А Себастиан обернулся и торжественно проговорил:
— До встречи, товарищи!
Лучше бы они не боролись за него, за это равноправие… уж больно фальшиво у них получается… Порой понимаю Шевчука.
— Брось, малый. Какие мы тебе товарищи?
— Да что ты, Лесь, — удивился Себастиан, — обиделся? Ничего, что я на «ты», ладно?
— На что мне обижаться? Нравится в демократию играть, на здоровье.
— Это не игрушки, — возразил тот патетически.
— Чистый придурок, — пробормотал за спиной Бучко.
Мне стоило больших усилий заставить себя подумать, что мы оба несправедливы к Себастиану. Мажор вовсе не так уж глуп — вон, милицейский свисток с собой прихватил, знал, куда шел… Просто он вошел в тот возраст, когда кажется, что мир нуждается в твоем подвиге… У людей-то эта стадия быстро проходит… но мажоры созревают медленней… и вообще склонны к идеализму.
— Правда, он хороший художник? — неожиданно поменял тему Себастиан. — Не понимаю, почему его комиссия завалила…
Бучко неопределенно отозвался:
— Так у них свои игры… Кто меня валил? Горбунов же твой и валил! Ему что, конкурент нужен, халтурщику этому?
— Я бы купил у вас картину, — похоже, Себастианом завладела очередная мономания, — вон ту… С луной…
Бучко задумался. Я невооруженным глазом видел, как он мучается.
— Ладно, — наконец сказал он, — бери так. Чего уж там…
Себастиан застеснялся.
— Неудобно.
— Да ладно, — проговорил Бучко уже со стремянки, — вроде, общее дело делаем. А ты мне диски принеси. Может, вышло что? Из американцев?
— Гиллеспи есть новый, — сказал Себастиан, — родитель недавно получил. Я принесу, он все равно джаз терпеть не может. Говорит, это вообще не музыка…
Понятное дело, подумал я, родитель — консерватор и ретроград… Господи, повсюду одно и то же!
Себастиан наконец вышел на крыльцо, прижимая к груди завернутую в газету картину. Бучко следовал за ним.
— Хороший малый, — пояснил он мне. — Придурковатый, но хороший. Зря Адам так с ним… Ты давно его знаешь?
— Себастиана? Нет, сегодня только познакомились.
— Я про Адама.
— Учились мы вместе. В Институте. Он у нас чуть ли не самым перспективным числился. Потом у него неприятности начались.
— Он всегда был такой?
— Мы тогда все были такие… непримиримые… потом у многих это прошло.
— Радикалы, мать их так, — Бучко вздохнул. — А по мне, что эти, что наши кровопийцы из худсовета… один хрен…
— Бюрократия, — сказал Себастиан, — есть естественное следствие репрессивной политики.
— Тебе лучше знать, малый.
Такси подъехало к крыльцу. Я нетерпеливо подтолкнул Себастиана — как бы опять чего не вышло: он явно был из тех, кто обладает потрясающей способностью встревать в неприятности.
— Куда? — спросил шофер.
— На Шевченко. Впрочем… тебе куда, Себастиан?
— Сначала вас, — уперся тот, — я потом скажу…
— Это вам дорого обойдется, по ночному-то тарифу, — заметил шофер.
— Я заплачу, — торопливо вступился Себастиан.
Машина с натугой поползла вверх по улице. Модель была из последних, но вид у нее уже был несколько потрепанный, стекла немыты — фонари расплывались за ними мутным ореолом. На передней панели красовалась ярко-желтая карточка лицензии. Вдоль перил моста, очерчивая его контуры, тянулась цепочка огней, на бакенах вдоль фарватера горели рубиновые фонарики, свет плыл по черной воде.
— Красиво-то как, — проговорил мажор.
— Угу…
— Почему он думает — я в этом ничего не понимаю?
Я понял, что он имеет в виду Шевчука.
— За что он нас так ненавидит, Лесь?
— Не знаю, — сказал я, — так уж он устроен. Не обращай внимания, и дело с концом. Зачем ты вообще с ним путаешься?
— Я к Бучко хожу. Он мне уроки живописи давал. Говорит, Горбунов только испортил мне руку. А они там собираются. Я подумал… Они ведь где-то правы, Лесь, разве нет?
— Может быть… по-своему.
— Говорят, он гений…
— Кто — Бучко?
Все они гении, мать их. Непризнанные, но гении.
— Да нет же, — терпеливо пояснил Себастиан, — Шевчук. Он у себя на станции… такую, знаешь, лабораторию развернул — в Верхнем Городе такой нет. Вот только… почему он говорит, Адам, что мы своровали вашу культуру… как… — он помялся, потом с трудом выговорил, — как обезьяны.
Я тоже вздохнул. С тем, что его сородичи — кровопийцы и эксплуататоры, он, похоже, готов был согласиться. А культуру воровать ему, дурню, уже западло.
— Он не так уж и не прав, знаешь ли. Скорее всего, вы и вправду переняли человеческую культуру — везде, где появлялись. Победители всегда присваивают культуру побежденных.
— Это… обидно, — заметил Себастиан.
— Почему? Это — универсальный механизм… против него не попрешь.
— Получается, если бы не вы, мы тоже смогли бы…
— Это система взаимных ограничителей, Себастиан. Мы не дали вам развить свою культуру точно так же, как вы помешали нам развить свою технологию. Уж не такие мы неспособные к технике, как вам это кажется… Обошлись бы и без постоянного контроля. Без лицензирования. Ну, может, наделали бы больше ошибок… экспериментировали бы больше…
— Выходит, если бы вам была предоставлена полная свобода…
— Или вам… кто знает? Говорю тебе — это обоюдный процесс. Победитель тоже находится в плену у побежденного. Нас уже нельзя разделить — цивилизация не слоеный пирог, Себастиан. Она — монолит.
— Но если бы вы были одиноки…
— Но ведь мы не одиноки. Да и… Ты бы хотел жить в мире, где не было бы людей, а, Себастиан?
— Нет! — горячо сказал он.
Я вновь подумал о Киме. Интересно, что у него в конце концов получится? Мы — изобретательны. Они — консервативны. Если бы не они, если бы человечество ничего не сдерживало… Кто знает — быть может, мы бы еще в этом веке вышли к звездам. Расселились бы по Вселенной. Нас, опять же, было бы больше — гораздо больше… Еще один разумный вид — мощный сдерживающий фактор, даже при том, что пищевые базы в общем и в целом у нас разные. А не будь грандов, весь мир принадлежал бы нам, не был бы чужой вещью, которую из милости дали бедному родственнику — попользоваться.
Рыбы. Все дело в проклятых рыбах: если бы в австралийские реки не поперли рыбы с шестью плавниками, не заселили бы сушу Австралии шестиногие позвоночные, не развился бы из тамошних однопроходных этот странный однополый вид… Ведь на любом другом континенте, при нормальной пищевой конкуренции грандам с их вегетарьянством, с их дурацкой физиологией ничего бы не светило. Австралия до сих пор закрыта для посещений, что там, на исторической родине, с ними приключилось, так до сих пор и не понятно. Но те гранды, что успели в незапамятные времена перебраться через воду, были уже достаточно могущественны, чтобы прижать примитивное человечество к ногтю. Или, по крайней мере, занять внутри него ключевые позиции.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25