А вы кто ему, собственно, будете?
Ей даже не пришло в голову спросить у меня документы — все, что я могла ей показать, это просроченное удостоверение внештатного сотрудника ГУВД, выданное мне по большому блату одним хорошим человеком лет пять назад и давно утратившее силу.
— Я… ну… знакомая… — Она снова огляделась. Только, кажется, на сей раз она была бы не против увидеть идущих сюда людей — я явно казалась ей опаснее, чем они. — Мы знакомы были… так, немного… вот, пришла, сорок дней…
— Да, да, конечно, — прокомментировала я саркастично, глядя ей в глаза — которые она отводила, сразу показывая, что тут что-то не так. — Разумеется. А зовут вас как?
— …Лена. — Мне показалось, что она хотела соврать, но не решилась, а может, никакие другие имена в забитую страхом голову не пришли. — Львова, Лена.
— Угу. — Я кивнула, протягивая руку, касаясь ее кожаной куртки, символически беря ее под руку. — Давайте мы с вами пройдемся, Львова Лена, — как вы на это смотрите? Все равно придут все к двенадцати, а сейчас еще половины нет, — а мы с вами пройдемся и побеседуем, вы ведь не против? А можем подождать здесь — мне все равно надо поговорить с родными Улитина…
— Нет-нет, пойдемте! — выпалила она, видно, решив, что мое общество предпочтительнее. — А говорить — о чем?
— Ну как — об Улитине, конечно. — Я слегка придерживала ее пальцами за локоть — не сомневаясь, что со стороны мы смотримся очень странно, особенно если учесть, что она выше меня на голову и худая, а я такая плотненькая. — Вы ведь в курсе, что Улитина убили, верно?
Я почувствовала, как она передернулась — и как у меня все замерло внутри. Потому что хотя я не верила, что это именно она, — но внутри появилось ощущение, что мне повезло. Так повезло, как бывает только в сказке. Так, как не везло ни разу в ходе последнего расследования. В котором все давалось с боем, с трудом, с проблемами.
— Дело в том, Лена, что охранники поселка, последними видевшие Улитина, уверяют… — Я сделала паузу, зная, что сейчас скажу, но не зная, какой будет ее реакция. Не зная, упадет она в обморок, или заорет, или ударит меня и бросится бежать. — …Уверяют, что с ним в машине сидела девушка, очень похожая на вас. По крайней мере их описание совпадает с вашей внешностью. Так что мы вас давно искали — и поверьте, что нашли бы через две-три недели. Но…
Это было невероятно, фантастично, смешно даже — но, судя по всему, я угадала. Потому что она остановилась, не поворачиваясь ко мне, не пытаясь вырываться, съежившись, став меньше ростом. И молчала.
— Разумеется, вас никто ни в чем не обвиняет, Лена. — Я сделала голос чуть помягче. — Мы сейчас проедем к нам, на выходе уже ждут наши сотрудники с машиной, и все проверим. Официально — просто снимем с вас показания как со знакомой покойного, возможно, способной пролить свет на обстоятельства его смерти. А заодно вам придется объяснить, что вы делали в ночь с двадцать восьмого на двадцать девятое марта — после чего мы вам устроим очную ставку с охраной поселка. Снимем отпечатки пальцев — там их много осталось в доме — и проверим, не вам ли принадлежит забытый впопыхах предмет туалета. И…
— Это… не я… — выдавила она наконец, выдавила так, словно в горле стоял спазм и требовались невероятные усилия, чтобы произнести хоть слово. — Не я…
— Да вы не волнуйтесь, Лена, — мы разберемся, — заверила ее безо всякой угрозы в тоне. — Ну что вы так нервничаете — разберемся, вы нам все расскажете, извинимся перед вами, если ошибка вышла. Зачем же нервничать? Может, дать вам сигарету?
Она кивнула мелко несколько раз подряд, и я вытащила из сумки «Житан», протягивая его ей, поднося к сигарете зажигалку. Глядя, как она затягивается сильно, не замечая, кажется, крепости «житанины». И закурила тоже, судорожно думая про себя, как быть теперь.
Я не собиралась сдавать ее милиции, даже если она его убила, — я, в конце концов, журналист, а не следователь, тем более что милиция никакого дела так и не завела, не могла она признать, что Улитина убили, и повесить на себя обвинение в попытке скрыть громкое преступление и очередную нераскрываемую заказуху. И все, что мне надо было, — это узнать, кто именно его убил, и желательно — за что. Прямо сейчас узнать, прямо здесь, и чем быстрее, тем лучше — потому что она могла выйти из своего состояния и отказаться со мной разговаривать.
Мне надо было это узнать чисто для. себя. Потому что, в конце концов, я занималась этим вопросом целых три недели-и не нашла на сто процентов точного ответа. И то, что я его не нашла — сейчас, стоя в пяти метрах от могилы Улитина, я могла это признать, — меня беспокоило до сих пор. Потому что я профессионал, и, если влезаю во что-то, мне надо выяснить все до конца.
Я не думала в тот момент о том, что если узнаю что-то, то вернусь в редакцию и сразу засяду за продолжение материала, — хотя это подразумевалось, конечно. Я не думала о том, что главный схватится за Голову, о том, что у меня не будет доказательств, поскольку она уйдет и растворится навсегда. О том, что публикация такой информации может навлечь на меня очень серьезные неприятности.
Просто в эту секунду ничто не имело значения, кроме одного — узнать.
— В принципе мы можем с вами договориться, Лена. — Я сделала голос максимально мягким и даже приветливым. — Если вы мне расскажете, как все произошло, — без протокола, прямо здесь расскажете, только мне, — то я вас отпускаю. Мы, конечно, и сами догадываемся, как все было, — но… В общем, если вы мне расскажете правду, то я вас не видела. Вы меня поняли?
Она посмотрела на меня наконец — широко раскрытыми, полными страха и недоверия глазами. Но я молчала, я ждала, пока до нее дойдет то, что я сказала уже. Надо было бы отвести ее подальше — мы в каких-то пяти метрах от улитинской могилы стояли — и свернуть за угол, чтобы не торчать тут на виду. Но я не хотела ее отвлекать.
— Сначала, да? — Я не совсем поняла вопрос, но кивнула на всякий случай. — Мы восьмого марта познакомились — был показ, фуршет потом, он подошел, сказал, что я ему понравилась, в ресторан пригласил. Мне девчонки наши потом рассказали, что он такой… что со многими знакомится, а с одной девчонкой, что у нас работала, встречался долго, давно уже. А я… Он такой был — с ним весело было, и вообще…
— Может быть, вернемся к той ночи? — Я догадалась наконец, что она не так меня. поняла и что означает ее «сначала». — Вы мне расскажите, что произошло, — все, что было, — и уходите. Вы меня понимаете, Лена?
Она кивнула неуверенно — кажется, уже настроившись на рассказ об их отношениях. Но мне не нужны были ее эмоции, мне нужно было имя. Настолько нужно, что я ощущала дрожь внутри и гадала с нервным азартом, чье именно имя она назовет.
Хромова?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127
Ей даже не пришло в голову спросить у меня документы — все, что я могла ей показать, это просроченное удостоверение внештатного сотрудника ГУВД, выданное мне по большому блату одним хорошим человеком лет пять назад и давно утратившее силу.
— Я… ну… знакомая… — Она снова огляделась. Только, кажется, на сей раз она была бы не против увидеть идущих сюда людей — я явно казалась ей опаснее, чем они. — Мы знакомы были… так, немного… вот, пришла, сорок дней…
— Да, да, конечно, — прокомментировала я саркастично, глядя ей в глаза — которые она отводила, сразу показывая, что тут что-то не так. — Разумеется. А зовут вас как?
— …Лена. — Мне показалось, что она хотела соврать, но не решилась, а может, никакие другие имена в забитую страхом голову не пришли. — Львова, Лена.
— Угу. — Я кивнула, протягивая руку, касаясь ее кожаной куртки, символически беря ее под руку. — Давайте мы с вами пройдемся, Львова Лена, — как вы на это смотрите? Все равно придут все к двенадцати, а сейчас еще половины нет, — а мы с вами пройдемся и побеседуем, вы ведь не против? А можем подождать здесь — мне все равно надо поговорить с родными Улитина…
— Нет-нет, пойдемте! — выпалила она, видно, решив, что мое общество предпочтительнее. — А говорить — о чем?
— Ну как — об Улитине, конечно. — Я слегка придерживала ее пальцами за локоть — не сомневаясь, что со стороны мы смотримся очень странно, особенно если учесть, что она выше меня на голову и худая, а я такая плотненькая. — Вы ведь в курсе, что Улитина убили, верно?
Я почувствовала, как она передернулась — и как у меня все замерло внутри. Потому что хотя я не верила, что это именно она, — но внутри появилось ощущение, что мне повезло. Так повезло, как бывает только в сказке. Так, как не везло ни разу в ходе последнего расследования. В котором все давалось с боем, с трудом, с проблемами.
— Дело в том, Лена, что охранники поселка, последними видевшие Улитина, уверяют… — Я сделала паузу, зная, что сейчас скажу, но не зная, какой будет ее реакция. Не зная, упадет она в обморок, или заорет, или ударит меня и бросится бежать. — …Уверяют, что с ним в машине сидела девушка, очень похожая на вас. По крайней мере их описание совпадает с вашей внешностью. Так что мы вас давно искали — и поверьте, что нашли бы через две-три недели. Но…
Это было невероятно, фантастично, смешно даже — но, судя по всему, я угадала. Потому что она остановилась, не поворачиваясь ко мне, не пытаясь вырываться, съежившись, став меньше ростом. И молчала.
— Разумеется, вас никто ни в чем не обвиняет, Лена. — Я сделала голос чуть помягче. — Мы сейчас проедем к нам, на выходе уже ждут наши сотрудники с машиной, и все проверим. Официально — просто снимем с вас показания как со знакомой покойного, возможно, способной пролить свет на обстоятельства его смерти. А заодно вам придется объяснить, что вы делали в ночь с двадцать восьмого на двадцать девятое марта — после чего мы вам устроим очную ставку с охраной поселка. Снимем отпечатки пальцев — там их много осталось в доме — и проверим, не вам ли принадлежит забытый впопыхах предмет туалета. И…
— Это… не я… — выдавила она наконец, выдавила так, словно в горле стоял спазм и требовались невероятные усилия, чтобы произнести хоть слово. — Не я…
— Да вы не волнуйтесь, Лена, — мы разберемся, — заверила ее безо всякой угрозы в тоне. — Ну что вы так нервничаете — разберемся, вы нам все расскажете, извинимся перед вами, если ошибка вышла. Зачем же нервничать? Может, дать вам сигарету?
Она кивнула мелко несколько раз подряд, и я вытащила из сумки «Житан», протягивая его ей, поднося к сигарете зажигалку. Глядя, как она затягивается сильно, не замечая, кажется, крепости «житанины». И закурила тоже, судорожно думая про себя, как быть теперь.
Я не собиралась сдавать ее милиции, даже если она его убила, — я, в конце концов, журналист, а не следователь, тем более что милиция никакого дела так и не завела, не могла она признать, что Улитина убили, и повесить на себя обвинение в попытке скрыть громкое преступление и очередную нераскрываемую заказуху. И все, что мне надо было, — это узнать, кто именно его убил, и желательно — за что. Прямо сейчас узнать, прямо здесь, и чем быстрее, тем лучше — потому что она могла выйти из своего состояния и отказаться со мной разговаривать.
Мне надо было это узнать чисто для. себя. Потому что, в конце концов, я занималась этим вопросом целых три недели-и не нашла на сто процентов точного ответа. И то, что я его не нашла — сейчас, стоя в пяти метрах от могилы Улитина, я могла это признать, — меня беспокоило до сих пор. Потому что я профессионал, и, если влезаю во что-то, мне надо выяснить все до конца.
Я не думала в тот момент о том, что если узнаю что-то, то вернусь в редакцию и сразу засяду за продолжение материала, — хотя это подразумевалось, конечно. Я не думала о том, что главный схватится за Голову, о том, что у меня не будет доказательств, поскольку она уйдет и растворится навсегда. О том, что публикация такой информации может навлечь на меня очень серьезные неприятности.
Просто в эту секунду ничто не имело значения, кроме одного — узнать.
— В принципе мы можем с вами договориться, Лена. — Я сделала голос максимально мягким и даже приветливым. — Если вы мне расскажете, как все произошло, — без протокола, прямо здесь расскажете, только мне, — то я вас отпускаю. Мы, конечно, и сами догадываемся, как все было, — но… В общем, если вы мне расскажете правду, то я вас не видела. Вы меня поняли?
Она посмотрела на меня наконец — широко раскрытыми, полными страха и недоверия глазами. Но я молчала, я ждала, пока до нее дойдет то, что я сказала уже. Надо было бы отвести ее подальше — мы в каких-то пяти метрах от улитинской могилы стояли — и свернуть за угол, чтобы не торчать тут на виду. Но я не хотела ее отвлекать.
— Сначала, да? — Я не совсем поняла вопрос, но кивнула на всякий случай. — Мы восьмого марта познакомились — был показ, фуршет потом, он подошел, сказал, что я ему понравилась, в ресторан пригласил. Мне девчонки наши потом рассказали, что он такой… что со многими знакомится, а с одной девчонкой, что у нас работала, встречался долго, давно уже. А я… Он такой был — с ним весело было, и вообще…
— Может быть, вернемся к той ночи? — Я догадалась наконец, что она не так меня. поняла и что означает ее «сначала». — Вы мне расскажите, что произошло, — все, что было, — и уходите. Вы меня понимаете, Лена?
Она кивнула неуверенно — кажется, уже настроившись на рассказ об их отношениях. Но мне не нужны были ее эмоции, мне нужно было имя. Настолько нужно, что я ощущала дрожь внутри и гадала с нервным азартом, чье именно имя она назовет.
Хромова?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127