, и воскрылия одежд весело затрепетали.
Среди общего ликования до меня вдруг донесся полный печали вздох самого рыцаря Эда де Морея.
Новый султан, сверкнув кровавым рубином, воздел руки горе и изрек густым и приятным на слух голосом:
— Благословен Аллах, Милостивый, Милосердный!
Сельджуки повернулись лицом в сторону Мекки и, совершив ритуальное омовение, встали на молитву.
— Все радуются победе, — пробормотал я себе под нос, опустив голову, — только герой, снискавший победу, радуется меньше всех.
— Столько хлопот и усилий, — тихо проговорил тамплиер, — и все опять понапрасну.
— Но ведь пришел конец жестокому султану, — напомнил я рыцарю его собственные слова.
— Новый хозяин трона не лучше прежнего, — еще более тихим шепотом откликнулся рыцарь Эд. — Я полагал, что будет править наместник, великий нойон ильхана. Тогда Рум приблизил бы меня к Святому граду Иерусалиму.
— Мессир полагал, что здесь будет править ссыльный кочевник-христианин? — задал я вопрос, не рассчитывая на ответ.
Действительно, рыцарь Эд промолчал и лишь разразился новым горестным вздохом.
Двор новоиспеченного султана Масуда Четвертого окончил молитву, и повелитель сельджуков, воссев на трон, выпятил грудь и оглядел подвластную его взору часть поднебесного мира.
Как я и подозревал, взгляд его темных глаз также остановился на рыцаре Эде де Морее.
Вновь рыцарю-тамплиеру пришлось вздохнуть и — вновь приблизиться к подножию трона. Он остановился у нижней ступени и, с достоинством склонив голову, приложил к груди облаченную в доспех руку.
— Неустрашимый лев и краса всех храбрецов! — изрек султан. — Твой праведный поступок достоин высшей похвалы, а доблесть достойна самой высшей награды. Знаю, чужеземец, что по обетам своей веры ты аскет и не станешь носить халата с моего плеча. Возьми же лучшего жеребца из моих караманских табунов.
— Великий царь нашего времени, — отвечал султану рыцарь Эд де Морей. — Моя благодарность не имеет пределов. Однако, по законам Ордена рыцарю дозволено иметь не более трех коней. Двое из них прошли со мной огонь и воду. Они мне как братья, и я им как брат, а не господин. Выше моих сил расстаться хотя бы с одним. А третьего подарил мне великий нойон ильхана.
Все сердечные жилы натянулись во мне, как струны чанга, когда я услышал такие дерзкие речи. Однако султан и бровью не повел.
— Но ныне поутру появился доблестный юноша, — продолжил свою речь рыцарь Эд, и я затаил дыхание, предчувствуя подвох, — и этот славный юноша сегодня спасал меня от верной смерти столько раз, сколько можно насчитать старых рубцов на моем теле. Сила и храбрость его поразительны, а ведь он едва достиг совершеннолетия. Полагаю, о великий царь, он достоин лучшего коня не меньше твоего покорного слуги.
— Ты говоришь удивительные вещи, неустрашимый лев, — приподняв бровь, проговорил султан. — Где же этот храбрец?
— Скромность его превосходит доблесть, — ответил рыцарь Эд и, повернув голову, посмотрел на меня.
Во взгляде рыцаря Эда я, прочел безоговорочный приказ.
Этот взгляд подобно огромному мечу рассек толпу придворных, и глазам султана предстал некто в одеждах туркменского племени.
— Юный сокол с вершины великой горы Аль-Джуди! — воскликнул султан. — Человеческого ли ты рода или дух, сошедший с небес? По твоему виду даже самый могущественный прорицатель не определит, ни твоего рода, ни места происхождения.
— О царь вселенной! — сказал я, совершив должный по такому случаю поклон и отважившись говорить только правду. — Я и сам ищу ответа на этот вопрос, ибо со мной произошло великое несчастье. Я потерял память и не в силах даже назвать своего настоящего имени. Только один мудрый дервиш…
— Всемогущий Аллах! — раздалось громкое восклицание, прервавшее мою речь.
Я запнулся и с изумлением посмотрел на пожилого сановника, стоявшего по правую руку султана. Этот человек пристально разглядывал меня и щурился так, будто я превратился в иголку, и он теперь тщится старческими руками попасть ниткой в мое игольное ушко.
— Мудрый визирь! — обратился к нему султан, повернув голову. — Неужели и ты хочешь удивить нас какими-нибудь чудесами?
— Всемогущий Аллах! — вновь воскликнул новый визирь нового султана и протянул ко мне руки. — Да ведь это ни кто иной, как мой любимый племянник, потерянный много лет назад и уже оплаканный, как мертвец. Аллах всемилостив! Он послал мне мальчика в такой радостный день. Доброе предзнаменование, великий царь!
Старец, пошатываясь, спустился со ступеней и обнял меня с такой искренней радостью, что я и сам едва не расплакался, хотя, увы, не мог вспомнить своих кровных уз. К тому же. я так свыкся с чудесами, что не удивился бы, если бы меня самого признали султаном. Впрочем, не стану лукавить: я был счастлив, потому что для счастья нашлись все причины,
— Воистину Аллах всемогущ, — изрек султан. — Ты прав, визирь. Эта неожиданная находка может быть добрым предзнаменованием того, что мой халат не пропадет даром.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171