а после спиртного за руль садиться не люблю. И к тому же это был повод пригласить его на кофе. Но сейчас мне хотелось уйти поскорее — потому что казавшиеся относительно заманчивыми планы на сегодняшний вечер свою привлекательность утратили.
— Да нет — я сама, на такси. — Я улыбнулась ему, показывая, что все нормально, просто у меня и правда дела. — А ты позвони — о'кей?
Мне казалось, что он пребывает в состоянии, близком к шоковому, — и не понимает, как могло получиться так, что я ухожу, не дослушав его, хотя он был готов говорить хоть до полуночи.
— Я вообще-то думал, что мы не только по делу встретились, — выдавил он после некоторой паузы. Может, подумал, что я оскорбилась, что он говорит только о делах и ни слова о личном, — а может, и вправду хотел от меня чего-то помимо статьи и не сомневался, что и я этого хочу. Так же сильно, как хотела когда-то.
А может, не мог осознать, что случилось с привычным ходом вращающейся вокруг него вселенной — в которой он был главным действующим лицом, и все его любили и обожали, и делали только то, что хочет он. — Давай посидим еще — а там я тебя отвезу. И…
Я вытащила из пачки сигарету, прикуривая и выпуская дым подальше от него, вспоминая, каким представляла себе этот вечер каких-то два часа назад.
Спрашивая себя, не стоит ли мне и в самом деле отвлечься и заказать еще вина, а потом провести несколько приятных часов в постели. В последний раз это было примерно полгода назад — с ним, я имею в виду, — и это было очень и очень неплохо. Сильный, властный, знающий, чего хочет, — и дающий мне редко выпадающую возможность почувствовать себя слабой. Способный делать это достаточно долго — и умеющий не только получать удовольствие от женщины, но и доставлять его ей. Так, может?..
Сигарета догорела только до половины, когда я сломала ее в пепельнице, вставая из-за стола. Все это было заманчиво — но уже не так, как раньше. А к тому же я чувствовала, что не смогу очистить голову от мыслей — работа для меня святее всего, — а следовательно, в постели нас будет трое. И хотя я ничего не имею против группового секса — он может быть даже приятнее, чем секс вдвоем, — я никогда не пробовала это делать с одним живым и одним покойником.
И пусть живой собирался брать мое тело, а покойник — пользовать мои мозги, все равно это было слишком даже для такой сексуально раскрепощенной особы, как я. Я многое пробовала и многое в сексе люблю — но все же я не настолько извращенка.
— Нет, мне правда пора, — бросила, задвигая свой стул. Вспоминая, что когда-то хотела сказать ему такую фразу в такой ситуации — чтобы его проучить, чтобы подстегнуть его интерес ко мне, чтобы показать, что если он и дальше будет думать только о себе и слышать только себя, мы расстанемся. Но тогда я не могла этого сказать. Не получалось. Он мне слишком нравился, слишком хотелось испытать то, что дарило мне такое удовольствие. А сейчас я произносила эти самые слова безо всяких тайных мыслей, безо всякого злорадства — просто потому, что мне действительно было не до него. — А ты посиди — и позвони мне завтра, о'кей? Появится твой приятель — дай ему мой телефон рабочий. И не провожай — я прекрасно доеду сама…
Я не стала добавлять, что провожать меня будет другой. И он же останется со мной на ночь. И утром будет со мной пить кофе. И что я не могу от него убежать, потому что он не материален, — и по той же причине не могу отправить его домой или послать на три буквы.
И все, что я могу сделать, — это упорно стараться его забыть. Хотя это будет куда тяжелее, чем отвязаться от живого человека…
Глава 9
— Как гонорар платить — так копейки, а как снимки нужны, так мне звонить. — Голос на том конце был явно недоволен моей просьбой. — Что, ни у кого из ваших нет, что ли? Пять рыл в фотослужбе — и ни у кого нет?
Мне не хотелось объяснять ему, что с нашими редакционными фотографами я еще не говорила — потому что идея пришла мне в голову только что, почти в двенадцать ночи, и ждать до завтра я не могу. Не хочу, точнее.
— Да откуда у них, Яш? — Я вложила в тон максимум пренебрежения, зная, что ему это понравится. — Ты же в курсе — они ремесленники, им лишь бы номер окучить, гонорар снять. Приехали, отщелкали и дальше бежать, на следующую съемку. А ты художник. Я вот всем говорю — если хорошая съемка нужна или кадры редкие, Яше звоните, у него есть…
— Ну и звонят — а толку? Полчаса выясняют, есть ли это, есть ли то, и когда отснято, и когда могу привезти — а потом оказывается, что платят копейки.
А то отдашь слайды — надо ж людям верить, — а потом начинается. А этот мы совсем мелко дали, за него нельзя как за крупный платить — а этот на обложку, но мы за обложку больше не платим, какие две тысячи, двадцать долларов, как за все. И вообще, раз мы у вас десять слайдов взяли, давайте скидку. Надоело все это, Юль!
Если Валерка при всей увлеченности собой и своей профессией, даже утомляя меня разговорами, оставался мужчиной — и не сетовал на жизнь, которая в последние годы была к нему не слишком ласкова, — то занудный Яшка больше напоминал бабу. Вечно брюзжащий, всем недовольный, капризный, беспрестанно жалующийся на газеты, в которых ему не заплатили или заплатили меньше, чем обещали. С поразительным однообразием стенающий по поводу того, какие все вокруг уроды — не умеют снимать, и ничего не понимают в фотографии, и не ценят его, великого фотографа.
— Я понимаю, — произнесла сочувствующе. Я знала, на что шла, когда набирала его номер, — но сейчас уже начала думать, что, возможно, мне лучше было бы ему не звонить. Потому что нытье я жутко не люблю. И если человек считает, что его не понимают и не ценят, если, на его взгляд, все только и пытаются его использовать и обмануть, то, мне кажется, ему надо идти к психиатру. Особенно если он упорствует в своем мнении вот уже несколько лет. — Думаешь, мне нравится, сколько мне платят? А куда деваться?
То, что мне якобы тоже плохо, его явно не утешило — из трубки по-прежнему доносилось недовольное сопение. И я мысленно извинилась перед Валеркой — по сравнению с Яшкой Левицким он был самым незанудным человеком на свете.
— Тебе для кого снимки нужны, мать? — послышалось наконец. — Если для вас, то не дам — тут пришел получать в конце марта, три месяца не был, думал, накопилось прилично, а дали пятьсот тысяч. Сто долларов, считай. Просто хамство! Мухин ваш, из отдела светской жизни, мне мамо-й клялся, что не меньше двадцати долларов за карточку платит, так я ему целую папку оставил. За три месяца картинок двадцать с лишним прошло — а мне вместо четырехсот, ну трехсот, если налоги вычесть, дают сто. Ну что с людьми делать — морду бить? В суд подавать?
Я издала какой-то неопределенный звук — настраиваясь на долгую беседу и пытаясь себя успокоить.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127
— Да нет — я сама, на такси. — Я улыбнулась ему, показывая, что все нормально, просто у меня и правда дела. — А ты позвони — о'кей?
Мне казалось, что он пребывает в состоянии, близком к шоковому, — и не понимает, как могло получиться так, что я ухожу, не дослушав его, хотя он был готов говорить хоть до полуночи.
— Я вообще-то думал, что мы не только по делу встретились, — выдавил он после некоторой паузы. Может, подумал, что я оскорбилась, что он говорит только о делах и ни слова о личном, — а может, и вправду хотел от меня чего-то помимо статьи и не сомневался, что и я этого хочу. Так же сильно, как хотела когда-то.
А может, не мог осознать, что случилось с привычным ходом вращающейся вокруг него вселенной — в которой он был главным действующим лицом, и все его любили и обожали, и делали только то, что хочет он. — Давай посидим еще — а там я тебя отвезу. И…
Я вытащила из пачки сигарету, прикуривая и выпуская дым подальше от него, вспоминая, каким представляла себе этот вечер каких-то два часа назад.
Спрашивая себя, не стоит ли мне и в самом деле отвлечься и заказать еще вина, а потом провести несколько приятных часов в постели. В последний раз это было примерно полгода назад — с ним, я имею в виду, — и это было очень и очень неплохо. Сильный, властный, знающий, чего хочет, — и дающий мне редко выпадающую возможность почувствовать себя слабой. Способный делать это достаточно долго — и умеющий не только получать удовольствие от женщины, но и доставлять его ей. Так, может?..
Сигарета догорела только до половины, когда я сломала ее в пепельнице, вставая из-за стола. Все это было заманчиво — но уже не так, как раньше. А к тому же я чувствовала, что не смогу очистить голову от мыслей — работа для меня святее всего, — а следовательно, в постели нас будет трое. И хотя я ничего не имею против группового секса — он может быть даже приятнее, чем секс вдвоем, — я никогда не пробовала это делать с одним живым и одним покойником.
И пусть живой собирался брать мое тело, а покойник — пользовать мои мозги, все равно это было слишком даже для такой сексуально раскрепощенной особы, как я. Я многое пробовала и многое в сексе люблю — но все же я не настолько извращенка.
— Нет, мне правда пора, — бросила, задвигая свой стул. Вспоминая, что когда-то хотела сказать ему такую фразу в такой ситуации — чтобы его проучить, чтобы подстегнуть его интерес ко мне, чтобы показать, что если он и дальше будет думать только о себе и слышать только себя, мы расстанемся. Но тогда я не могла этого сказать. Не получалось. Он мне слишком нравился, слишком хотелось испытать то, что дарило мне такое удовольствие. А сейчас я произносила эти самые слова безо всяких тайных мыслей, безо всякого злорадства — просто потому, что мне действительно было не до него. — А ты посиди — и позвони мне завтра, о'кей? Появится твой приятель — дай ему мой телефон рабочий. И не провожай — я прекрасно доеду сама…
Я не стала добавлять, что провожать меня будет другой. И он же останется со мной на ночь. И утром будет со мной пить кофе. И что я не могу от него убежать, потому что он не материален, — и по той же причине не могу отправить его домой или послать на три буквы.
И все, что я могу сделать, — это упорно стараться его забыть. Хотя это будет куда тяжелее, чем отвязаться от живого человека…
Глава 9
— Как гонорар платить — так копейки, а как снимки нужны, так мне звонить. — Голос на том конце был явно недоволен моей просьбой. — Что, ни у кого из ваших нет, что ли? Пять рыл в фотослужбе — и ни у кого нет?
Мне не хотелось объяснять ему, что с нашими редакционными фотографами я еще не говорила — потому что идея пришла мне в голову только что, почти в двенадцать ночи, и ждать до завтра я не могу. Не хочу, точнее.
— Да откуда у них, Яш? — Я вложила в тон максимум пренебрежения, зная, что ему это понравится. — Ты же в курсе — они ремесленники, им лишь бы номер окучить, гонорар снять. Приехали, отщелкали и дальше бежать, на следующую съемку. А ты художник. Я вот всем говорю — если хорошая съемка нужна или кадры редкие, Яше звоните, у него есть…
— Ну и звонят — а толку? Полчаса выясняют, есть ли это, есть ли то, и когда отснято, и когда могу привезти — а потом оказывается, что платят копейки.
А то отдашь слайды — надо ж людям верить, — а потом начинается. А этот мы совсем мелко дали, за него нельзя как за крупный платить — а этот на обложку, но мы за обложку больше не платим, какие две тысячи, двадцать долларов, как за все. И вообще, раз мы у вас десять слайдов взяли, давайте скидку. Надоело все это, Юль!
Если Валерка при всей увлеченности собой и своей профессией, даже утомляя меня разговорами, оставался мужчиной — и не сетовал на жизнь, которая в последние годы была к нему не слишком ласкова, — то занудный Яшка больше напоминал бабу. Вечно брюзжащий, всем недовольный, капризный, беспрестанно жалующийся на газеты, в которых ему не заплатили или заплатили меньше, чем обещали. С поразительным однообразием стенающий по поводу того, какие все вокруг уроды — не умеют снимать, и ничего не понимают в фотографии, и не ценят его, великого фотографа.
— Я понимаю, — произнесла сочувствующе. Я знала, на что шла, когда набирала его номер, — но сейчас уже начала думать, что, возможно, мне лучше было бы ему не звонить. Потому что нытье я жутко не люблю. И если человек считает, что его не понимают и не ценят, если, на его взгляд, все только и пытаются его использовать и обмануть, то, мне кажется, ему надо идти к психиатру. Особенно если он упорствует в своем мнении вот уже несколько лет. — Думаешь, мне нравится, сколько мне платят? А куда деваться?
То, что мне якобы тоже плохо, его явно не утешило — из трубки по-прежнему доносилось недовольное сопение. И я мысленно извинилась перед Валеркой — по сравнению с Яшкой Левицким он был самым незанудным человеком на свете.
— Тебе для кого снимки нужны, мать? — послышалось наконец. — Если для вас, то не дам — тут пришел получать в конце марта, три месяца не был, думал, накопилось прилично, а дали пятьсот тысяч. Сто долларов, считай. Просто хамство! Мухин ваш, из отдела светской жизни, мне мамо-й клялся, что не меньше двадцати долларов за карточку платит, так я ему целую папку оставил. За три месяца картинок двадцать с лишним прошло — а мне вместо четырехсот, ну трехсот, если налоги вычесть, дают сто. Ну что с людьми делать — морду бить? В суд подавать?
Я издала какой-то неопределенный звук — настраиваясь на долгую беседу и пытаясь себя успокоить.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127