Ты мне скажи, от этого мистера в самом деле многое зависит? В смысле грантов для института.
– Кое-что, конечно, зависит…
– Я тебя вот о чем хочу попросить, ты там в Беленцах как-нибудь разговор поверни, чтобы институту хоть что-то перепало. А то ведь все столица утягивает. Сам понимаешь, я не за себя, за людей… Постараешься?
– Постараюсь, Павел Григорьевич.
– Ну, добро…
Они посидели несколько минут молча, и Николай собрался уже встать, но тут директор заговорил снова:
– Еще хочу тебя попросить, Николай Николаевич… Ты извини, что я про это. С тобой майор Творогов желает побеседовать, из управления, но я постараюсь их от тебя отбить… И как ты там деньги получил от этого Гуляй-Голого, это меня не касается. Главное – что выручил институт. Ты думаешь, я тогда, четыре года назад, не знал, что тебя неправильно засудили? То есть знать-то, может, и не знал, но, конечно, чувствовал! И места, когда я тебя назад принял, никакого не было, я его фиктивно создал, на свой риск! А сейчас, понимаешь, у меня у самого недавно сын попал в беду. У вас же, в Ленинграде. Почти как ты тогда. Вот я и подумал, может, у тебя там появились какие связи? Мальчишку подставили, взяли его, придурка, главным бухгалтером. Он и обрадовался, наподписывал за две недели какие-то бумаги, ни в чем толком не разобравшись. А теперь все с деньгами в бегах, а он – в Крестах. Это мой сын от первого брака.
– Павел Григорьевич! У меня, ей-богу, нет никаких знакомств.
Николай видел, как мучается, рассказывая о своем сыне, директор, и ему неловко было отказывать в услуге. Но и в самом деле, кому он мог позвонить?
– И хорошо, что нет! Ты мне и не рассказывай ничего. А начал бы рассказывать, я б сам тебя перебил, потому что не надо мне ничего этого знать. Но все-таки, как отца родного, как брата, прошу! Вернетесь с Бэром из Беленцов, может, поможешь? – Голос директора даже дрогнул. Видимо, он с трудом удержался, чтобы не всхлипнуть. – Ну, пойдем. Тебе здесь рядом, а мне еще снова в институт, с бумагами сидеть.
Войдя в свою квартиру, Николай, не раздеваясь, включил ноутбук и набрал электронное послание:
«Дорогой Лева!
При возможности я с удовольствием постараюсь сделать для Вас что-нибудь полезное, однако боюсь, что в том смысле, о котором идет речь, толку от меня никакого не будет.
Например, я совсем ничего не знаю о предмете Вашего нынешнего интереса. И лишь случайно узнал, что сейчас он живет в Петербурге где-то поблизости от Финляндского вокзала, а прежде недолго был главным бухгалтером. Вот, собственно, и все.
С удовольствием отвечу на вопросы из сферы, в которой я смыслю чуть больше».
Переслав письмо, Николай стер его из компьютерной памяти и лишь после этого снял куртку.
Он решил посидеть за компьютером, но только вывел файл с последними опытами, как зазвонил телефон. И Николай с удивлением услышал голос Фредерика Бэра.
– Мистер Горюнов, я боюсь показаться назойливым, но, если у вас нет срочного дела, не согласились бы вы немного погулять со мной по городу?
Мистер Горюнов ответил, что с удовольствием, и через десять минут снова вошел в тот самый холл, где недавно сидел с директором.
– Я когда-то был в Мурманске, – сказал Бэр, когда они вышли из гостиницы, – но, пока мы с вами ехали из аэропорта, не узнал ни одной улицы. Я даже не могу представить, в какой стороне порт.
– Там, – показал Николай Николаевич.
– Тогда я хотел бы подойти к нему ближе. В то время его сильно охраняли, но ведь шла война…
– Вы участвовали в войне? – удивился Николай Николаевич. – Никогда бы не подумал!
Бэр в ответ лишь довольно хмыкнул.
– Сейчас порт тоже охраняют, но я знаю много проходов, если вы хотите, я проведу вас…
– Я был тогда молодым врачом. Плавал на военном корабле с караваном. Мы возили вам грузовики, тушенку…
Слова «грузовики» и «тушенку» Бэр выговорил по-русски.
– Нас бомбили в пути, и у меня в лазарете на судне было много работы. Большая практика, – добавил Бэр и грустно рассмеялся. – Вы тогда еще не родились?
– Нет, мистер Бэр. И даже мои родители были маленькими детьми.
– Да, в молодости я часто удивлялся способности человека соединять несколько веков. Например, мой дед хорошо знал Авраама Линкольна, а я – хорошо знал своего деда.
– А мой дед однажды разговаривал с Иосифом Сталиным. Правда, это не спасло его от тюрьмы и гибели.
– Зато теперь мы оба идем посмотреть, как сегодня выглядит порт, – пошутил мистер Бэр. – И вы своим внукам сможете рассказать про Сталина.
– И про Линкольна.
На сами причалы они выходить не стали. Взглянули издалека, как маячат квадратные коробки ледоколов, несколько ржавеющих корпусов рыболовных баз, пропахших навсегда вонью протухшего рыбьего жира.
Николай Николаевич в самом начале мурманской жизни был когда-то на одной такой плавучей фабрике. Тогда еще тут вовсю бурлила жизнь. По Баренцеву морю сновали флотилии сейнеров. И заполненные рыбой сейнеры ежечасно причаливали к обоим бортам базы посреди моря, перекачивали по широкому гофрированному шлангу свой улов в ее трюмы. А там, на базе, шла трехсменная безостановочная работа: один вид рыбы морозили, другой – сушили и перемалывали в муку.
Теперь, с тех пор как большую часть улова стали продавать в Норвегию, громадное пространство порта сильно обезлюдело.
– Ничего не могу узнать! – с грустью проговорил мистер Бэр. – Все чужое.
«Да уж как тут узнать то, что было шестьдесят лет назад, – подумал Николай, – если за десять лет все так переменилось!»
Они пошли назад, немного помолчали, и Бэр с той же грустью спросил:
– Как вы считаете, мистер Горюнов, в мою программу возможно вписать посещение городского кладбища?
– Кладбища? – переспросил Николай.
– Когда-то у меня здесь была русская девушка Марта. И я даже думал жениться. Вы не поверите, мистер Горюнов, но я тогда очень хотел жениться на ней, а потом лет тридцать вовсе ее не вспоминал. Ни разу! Но сейчас вспомнил даже русские слова, которым она меня научила! – И он заговорил по-русски стихами: – Я вам пишу, чего же болин. Что я могу еще сказать… Так?
– Приблизительно, – подтвердил Николай Николаевич. – Это написал Пушкин. Знаменитое «Письмо Татьяны».
– Да-да. Она мне называла имя этого вашего поэта. Александр Сергеевич. Она тогда кончила школу и хотела стать врачом. Мой Бог! Ей лет сейчас было бы семьдесят пять! Я хочу, чтобы вы помогли мне посетить местное кладбище, мистер Горюнов. Я должен разыскать ее могилу и положить ей цветы.
Так Николай Николаевич и оставил Бэра, когда они подошли к гостинице. Вместе с его сентиментальными воспоминаниями. А сам, вернувшись в свою квартирку, сразу засел за ноутбук. И с удовольствием прокорпел часа два над таблицами.
Утром, перед тем как упаковать компьютер в водонепроницаемый противоударный чехол для перевозки в Беленцы, Николай снова включил его на минутку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94
– Кое-что, конечно, зависит…
– Я тебя вот о чем хочу попросить, ты там в Беленцах как-нибудь разговор поверни, чтобы институту хоть что-то перепало. А то ведь все столица утягивает. Сам понимаешь, я не за себя, за людей… Постараешься?
– Постараюсь, Павел Григорьевич.
– Ну, добро…
Они посидели несколько минут молча, и Николай собрался уже встать, но тут директор заговорил снова:
– Еще хочу тебя попросить, Николай Николаевич… Ты извини, что я про это. С тобой майор Творогов желает побеседовать, из управления, но я постараюсь их от тебя отбить… И как ты там деньги получил от этого Гуляй-Голого, это меня не касается. Главное – что выручил институт. Ты думаешь, я тогда, четыре года назад, не знал, что тебя неправильно засудили? То есть знать-то, может, и не знал, но, конечно, чувствовал! И места, когда я тебя назад принял, никакого не было, я его фиктивно создал, на свой риск! А сейчас, понимаешь, у меня у самого недавно сын попал в беду. У вас же, в Ленинграде. Почти как ты тогда. Вот я и подумал, может, у тебя там появились какие связи? Мальчишку подставили, взяли его, придурка, главным бухгалтером. Он и обрадовался, наподписывал за две недели какие-то бумаги, ни в чем толком не разобравшись. А теперь все с деньгами в бегах, а он – в Крестах. Это мой сын от первого брака.
– Павел Григорьевич! У меня, ей-богу, нет никаких знакомств.
Николай видел, как мучается, рассказывая о своем сыне, директор, и ему неловко было отказывать в услуге. Но и в самом деле, кому он мог позвонить?
– И хорошо, что нет! Ты мне и не рассказывай ничего. А начал бы рассказывать, я б сам тебя перебил, потому что не надо мне ничего этого знать. Но все-таки, как отца родного, как брата, прошу! Вернетесь с Бэром из Беленцов, может, поможешь? – Голос директора даже дрогнул. Видимо, он с трудом удержался, чтобы не всхлипнуть. – Ну, пойдем. Тебе здесь рядом, а мне еще снова в институт, с бумагами сидеть.
Войдя в свою квартиру, Николай, не раздеваясь, включил ноутбук и набрал электронное послание:
«Дорогой Лева!
При возможности я с удовольствием постараюсь сделать для Вас что-нибудь полезное, однако боюсь, что в том смысле, о котором идет речь, толку от меня никакого не будет.
Например, я совсем ничего не знаю о предмете Вашего нынешнего интереса. И лишь случайно узнал, что сейчас он живет в Петербурге где-то поблизости от Финляндского вокзала, а прежде недолго был главным бухгалтером. Вот, собственно, и все.
С удовольствием отвечу на вопросы из сферы, в которой я смыслю чуть больше».
Переслав письмо, Николай стер его из компьютерной памяти и лишь после этого снял куртку.
Он решил посидеть за компьютером, но только вывел файл с последними опытами, как зазвонил телефон. И Николай с удивлением услышал голос Фредерика Бэра.
– Мистер Горюнов, я боюсь показаться назойливым, но, если у вас нет срочного дела, не согласились бы вы немного погулять со мной по городу?
Мистер Горюнов ответил, что с удовольствием, и через десять минут снова вошел в тот самый холл, где недавно сидел с директором.
– Я когда-то был в Мурманске, – сказал Бэр, когда они вышли из гостиницы, – но, пока мы с вами ехали из аэропорта, не узнал ни одной улицы. Я даже не могу представить, в какой стороне порт.
– Там, – показал Николай Николаевич.
– Тогда я хотел бы подойти к нему ближе. В то время его сильно охраняли, но ведь шла война…
– Вы участвовали в войне? – удивился Николай Николаевич. – Никогда бы не подумал!
Бэр в ответ лишь довольно хмыкнул.
– Сейчас порт тоже охраняют, но я знаю много проходов, если вы хотите, я проведу вас…
– Я был тогда молодым врачом. Плавал на военном корабле с караваном. Мы возили вам грузовики, тушенку…
Слова «грузовики» и «тушенку» Бэр выговорил по-русски.
– Нас бомбили в пути, и у меня в лазарете на судне было много работы. Большая практика, – добавил Бэр и грустно рассмеялся. – Вы тогда еще не родились?
– Нет, мистер Бэр. И даже мои родители были маленькими детьми.
– Да, в молодости я часто удивлялся способности человека соединять несколько веков. Например, мой дед хорошо знал Авраама Линкольна, а я – хорошо знал своего деда.
– А мой дед однажды разговаривал с Иосифом Сталиным. Правда, это не спасло его от тюрьмы и гибели.
– Зато теперь мы оба идем посмотреть, как сегодня выглядит порт, – пошутил мистер Бэр. – И вы своим внукам сможете рассказать про Сталина.
– И про Линкольна.
На сами причалы они выходить не стали. Взглянули издалека, как маячат квадратные коробки ледоколов, несколько ржавеющих корпусов рыболовных баз, пропахших навсегда вонью протухшего рыбьего жира.
Николай Николаевич в самом начале мурманской жизни был когда-то на одной такой плавучей фабрике. Тогда еще тут вовсю бурлила жизнь. По Баренцеву морю сновали флотилии сейнеров. И заполненные рыбой сейнеры ежечасно причаливали к обоим бортам базы посреди моря, перекачивали по широкому гофрированному шлангу свой улов в ее трюмы. А там, на базе, шла трехсменная безостановочная работа: один вид рыбы морозили, другой – сушили и перемалывали в муку.
Теперь, с тех пор как большую часть улова стали продавать в Норвегию, громадное пространство порта сильно обезлюдело.
– Ничего не могу узнать! – с грустью проговорил мистер Бэр. – Все чужое.
«Да уж как тут узнать то, что было шестьдесят лет назад, – подумал Николай, – если за десять лет все так переменилось!»
Они пошли назад, немного помолчали, и Бэр с той же грустью спросил:
– Как вы считаете, мистер Горюнов, в мою программу возможно вписать посещение городского кладбища?
– Кладбища? – переспросил Николай.
– Когда-то у меня здесь была русская девушка Марта. И я даже думал жениться. Вы не поверите, мистер Горюнов, но я тогда очень хотел жениться на ней, а потом лет тридцать вовсе ее не вспоминал. Ни разу! Но сейчас вспомнил даже русские слова, которым она меня научила! – И он заговорил по-русски стихами: – Я вам пишу, чего же болин. Что я могу еще сказать… Так?
– Приблизительно, – подтвердил Николай Николаевич. – Это написал Пушкин. Знаменитое «Письмо Татьяны».
– Да-да. Она мне называла имя этого вашего поэта. Александр Сергеевич. Она тогда кончила школу и хотела стать врачом. Мой Бог! Ей лет сейчас было бы семьдесят пять! Я хочу, чтобы вы помогли мне посетить местное кладбище, мистер Горюнов. Я должен разыскать ее могилу и положить ей цветы.
Так Николай Николаевич и оставил Бэра, когда они подошли к гостинице. Вместе с его сентиментальными воспоминаниями. А сам, вернувшись в свою квартирку, сразу засел за ноутбук. И с удовольствием прокорпел часа два над таблицами.
Утром, перед тем как упаковать компьютер в водонепроницаемый противоударный чехол для перевозки в Беленцы, Николай снова включил его на минутку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94