Повторю: по-моему, он ее и поставил на ноги, больше некому. Самой Гвен, смею уверить, до девчонки и дела не было.
— Вы думаете, что Френк на самом деле был ее отец?
Стейси пожал своими широкими плечами.
— Кто ж, черт возьми, может такое знать? Гвен перетрахалась со всей округой. Это мог бы быть Френк, а может, кто-то из еще более чем дюжины парней. Френк, конечно, рассказывал направо и налево, любому, кто желал слушать, будто бы он болел в детстве свинкой и от него потому забеременеть невозможно. Под него через это многие ложились, да только врал он, по-моему.
— Так вы не знаете — он, может быть, где-то здесь сейчас?
Здоровяк несколько раз отрицательно покачал головой.
— Не думаю, что он где-то в городе. На похоронах-то его не было. Играет, небось, на пианино где-нибудь во Фриско. Он же на самом деле оттуда родом.
— Скажите мне еще кое-что…
— Да, конечно. Что?
— Откуда вы знаете, что Конни в Вашингтоне?
Все еще охватывая себя руками, Стейси посмотрел вперед, на дверь, ведущую на улицу.
— Ну, это, знаете ли, забавная история.
— Почему бы нам не соорудить себе еще по стаканчику, прежде чем вы мне ее расскажете?
Стейси покосился на меня.
— Френк Сайз по-прежнему платит?
— По-прежнему.
Стейси приготовил нам обоим еще выпивки, попробовал свою и затем снова выпрямился за стойкой.
— Ну, как я сказал, история забавная. Хотя забавного в ней мало, скорее даже печальная.
— Угу, — сказал я, только чтоб продемонстрировать ему свою заинтересованность.
— Итак, недели за две до смерти Гвен зашла сюда старуха, совершенно кошмарная на вид. Время дня было примерно такое, как сейчас. Не слишком активное. Зашла — ну беда какая-то, а не баба. Жирная вся, космы торчат, губную помаду не умеет наносить — по всему лицу размазала, все щеки в ней! В общем, право слово, краше в гроб кладут. И тем не менее видится мне в ней что-то знакомое. Еще раз приглядываюсь… И кто ж, вы думаете, черт меня возьми, это был?
— Не знаю, — сказал я, не желая портить рассказ.
— Гвен собственной персоной! Но выглядит просто ужасно. Ну, черт побери, мы ж некогда были довольно хорошими приятелями, она никогда меня не подводила, я заказываю ей выпить — двойное виски, потому как видно, что ей только это и нужно. Она слегка просветлела после этого, но все еще выглядела — не дай бог. То есть по-настоящему плохо. Но мне-то уже больше ничего не оставалось делать. Мы поговорили немного о старых временах… А в конце она спрашивает — могу ли я, дескать, оказать ей небольшую услугу. Я вообразил, что она хочет поесть у меня на халяву, долларов на двадцать — ну и отвечаю, — да, мол, окажу, если смогу.
Стейси наклонил голову и слегка потряс ею, словно не в силах поверить.
— А ведь знаете, Гвен-то примерно моего возраста. Сорок семь, от силы сорок восемь. Я вот стараюсь держать себя в форме. Каждое утро около полудня пробегаю пару миль, дома немного работаю над собой. А Гвен я едва-едва смог узнать! То есть она выглядела почти что на все шестьдесят. И одета была в какое-то рванье, и сумку несла какую-то здоровую, хозяйственную — знаете, какие пожилые бабки таскают? Вот так и несла, и нескольких зубов не хватало. В общем, беда просто. Ну, я спрашиваю — Гвен, что я могу для тебя сделать? Так она лезет в эту свою сумку и достает посылку и письмо. Отдает это все мне и говорит: отправь по почте, если со мной что-то случится. Я спрашиваю «а что с тобой может случиться-то?», а она говорит — в случае моей смерти, тупица! Ну, черт, никто не любит говорить о смерти, так что я пошутил что-то и взял ей еще выпить, а потом она встала и собралась уходить. Но остановилась и говорит: «Знаешь что, Стейси?» Я говорю — что? А она говорит: «Знаешь, я не думаю, что была очень хорошим человеком». Тут она повернулась и вышла, и это был последний раз, когда я ее видел — за исключением похорон, но тогда я на самом деле ее не видел, потому что гроб не открывали.
— Хм, — сказал я. — А кому было письмо?
— Письмо было какому-то парню в Лондоне, Англия. Имя у него было забавное…
— Олтигбе? — спросил я. — Игнатиус Олтигбе?
— Да-да, по-моему, так. Это откуда — французское?
— Африканское, — сказал я.
— Шутите! — сказал он. — Хотя… Гвен точно перепробовала всех.
— А что в посылке?
— Та была для Конни. Был указан ее вашингтонский адрес. Так я и понял, что она в Вашингтоне.
— Что представляла собой посылка?
Он руками показал мне размер.
— Вот такая большая. Да вы знаете. Как коробка из-под сигар.
— И вы их отправили?
— А как же. Сразу после того, как этот шпендель, с которым Гвен жила, пришел и рассказал о ее смерти. Я сходил на почту и все отправил. Там уже они наклеили марки и все такое.
— А сколько весила посылка? Не помните?
Он снова пожал плечами.
— Не знаю. Да примерно столько, сколько весит коробка сигар.
— Или книга? — спросил я.
— Да, возможно. Да порядка фунта, пожалуй.
Он посмотрел мне в лицо.
— Что ж теперь за история с Конни? С чего вдруг Сайз ею заинтересовался?
— Он считает ее новостью.
— Большая новость?
— Возможно.
— Насколько большая?
— Похоже, так или иначе дотягивается до Сената.
— Звучит действительно крупно. У нее неприятности?
— Пока нет.
— Деньги замешаны?
— Может быть и так.
— Сколько? Я имею в виду — хотя бы предположительно?
— Боюсь, миллионы, не меньше.
Стейси удовлетворенно кивнул головой.
— Я это всегда говорил, — пробормотал он едва слышно, скорее сам себе.
— Говорили что?
— Я всегда говорил, что Конни, с ее-то умом и внешностью, когда-нибудь по-настоящему выйдет в дамки!
Глава двадцатая
Лос-Анджелес я покинул стремительно. В мотель за пальто и своими бритвенными принадлежностями заезжать не стал — Френк Сайз купит мне новые. Прямо от Стейси я отправился в Лос-Анджелесский международный аэропорт, вручил ключи от машины парням из конторы Хертца и убыл первым же рейсом на восток. Он оказался в Чикаго, и мне пришлось провести целый час в тамошнем аэропорту им. О’Хары, прежде чем я дождался самолета, который следовал бы куда-нибудь поближе к Вашингтону. Им стал рейс на Френдшип, который находится буквально на полпути между Балтимором и Вашингтоном. Конечно, мне хотелось бы в конечном итоге сесть в Национальном аэропорту Вашингтона, но оказалось, что после полуночи там посадка запрещена — якобы от нее слишком много шума. В полночь все в Вашингтоне уже час как в постели — по крайней мере все те, в чьей власти решать, когда садиться и взлетать самолетам.
Я позволил себе роскошь взять прямо из Френдшипа такси и был дома уже к четырем часам утра. Сара проснулась, когда я прокрадывался в спальню. С ней так всегда, какие бы усилия я ни прикладывал, чтобы оставаться тихим и незаметным.
— Как все прошло? — спросила она.
— Неплохо.
— Много всяких новостей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62
— Вы думаете, что Френк на самом деле был ее отец?
Стейси пожал своими широкими плечами.
— Кто ж, черт возьми, может такое знать? Гвен перетрахалась со всей округой. Это мог бы быть Френк, а может, кто-то из еще более чем дюжины парней. Френк, конечно, рассказывал направо и налево, любому, кто желал слушать, будто бы он болел в детстве свинкой и от него потому забеременеть невозможно. Под него через это многие ложились, да только врал он, по-моему.
— Так вы не знаете — он, может быть, где-то здесь сейчас?
Здоровяк несколько раз отрицательно покачал головой.
— Не думаю, что он где-то в городе. На похоронах-то его не было. Играет, небось, на пианино где-нибудь во Фриско. Он же на самом деле оттуда родом.
— Скажите мне еще кое-что…
— Да, конечно. Что?
— Откуда вы знаете, что Конни в Вашингтоне?
Все еще охватывая себя руками, Стейси посмотрел вперед, на дверь, ведущую на улицу.
— Ну, это, знаете ли, забавная история.
— Почему бы нам не соорудить себе еще по стаканчику, прежде чем вы мне ее расскажете?
Стейси покосился на меня.
— Френк Сайз по-прежнему платит?
— По-прежнему.
Стейси приготовил нам обоим еще выпивки, попробовал свою и затем снова выпрямился за стойкой.
— Ну, как я сказал, история забавная. Хотя забавного в ней мало, скорее даже печальная.
— Угу, — сказал я, только чтоб продемонстрировать ему свою заинтересованность.
— Итак, недели за две до смерти Гвен зашла сюда старуха, совершенно кошмарная на вид. Время дня было примерно такое, как сейчас. Не слишком активное. Зашла — ну беда какая-то, а не баба. Жирная вся, космы торчат, губную помаду не умеет наносить — по всему лицу размазала, все щеки в ней! В общем, право слово, краше в гроб кладут. И тем не менее видится мне в ней что-то знакомое. Еще раз приглядываюсь… И кто ж, вы думаете, черт меня возьми, это был?
— Не знаю, — сказал я, не желая портить рассказ.
— Гвен собственной персоной! Но выглядит просто ужасно. Ну, черт побери, мы ж некогда были довольно хорошими приятелями, она никогда меня не подводила, я заказываю ей выпить — двойное виски, потому как видно, что ей только это и нужно. Она слегка просветлела после этого, но все еще выглядела — не дай бог. То есть по-настоящему плохо. Но мне-то уже больше ничего не оставалось делать. Мы поговорили немного о старых временах… А в конце она спрашивает — могу ли я, дескать, оказать ей небольшую услугу. Я вообразил, что она хочет поесть у меня на халяву, долларов на двадцать — ну и отвечаю, — да, мол, окажу, если смогу.
Стейси наклонил голову и слегка потряс ею, словно не в силах поверить.
— А ведь знаете, Гвен-то примерно моего возраста. Сорок семь, от силы сорок восемь. Я вот стараюсь держать себя в форме. Каждое утро около полудня пробегаю пару миль, дома немного работаю над собой. А Гвен я едва-едва смог узнать! То есть она выглядела почти что на все шестьдесят. И одета была в какое-то рванье, и сумку несла какую-то здоровую, хозяйственную — знаете, какие пожилые бабки таскают? Вот так и несла, и нескольких зубов не хватало. В общем, беда просто. Ну, я спрашиваю — Гвен, что я могу для тебя сделать? Так она лезет в эту свою сумку и достает посылку и письмо. Отдает это все мне и говорит: отправь по почте, если со мной что-то случится. Я спрашиваю «а что с тобой может случиться-то?», а она говорит — в случае моей смерти, тупица! Ну, черт, никто не любит говорить о смерти, так что я пошутил что-то и взял ей еще выпить, а потом она встала и собралась уходить. Но остановилась и говорит: «Знаешь что, Стейси?» Я говорю — что? А она говорит: «Знаешь, я не думаю, что была очень хорошим человеком». Тут она повернулась и вышла, и это был последний раз, когда я ее видел — за исключением похорон, но тогда я на самом деле ее не видел, потому что гроб не открывали.
— Хм, — сказал я. — А кому было письмо?
— Письмо было какому-то парню в Лондоне, Англия. Имя у него было забавное…
— Олтигбе? — спросил я. — Игнатиус Олтигбе?
— Да-да, по-моему, так. Это откуда — французское?
— Африканское, — сказал я.
— Шутите! — сказал он. — Хотя… Гвен точно перепробовала всех.
— А что в посылке?
— Та была для Конни. Был указан ее вашингтонский адрес. Так я и понял, что она в Вашингтоне.
— Что представляла собой посылка?
Он руками показал мне размер.
— Вот такая большая. Да вы знаете. Как коробка из-под сигар.
— И вы их отправили?
— А как же. Сразу после того, как этот шпендель, с которым Гвен жила, пришел и рассказал о ее смерти. Я сходил на почту и все отправил. Там уже они наклеили марки и все такое.
— А сколько весила посылка? Не помните?
Он снова пожал плечами.
— Не знаю. Да примерно столько, сколько весит коробка сигар.
— Или книга? — спросил я.
— Да, возможно. Да порядка фунта, пожалуй.
Он посмотрел мне в лицо.
— Что ж теперь за история с Конни? С чего вдруг Сайз ею заинтересовался?
— Он считает ее новостью.
— Большая новость?
— Возможно.
— Насколько большая?
— Похоже, так или иначе дотягивается до Сената.
— Звучит действительно крупно. У нее неприятности?
— Пока нет.
— Деньги замешаны?
— Может быть и так.
— Сколько? Я имею в виду — хотя бы предположительно?
— Боюсь, миллионы, не меньше.
Стейси удовлетворенно кивнул головой.
— Я это всегда говорил, — пробормотал он едва слышно, скорее сам себе.
— Говорили что?
— Я всегда говорил, что Конни, с ее-то умом и внешностью, когда-нибудь по-настоящему выйдет в дамки!
Глава двадцатая
Лос-Анджелес я покинул стремительно. В мотель за пальто и своими бритвенными принадлежностями заезжать не стал — Френк Сайз купит мне новые. Прямо от Стейси я отправился в Лос-Анджелесский международный аэропорт, вручил ключи от машины парням из конторы Хертца и убыл первым же рейсом на восток. Он оказался в Чикаго, и мне пришлось провести целый час в тамошнем аэропорту им. О’Хары, прежде чем я дождался самолета, который следовал бы куда-нибудь поближе к Вашингтону. Им стал рейс на Френдшип, который находится буквально на полпути между Балтимором и Вашингтоном. Конечно, мне хотелось бы в конечном итоге сесть в Национальном аэропорту Вашингтона, но оказалось, что после полуночи там посадка запрещена — якобы от нее слишком много шума. В полночь все в Вашингтоне уже час как в постели — по крайней мере все те, в чьей власти решать, когда садиться и взлетать самолетам.
Я позволил себе роскошь взять прямо из Френдшипа такси и был дома уже к четырем часам утра. Сара проснулась, когда я прокрадывался в спальню. С ней так всегда, какие бы усилия я ни прикладывал, чтобы оставаться тихим и незаметным.
— Как все прошло? — спросила она.
— Неплохо.
— Много всяких новостей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62