Я помотала головой. Он фыркнул и тут же склонился к уху другой девки. У той щеки заполыхали румянцем.
– Еду-у-ут!!! – Во двор влетел запыхавшийся дружинник из молодых и сдернул перед князем шапку: – Едут, светлый князь!
Толпа всколыхнулась и замерла. Воцарилась тишина. Ни шепотка, ни голоса… За воротами застучали копыта и послышалась чужая речь. Я вытянула шею, мельком увидев, как «кровь с молоком» подхватывает на плечо зардевшуюся девку.
Дружина Болеслава въехала в ворота, и огромный княжий двор сразу показался тесным и маленьким.
Вереща, как испуганная белка, полячка рванулась к отцу, но епископ ухватил ее за острые локти, зашептал что-то на ухо, и, хлопая покрасневшими глазами, княгиня замерла.
– Экая слезливая, – небрежно и довольно громко сказала Предслава. – Муж братьев убивает и не мается, а жена за двоих кается.
В толпе засмеялись. Стражники княжны переглянулись, но, не получив приказа от Святополка, остались стоять позади нее. Княжна победно улыбнулась, а я восхищенно причмокнула. Мне довелось слышать, как несколько лет назад Предслава отвергла польского короля. Девки судачили, что уж лучше бы согласилась тогда добром, чем нынче неволей. Они прочили княжне незавидную участь наложницы, но достаточно было взглянуть на нее, чтоб уразуметь: Предслава всегда останется княжьей дочерью.
– Рад приветствовать тебя, Болеслав Храбрый. – Святополк растянул в улыбке толстые губы и развернул руки ладонями вверх.
– К чему вежливые речи? Ты позвал, я пришел. А нынче мои люди устали, и им нужен отдых, – не слезая с коня, ответил поляк.
Он мне понравился. Плечи будто у кузнеца, в волосах ни единого седого волоса… Чего княжне не хватало?
– Угощение и дома для твоих людей готовы, – продолжал Святополк. – Но мне говорили, что твое войско больше…
Болеслав спрыгнул на землю. Услужливые дружинники тут же подхватили его лошадь под уздцы, а Святополк двинулся к гостю.
– Разве не ты сам посоветовал оставить часть моих людей в Вышегороде, Поленске и других мелких городищах близ Киева? – выгнул светлые брови поляк. – Это был дельный совет. Мое войско велико и требует многих забот. Куда разумнее разделить тяжелую ношу и погрузить ее на нескольких волов, чем взваливать на одного. Рад я и тому, что ты послал мне навстречу не воинов с оружием, а святого человека с открытым сердцем и разумными речами. Ты стал мудрым князем, Святополк.
Глаза Окаянного округлились.
– Мой совет? – угадала я по его шевельнувшимся губам. – Святой человек?
Из-за крупа Болеславовой лошади выдвинулась маленькая фигурка в черной длинной одежде:
– Я выполнил твое приказание, мой князь, и встретил твоего тестя. А также передал ему твои слова.
«Анастас!» – узнала я и попятилась.
– Ты?! – хрипло пробормотал Святополк. – Ты… Ты оказал мне большую услугу, настоятель. Я ее не забуду. Твой приход ждет.
– О-о-о, ты добр, мой князь! – Анастас сощурился. Уголки его губ дрогнули. – Твоя щедрость неслыханна, но я слишком стар для такого большого прихода. Божьей милостью я нашел себе замену, а милостью Болеслава Храброго нашел занятие поспокойнее…
Святополк кусал губы и ежился, а поляк одобрительно кивал.
– Этот мудрый человек будет моим духовником в Киеве, – сказал он.
Окаянный дернулся, будто жеребец под кнутом. Его руки затряслись, а лицо свело судорогой.
– Прости, князь, – поклонился ему Анастас и скрылся за крупом Болеславовой лошади.
По толпе полетели шепотки. Кто-то слышал слова настоятеля, кто-то нет, но как изменилось лицо князя – заметили все.
– Трус и предатель, – отчетливо произнесла Предслава. Я обернулась. Княжна шагнула вперед и кивнула поляку: – Ты слеп, Болеслав. Игумен предал уже дважды, предаст и в третий раз.
Окаянный развернулся к сестре. Его глаза сверкали, а губы нервно подергивались.
– Заткнись! – рявкнул он.
Толпа зароптала. Обидеть сестру, да еще перед гостем?! Неслыханно и позорно для сына Владимира!
Болеслав прищурился:
– Не стоит ругать глупую и строптивую девку, князь.
– Эта глупая девка видит дальше тебя, король! – не осталась в долгу княжна.
Стражники за нею переминались с ноги на ногу и выжидающе поглядывали на Окаянного, но тот молчал. Не прикажешь же воинам прилюдно силой тащить с крыльца собственную сестру…
– Ты смеешь… – зашипел он и двинулся к Предславе.
Она гордо вздернула подбородок. «Не уступит. И впрямь строптива…» – поняла я и увидела Горясера. Он возник подле княжны, словно из воздуха.
– Уйди, пока не унизила весь род Владимира, – склоняясь к уху княжны, негромко произнес он. – Негоже дочери князя лаять с крыльца, как дворовой шавке.
Предслава покраснела. Ее ладони беспомощно дернулись к лицу, и, быстро развернувшись, она шагнула в открытую стражниками дверь терема. Горясер чуть заметно кивнул Святополку и спрыгнул в толпу. Окаянный вспомнил о госте, оглянулся:
– Прости мою сестру, король. Она еще не оправилась после смерти братьев.
Болеслав оторвал взгляд от закрывшейся за княжной двери и рассеянно кивнул. Святополк подхватил его под руку и повел к терему. Длинная вереница бояр и нарочитых потянулась следом. Девки и дворовые обступили оставленных поляками коней, принялись ощупывать диковинные стремена и разглядывать узоры на седлах. Рядом со мной судачили о выходке княжны и нежданном возвращении настоятеля Десятинной. Я отошла в уголок и присела на поленницу. Выполнить приказ Новгородца мне не удалось. Хотя что я могла изменить? Ярославова сестра не желала слушать ни киевского князя, ни польского короля, а настоятеля вовсе осмелилась прилюдно обвинить в трусости и лживости. Поверит ли она нищей бродяжке? Нет, не того гонца выбрал Ярослав… Был бы у него верный человек, смелый, сильный, умный, такой, чтоб всегда мог сказать нужное слово, такой как… Я зажмурилась и опять увидела запрыгивающего к княжне на крыльцо Горясера. Он бы смог вытащить из неволи любого – хоть княжьей, хоть королевской крови…
Ко мне на завалинку присели две девки и защебетали о приезжих.
– А того, что был слева от Болеслава, видела? – восторженно захлебывалась одна. – У него еще чуб такой…
– Черный? – спросила другая.
– Да что ты! Какой же черный?!
Я поднялась. Слушать эту бессмысленную болтовню не было ни желания, ни сил. Поленница покачнулась, но, не заметив, девки продолжали упрямо спорить, какого цвета был чуб у приглянувшегося им поляка.
– Синий! – небрежно бросила я и, со злорадством слушая наступившую за спиной тишину, пошла прочь.
Идти в девичью мне не хотелось. Там ждали те же разговоры.
Я пробралась по длинному переходу к дальней клети и толкнула тяжелую дверь. Здесь хранили старую одежду и ненужную утварь. Я взгромоздилась на кучу старья и ткнулась подбородком в колени.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80