Может, и так. Но до нас им дела нет, Себастиан.
— Тогда, что же нам делать?
— Нам? — Я покачал головой. — Сам видишь. Теперь каждый сам за себя. У меня жена и сын — не хочу, чтобы они пострадали. Так что я постараюсь выбраться из города — если на мостах еще нет кордонов…
Ким, подумал я, нужно позвонить Киму. Сейчас они будут выявлять нелояльных — он попадет под колесо одним из первых.
Я уже протянул руку к трубке — и вздрогнул, когда телефон неожиданно зазвонил.
— Да?
— Лесь, — я настолько не ожидал услышать Гарика, что даже не распознал его по голосу, — это Гарик. Уходи из дому, Лесь.
— Что стряслось?
— У меня нет времени. Уходи. Постарайся найти Себастиана…
— Да он тут сидит…
— А! — произнес Гарик несколько ошеломленно, потом сказал: — Хорошо… Постарайся не… не отпускай его…
— Да что…
— Потом поймешь.
В трубке раздался какой-то шорох, потом далекий гул милицейской сирены.
— Беги, Лесь, — торопливо проговорил Гарик, — ты меня слышишь? Беги! И скажи Себастиану…
Какой— то посторонний звук, голоса, короткие гудки. Я осторожно положил трубку.
Поглядел на рюкзак на полу, потом махнул рукой.
— Пошли отсюда, парень.
— А как же… — Себастиан недоумевал точно так же, как минуту назад — я.
— Это Гарик звонил. Что-то там произошло. Похоже, его взяли.
— Георгия?!
— А что, так не бывало раньше? Ты же, вроде, учил историю…
— При Петре, разве, — сказал он неуверенно. — Да и то…
Я подтолкнул его к двери.
— Хватит болтать, пошли.
Верхние этажи элитарных домов оборудованы широкими уступчатыми карнизами — чистая декорация, разумеется, призванная тешить самолюбие крылатых созданий, давно уже, на заре эволюции, потерявших способность летать, но никак не желавших с этим смириться. По той же странной причине ни одному человеку — даже подросткам, которые вечно суют повсюду свой нос, — не приходило в голову ни с того, ни с сего разгуливать по этим карнизам: это были мажорские угодья, но угодья чисто символические, запущенные, обветшалые за ненадобностью. Я выбрался наружу через арочное окно и начал пробираться по карнизу, волоча за собой Себастиана.
— Почему сюда? Почему не по лестнице? — проворчал он.
— Помнишь вахтера? Который тебя впустил?
— Ну?
— Так вот, лучше не попадаться ему на глаза.
Он, кажется, удивился. Люди из обслуги наверняка были для него не больше, чем полезными предметами, — несмотря на все его демократические позывы…
— Он информатор, этот вахтер. Может, в холле нас уже поджидают…
— Зачем?
— Вот этого, — сказал я, — я и сам не понимаю.
И, правда, я даже как свидетель бесполезен. Может, Аскольд полагает, что я припас еще какую-то карту в рукаве? Или что пленка все еще у меня? Или что кассета была не одна? Так плевать ему на эту кассету… Раз уж ему удалось с американцами все укатать… что он им обещал? Концессии? Дешевое сырье? Бесплатной рабочей-то силы у него скоро будет сколько угодно…
— Лесь, — вдруг сказал Себастиан, — мне страшно.
— Тебе-то чего? Тебя они не тронут… Впрочем, Гарика же они тронули.
— Я боюсь высоты, — вдруг сказал Себастиан.
Я вытаращился на него.
— Вот это номер…
— А ты думал… — Он почти всхлипнул. — Мы же давно потеряли способность… летать… Вроде бы, какая разница? А все равно, позор… каждый раз, когда… эти воздушные потоки… аж сердце из груди выпрыгивает — а как я могу показать? Стыдно же…
Я с трудом подавил усмешку.
— Ясно.
— Я никому… только тебе…
— Польщен…
Осторожно (вряд ли эти конструкции отличались прочностью) подошел к самому краю карниза и выглянул на улицу. Два автомобиля с визгом затормозили у подъезда, из них выбежали люди в униформе, затем вальяжно выбрался мажор.
— Плохо дело… Нужно сматываться, Себастиан.
— Но я…
— Понял, понял. Мы осторожненько…
Я двинулся вдоль карниза. Проклятая кровля проламывалась под ногой, вниз, шурша, сыпались обломки, оседая на нижнем, более узком, козырьке. Себастиан брел за мной, распластавшись по чисто символическому ограждению, — я слышал, как он что-то тихонько шепчет, сам себя успокаивая.
Со стороны Второй Владимирской карниз вытянулся, почти соприкасаясь с карнизом другого дома, — я так и представил себе мажоров, перелетающих с одного дома на другой, кружащихся в небе, как кружатся в солнечном луче снежные хлопья. Должно быть, обаяние этой никогда не существовавшей картины намертво поразило и их самих — иначе не держались бы так упорно за эти архитектурные излишества.
— Давай, Себастиан.
Он подобрался поближе к краю, заглянул вниз, отшатнулся…
— Ох, нет!
— Да не смотри ты туда! Прыгай.
— Сначала ты, — взвизгнул он.
— Черт с тобой. Ну, смотри!
Я разбежался, стараясь не топать слишком громко, и, оттолкнувшись от края, перемахнул на ту сторону. Карниз у меня под ногами прогнулся, но устоял, я упал на колени, зацепился за кабель телевизионной антенны, змеившийся по козырьку, выпрямился.
— Ну же, Себастиан! Если уж мы, обезьяны, можем, то уж вам-то…
— Ты не…
— Брось, это формальности. Прыгай!
С минуту он еще топтался на той стороне, потом решился, разбежался и, нелепо хлопая крыльями, перемахнул через расщелину. Нужно сказать, у него это получилось гораздо лучше, чем у меня.
Я подхватил его прежде, чем он успел поскользнуться на покатой крыше.
— Отлично!
Он дрожал всем телом.
— Я уж думал… Это все? Больше не надо?
— Надеюсь.
Чердачное окно было распахнуто. Я нырнул туда, высадил пожарным ломиком хлипкий замок на двери и оказался на верхней площадке.
— Пошли… только тихонько…
После приключений на крыше ему море было по колено — он так и рванул. Я еле поймал его за крыло.
— Спокойней, малый…
Он обернулся ко мне.
— А… Я, правда, хорошо управился?
— Правда, — серьезно сказал я.
Что ж его родитель так его застращал? Или просто — равнодушен к нему, что, в общем, еще хуже. Чтобы малый из-за нескольких слов одобрения был готов шею себе свернуть!
Черный ход был открыт — наверняка, они бросят людей и сюда, когда догадаются, каким путем мы ушли, но пока двор и прилегающий переулок были пусты. Мы выбрались беспрепятственно.
— Теперь куда? — покорно спросил он.
— Понятия не имею.
Мы пересекли пустующий сквер, миновали несколько длинных и темных одноэтажных зданий… Откуда-то слышался тоскливый, надсадный гул, рокот колес, лязг железа, ударяющегося о железо… Тут только я сообразил, что мы находимся где-то в тылах Центрального вокзала.
— Вот оно, Себастиан… Они подгоняют товарняки…
Они тянулись и тянулись мимо нас, по всем путям, черные слепые коробки, пока еще пустые… пока еще пустые.
— Лесь, — тихонько вздохнул Себастиан, — а… там что?
Низкие тучи, уходящие к Днепру, подсвечивались с изнанки багровым заревом. Горел Нижний Город.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25
— Тогда, что же нам делать?
— Нам? — Я покачал головой. — Сам видишь. Теперь каждый сам за себя. У меня жена и сын — не хочу, чтобы они пострадали. Так что я постараюсь выбраться из города — если на мостах еще нет кордонов…
Ким, подумал я, нужно позвонить Киму. Сейчас они будут выявлять нелояльных — он попадет под колесо одним из первых.
Я уже протянул руку к трубке — и вздрогнул, когда телефон неожиданно зазвонил.
— Да?
— Лесь, — я настолько не ожидал услышать Гарика, что даже не распознал его по голосу, — это Гарик. Уходи из дому, Лесь.
— Что стряслось?
— У меня нет времени. Уходи. Постарайся найти Себастиана…
— Да он тут сидит…
— А! — произнес Гарик несколько ошеломленно, потом сказал: — Хорошо… Постарайся не… не отпускай его…
— Да что…
— Потом поймешь.
В трубке раздался какой-то шорох, потом далекий гул милицейской сирены.
— Беги, Лесь, — торопливо проговорил Гарик, — ты меня слышишь? Беги! И скажи Себастиану…
Какой— то посторонний звук, голоса, короткие гудки. Я осторожно положил трубку.
Поглядел на рюкзак на полу, потом махнул рукой.
— Пошли отсюда, парень.
— А как же… — Себастиан недоумевал точно так же, как минуту назад — я.
— Это Гарик звонил. Что-то там произошло. Похоже, его взяли.
— Георгия?!
— А что, так не бывало раньше? Ты же, вроде, учил историю…
— При Петре, разве, — сказал он неуверенно. — Да и то…
Я подтолкнул его к двери.
— Хватит болтать, пошли.
Верхние этажи элитарных домов оборудованы широкими уступчатыми карнизами — чистая декорация, разумеется, призванная тешить самолюбие крылатых созданий, давно уже, на заре эволюции, потерявших способность летать, но никак не желавших с этим смириться. По той же странной причине ни одному человеку — даже подросткам, которые вечно суют повсюду свой нос, — не приходило в голову ни с того, ни с сего разгуливать по этим карнизам: это были мажорские угодья, но угодья чисто символические, запущенные, обветшалые за ненадобностью. Я выбрался наружу через арочное окно и начал пробираться по карнизу, волоча за собой Себастиана.
— Почему сюда? Почему не по лестнице? — проворчал он.
— Помнишь вахтера? Который тебя впустил?
— Ну?
— Так вот, лучше не попадаться ему на глаза.
Он, кажется, удивился. Люди из обслуги наверняка были для него не больше, чем полезными предметами, — несмотря на все его демократические позывы…
— Он информатор, этот вахтер. Может, в холле нас уже поджидают…
— Зачем?
— Вот этого, — сказал я, — я и сам не понимаю.
И, правда, я даже как свидетель бесполезен. Может, Аскольд полагает, что я припас еще какую-то карту в рукаве? Или что пленка все еще у меня? Или что кассета была не одна? Так плевать ему на эту кассету… Раз уж ему удалось с американцами все укатать… что он им обещал? Концессии? Дешевое сырье? Бесплатной рабочей-то силы у него скоро будет сколько угодно…
— Лесь, — вдруг сказал Себастиан, — мне страшно.
— Тебе-то чего? Тебя они не тронут… Впрочем, Гарика же они тронули.
— Я боюсь высоты, — вдруг сказал Себастиан.
Я вытаращился на него.
— Вот это номер…
— А ты думал… — Он почти всхлипнул. — Мы же давно потеряли способность… летать… Вроде бы, какая разница? А все равно, позор… каждый раз, когда… эти воздушные потоки… аж сердце из груди выпрыгивает — а как я могу показать? Стыдно же…
Я с трудом подавил усмешку.
— Ясно.
— Я никому… только тебе…
— Польщен…
Осторожно (вряд ли эти конструкции отличались прочностью) подошел к самому краю карниза и выглянул на улицу. Два автомобиля с визгом затормозили у подъезда, из них выбежали люди в униформе, затем вальяжно выбрался мажор.
— Плохо дело… Нужно сматываться, Себастиан.
— Но я…
— Понял, понял. Мы осторожненько…
Я двинулся вдоль карниза. Проклятая кровля проламывалась под ногой, вниз, шурша, сыпались обломки, оседая на нижнем, более узком, козырьке. Себастиан брел за мной, распластавшись по чисто символическому ограждению, — я слышал, как он что-то тихонько шепчет, сам себя успокаивая.
Со стороны Второй Владимирской карниз вытянулся, почти соприкасаясь с карнизом другого дома, — я так и представил себе мажоров, перелетающих с одного дома на другой, кружащихся в небе, как кружатся в солнечном луче снежные хлопья. Должно быть, обаяние этой никогда не существовавшей картины намертво поразило и их самих — иначе не держались бы так упорно за эти архитектурные излишества.
— Давай, Себастиан.
Он подобрался поближе к краю, заглянул вниз, отшатнулся…
— Ох, нет!
— Да не смотри ты туда! Прыгай.
— Сначала ты, — взвизгнул он.
— Черт с тобой. Ну, смотри!
Я разбежался, стараясь не топать слишком громко, и, оттолкнувшись от края, перемахнул на ту сторону. Карниз у меня под ногами прогнулся, но устоял, я упал на колени, зацепился за кабель телевизионной антенны, змеившийся по козырьку, выпрямился.
— Ну же, Себастиан! Если уж мы, обезьяны, можем, то уж вам-то…
— Ты не…
— Брось, это формальности. Прыгай!
С минуту он еще топтался на той стороне, потом решился, разбежался и, нелепо хлопая крыльями, перемахнул через расщелину. Нужно сказать, у него это получилось гораздо лучше, чем у меня.
Я подхватил его прежде, чем он успел поскользнуться на покатой крыше.
— Отлично!
Он дрожал всем телом.
— Я уж думал… Это все? Больше не надо?
— Надеюсь.
Чердачное окно было распахнуто. Я нырнул туда, высадил пожарным ломиком хлипкий замок на двери и оказался на верхней площадке.
— Пошли… только тихонько…
После приключений на крыше ему море было по колено — он так и рванул. Я еле поймал его за крыло.
— Спокойней, малый…
Он обернулся ко мне.
— А… Я, правда, хорошо управился?
— Правда, — серьезно сказал я.
Что ж его родитель так его застращал? Или просто — равнодушен к нему, что, в общем, еще хуже. Чтобы малый из-за нескольких слов одобрения был готов шею себе свернуть!
Черный ход был открыт — наверняка, они бросят людей и сюда, когда догадаются, каким путем мы ушли, но пока двор и прилегающий переулок были пусты. Мы выбрались беспрепятственно.
— Теперь куда? — покорно спросил он.
— Понятия не имею.
Мы пересекли пустующий сквер, миновали несколько длинных и темных одноэтажных зданий… Откуда-то слышался тоскливый, надсадный гул, рокот колес, лязг железа, ударяющегося о железо… Тут только я сообразил, что мы находимся где-то в тылах Центрального вокзала.
— Вот оно, Себастиан… Они подгоняют товарняки…
Они тянулись и тянулись мимо нас, по всем путям, черные слепые коробки, пока еще пустые… пока еще пустые.
— Лесь, — тихонько вздохнул Себастиан, — а… там что?
Низкие тучи, уходящие к Днепру, подсвечивались с изнанки багровым заревом. Горел Нижний Город.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25