Ко мне затопали быстрые шаги. Я сорвалась по переходу, на крыльцо, через оживленный двор… Вот и терем Предславы, узорная дверь…
– Княжна! Бежим! Скорее!
Княжна подскочила ко мне. В расширившихся глазах замер страх.
– Что?! Анастас отказался?
Я замотала головой.
– Тогда что?
– Потом расскажу… А нынче нельзя ждать.. Я металась по клети, выискивая узел с вещами.
Куда он запропастился?! А время летит, подгоняет, будто плеть. Наступит ночь, и Киев покроется кровью, а по окрестным городам, встречая Смерть-Морену, завоют собаки. Когда это начнется? Может, уже началось? Может, Горясер уже вышел из мрачной горницы и собрал на дворе своих людей? Бесшумными ночными тенями они крадутся по переходам, вползают в клети… Как тогда, в доме Улеба…
– Я никуда не пойду! – Предслава уселась на кровать и, сложив руки на коленях, уставилась в окно.
Ее безрассудство всколыхнуло во мне волну гнева.
– Пойдешь! – сквозь зубы прошипела я.
– Нет. – Княжна тряхнула головой. – Пока не узнаю, в чем дело, не сдвинусь.
Я подскочила к постели и уперла руки в бока:
– Слушай, коли хочешь! Окаянный приказал убить всех поляков! Горясер уже отвез эти приказы в Ольжичи, Родню, Вышегород, Любичи, Переяславль… Болеслав умрет. И все его люди. Этой ночью поляков не станет! И нас тоже…
В этом я не сомневалась. Даже чудилась легкая, крадущаяся поступь убийц за дверью.
– Ты спятила… – Голос у Предславы стал таким слабым, что я еле расслышала.
– Я только что слышала разговор твоего братца с наемником! Надо бежать! – выпалила я и наконец увидела в углу злополучный узел с вещами.
Княжна вскочила. Поверила…
– Пошли. – Я подхватила узел и, прежде чем выйти, приложилась к двери ухом. За ней было тихо… – Ну что ты? – позвала я задержавшуюся княжну.
Она стояла посреди горницы. Ее плечи странно сгорбились, а глаза налились слезами. Я опустила узел и взяла ее за руку:
– Пошли.
– Нет. – Маленькая ладошка выскользнула из моих пальцев. – Мы никуда не пойдем. Положи вещи и ступай к Болеславу. Скажи, что я прошу его прийти.
Я ахнула. Какого рожна ей понадобился польский король? Проститься перед смертью?
– Ступай! Я приказываю тебе! – сквозь слезы выкрикнула княжна.
Я швырнула собранный узел к ее ногам:
– Приказывать будешь своим чернавкам! А коли хочешь смерти, так сиди дожидайся, а меня с собой не тяни!
– Послушай…
– Нет, это ты послушай! Я старалась ради тебя. А мне никакой подземный ход не нужен. Выйду из города, как все, через ворота. Меня-то выпустят. И Горясеру нынче не до меня. Одумаешься – вещи тут. – Я подтолкнула ногой брошенный узел. – А Анастас в церкви. Прощай!
– Неужто ты не понимаешь?! Мы знаем об убийстве и молчим! Сколько невинных жизней будет на нашей совести? Я должна предупредить Болеслава, – трясясь всем телом, выпалила княжна.
Экая жалостливая! Не видела она двор Улеба той ночью…
– Вот и предупреждай. – Я потянулась к двери. – А мне до поляков нет никакого дела.
Княжна бросилась ко мне. Тонкие пальцы зашарили по моим плечам, то ли оглаживая их, то ли ища опоры.
– Я верую в Христа, – жалобно зашептала она. – Нельзя так… Потом жить не смогу… Я дочь князя. Нельзя мне… Пойми… Останься со мной…
– Тебе нельзя, – я тряхнула головой, – так ты и крутись. А я безродная. Мне все можно.
Сбросив с плеч ее руки, я решительно шагнула из горницы. Каждый сам выбирает себе дорогу, каждый идет своим путем. Ишь ты, придумала: «невинные жизни»! А кто звал этих поляков на нашу землю?
Улица изогнулась дугой, спустилась к городским воротам и вывела в поле. Ниже блестела речная гладь. У пристани черными мурашами суетились люди, слышались неразборчивые голоса.
– Эй, Надена!
Я обернулась. Только Бышека тут и не хватало! Долго жить будет – только нынче вспоминала, и вот пожалуйста, топает навстречу… Хотя долго не проживет…
Во мне что-то сжалось. Тонкое, как струна…
Поляк приветливо улыбнулся.
– Скажи, Надена, – коверкая мое имя, спросил он, – ваши мужи дарят такое женщинам?
Он протянул ко мне руки. На обеих ладонях поляка лежали стеклянные бусы. На правой – голубые с зеленью, на левой – кроваво-красные.
– Вот хочу Лапане… – принялся путано объяснять Бышек. – Не выберу. Скажи, как у вас…
Я тупо уставилась на переливающиеся стекляшки. Красные капли расчерчивали ладонь Бышека надвое. Как кровь. Нынче ночью такие же капли изрисуют его горло. И толстая Лапаня не получит ни голубых, ни красных бус. Она даже не узнает, за что убили ее любимого…
– Какие тебе нравятся? – застенчиво моргая редкими белесыми, ресницами, спросил Бышек.
Я ткнула в красные:
– Эти.
– Спасибо, – обрадовался он, спрятал бусы в карман телогрейки и заспешил: – Пойду… Надо…
Он двинулся к воротам. Во мне что-то натянулось и зазвенело вслед: «Стой! Не ходи туда! Там смерть», но язык словно присох к небу.
«Княжна разберется, – попыталась успокоиться я. – Она упрямая, не отступится. Все расскажет поляку. Будет резня, шум. Нет, мне в этом проклятом городе делать нечего».
Струна внутри зазвенела и оборвалась, оставив щемящую боль. «Прочь отсюда!» – приказала я себе и двинулась дальше. Дорога вывела к реке. Я свернула в поле и по рытвинам выбралась в перелесок. Кусты обступили меня со всех сторон. Пухлые почки округлились зелеными шариками и ждали теплых солнечных дней, где-то за кустами весело тренькала птица. Весна… Почему же на душе так погано?
Я раздвинула ветви и выбралась на небольшую, круглую поляну. Что-то в ней показалось знакомым. Через пару шагов под ногами возник небольшой каменный бруствер, а за ним – темная дыра. Так это ж Ведьмачья яма! Та, в которой я познакомилась с Дариной!
Я подобралась ближе к дыре и склонилась. В яме было тихо и темно.
– Эй, есть кто? – окликнула я.
– То… то… то… – отозвалось эхо.
Никого. Да и кому там быть? Не Дарине же… Она нынче мотается по городам-весям. Забыла про меня… А ведь клялась – «помогу, коли что». Хоть бы раз помогла.
– Найдена…
Меня отбросило от ямы. Из темной дыры звучал голос Дарины. Слабый-слабый…
Опустившись на четвереньки, я подползла к самому краю:
– Дарина?! Ты где?
– Де… де… де… Эхо. Померещилось.
Я поднялась, отряхнулась и шагнула на кочку. Ноги заскользили. Земля подо мной качнулась, куст вскинулся вверх, а небо полетело вниз и в сторону. Я ухватилась за ветку. Гибкая тростинка вырвалась и 'больно хлестнула по щеке. В глазах зарябило…
– Что же ты так неловко? – произнес укоризненный голос. – Вставай.
– Дарина? – Голова у меня гудела, в глазах мельтешили яркие точки, но я разглядела ведьму.
Она стояла на самом краю ямы. Темный просторный плащ укутывал ее с головы до пят. Широкий рукав обнажал тощую, иссохшую руку. В руке темнел суковатый посох.
– Чего дивишься?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80
– Княжна! Бежим! Скорее!
Княжна подскочила ко мне. В расширившихся глазах замер страх.
– Что?! Анастас отказался?
Я замотала головой.
– Тогда что?
– Потом расскажу… А нынче нельзя ждать.. Я металась по клети, выискивая узел с вещами.
Куда он запропастился?! А время летит, подгоняет, будто плеть. Наступит ночь, и Киев покроется кровью, а по окрестным городам, встречая Смерть-Морену, завоют собаки. Когда это начнется? Может, уже началось? Может, Горясер уже вышел из мрачной горницы и собрал на дворе своих людей? Бесшумными ночными тенями они крадутся по переходам, вползают в клети… Как тогда, в доме Улеба…
– Я никуда не пойду! – Предслава уселась на кровать и, сложив руки на коленях, уставилась в окно.
Ее безрассудство всколыхнуло во мне волну гнева.
– Пойдешь! – сквозь зубы прошипела я.
– Нет. – Княжна тряхнула головой. – Пока не узнаю, в чем дело, не сдвинусь.
Я подскочила к постели и уперла руки в бока:
– Слушай, коли хочешь! Окаянный приказал убить всех поляков! Горясер уже отвез эти приказы в Ольжичи, Родню, Вышегород, Любичи, Переяславль… Болеслав умрет. И все его люди. Этой ночью поляков не станет! И нас тоже…
В этом я не сомневалась. Даже чудилась легкая, крадущаяся поступь убийц за дверью.
– Ты спятила… – Голос у Предславы стал таким слабым, что я еле расслышала.
– Я только что слышала разговор твоего братца с наемником! Надо бежать! – выпалила я и наконец увидела в углу злополучный узел с вещами.
Княжна вскочила. Поверила…
– Пошли. – Я подхватила узел и, прежде чем выйти, приложилась к двери ухом. За ней было тихо… – Ну что ты? – позвала я задержавшуюся княжну.
Она стояла посреди горницы. Ее плечи странно сгорбились, а глаза налились слезами. Я опустила узел и взяла ее за руку:
– Пошли.
– Нет. – Маленькая ладошка выскользнула из моих пальцев. – Мы никуда не пойдем. Положи вещи и ступай к Болеславу. Скажи, что я прошу его прийти.
Я ахнула. Какого рожна ей понадобился польский король? Проститься перед смертью?
– Ступай! Я приказываю тебе! – сквозь слезы выкрикнула княжна.
Я швырнула собранный узел к ее ногам:
– Приказывать будешь своим чернавкам! А коли хочешь смерти, так сиди дожидайся, а меня с собой не тяни!
– Послушай…
– Нет, это ты послушай! Я старалась ради тебя. А мне никакой подземный ход не нужен. Выйду из города, как все, через ворота. Меня-то выпустят. И Горясеру нынче не до меня. Одумаешься – вещи тут. – Я подтолкнула ногой брошенный узел. – А Анастас в церкви. Прощай!
– Неужто ты не понимаешь?! Мы знаем об убийстве и молчим! Сколько невинных жизней будет на нашей совести? Я должна предупредить Болеслава, – трясясь всем телом, выпалила княжна.
Экая жалостливая! Не видела она двор Улеба той ночью…
– Вот и предупреждай. – Я потянулась к двери. – А мне до поляков нет никакого дела.
Княжна бросилась ко мне. Тонкие пальцы зашарили по моим плечам, то ли оглаживая их, то ли ища опоры.
– Я верую в Христа, – жалобно зашептала она. – Нельзя так… Потом жить не смогу… Я дочь князя. Нельзя мне… Пойми… Останься со мной…
– Тебе нельзя, – я тряхнула головой, – так ты и крутись. А я безродная. Мне все можно.
Сбросив с плеч ее руки, я решительно шагнула из горницы. Каждый сам выбирает себе дорогу, каждый идет своим путем. Ишь ты, придумала: «невинные жизни»! А кто звал этих поляков на нашу землю?
Улица изогнулась дугой, спустилась к городским воротам и вывела в поле. Ниже блестела речная гладь. У пристани черными мурашами суетились люди, слышались неразборчивые голоса.
– Эй, Надена!
Я обернулась. Только Бышека тут и не хватало! Долго жить будет – только нынче вспоминала, и вот пожалуйста, топает навстречу… Хотя долго не проживет…
Во мне что-то сжалось. Тонкое, как струна…
Поляк приветливо улыбнулся.
– Скажи, Надена, – коверкая мое имя, спросил он, – ваши мужи дарят такое женщинам?
Он протянул ко мне руки. На обеих ладонях поляка лежали стеклянные бусы. На правой – голубые с зеленью, на левой – кроваво-красные.
– Вот хочу Лапане… – принялся путано объяснять Бышек. – Не выберу. Скажи, как у вас…
Я тупо уставилась на переливающиеся стекляшки. Красные капли расчерчивали ладонь Бышека надвое. Как кровь. Нынче ночью такие же капли изрисуют его горло. И толстая Лапаня не получит ни голубых, ни красных бус. Она даже не узнает, за что убили ее любимого…
– Какие тебе нравятся? – застенчиво моргая редкими белесыми, ресницами, спросил Бышек.
Я ткнула в красные:
– Эти.
– Спасибо, – обрадовался он, спрятал бусы в карман телогрейки и заспешил: – Пойду… Надо…
Он двинулся к воротам. Во мне что-то натянулось и зазвенело вслед: «Стой! Не ходи туда! Там смерть», но язык словно присох к небу.
«Княжна разберется, – попыталась успокоиться я. – Она упрямая, не отступится. Все расскажет поляку. Будет резня, шум. Нет, мне в этом проклятом городе делать нечего».
Струна внутри зазвенела и оборвалась, оставив щемящую боль. «Прочь отсюда!» – приказала я себе и двинулась дальше. Дорога вывела к реке. Я свернула в поле и по рытвинам выбралась в перелесок. Кусты обступили меня со всех сторон. Пухлые почки округлились зелеными шариками и ждали теплых солнечных дней, где-то за кустами весело тренькала птица. Весна… Почему же на душе так погано?
Я раздвинула ветви и выбралась на небольшую, круглую поляну. Что-то в ней показалось знакомым. Через пару шагов под ногами возник небольшой каменный бруствер, а за ним – темная дыра. Так это ж Ведьмачья яма! Та, в которой я познакомилась с Дариной!
Я подобралась ближе к дыре и склонилась. В яме было тихо и темно.
– Эй, есть кто? – окликнула я.
– То… то… то… – отозвалось эхо.
Никого. Да и кому там быть? Не Дарине же… Она нынче мотается по городам-весям. Забыла про меня… А ведь клялась – «помогу, коли что». Хоть бы раз помогла.
– Найдена…
Меня отбросило от ямы. Из темной дыры звучал голос Дарины. Слабый-слабый…
Опустившись на четвереньки, я подползла к самому краю:
– Дарина?! Ты где?
– Де… де… де… Эхо. Померещилось.
Я поднялась, отряхнулась и шагнула на кочку. Ноги заскользили. Земля подо мной качнулась, куст вскинулся вверх, а небо полетело вниз и в сторону. Я ухватилась за ветку. Гибкая тростинка вырвалась и 'больно хлестнула по щеке. В глазах зарябило…
– Что же ты так неловко? – произнес укоризненный голос. – Вставай.
– Дарина? – Голова у меня гудела, в глазах мельтешили яркие точки, но я разглядела ведьму.
Она стояла на самом краю ямы. Темный просторный плащ укутывал ее с головы до пят. Широкий рукав обнажал тощую, иссохшую руку. В руке темнел суковатый посох.
– Чего дивишься?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80