В ее ноге, в такт ударам сердца, пульсировала боль, но в невесомости не такая пронзительная. Рядом с ней парили Малькольм и Три-Джейн, вцепившаяся в мускулистую коричневую руку сионита.
Из "Оно-Сендая" выходил пучок оптоволоконных кабелей и, грациозно изгибаясь, исчезал в квадратном проеме на затылке усыпанной жемчугом головы.
Кейс снова коснулся переключателя.
– "Куань одиннадцатой степени" начинает ввинчиваться в задницу, даю отсчет : семь, шесть, пять...
Котелок мягко понес их обоих вверх, они приблизились к брюху черной хромированной акулы и оказались внутри – миллисекунда тьмы.
– Четыре, три...
У Кейса было странное ощущение, будто он сидит в пилотском кресле очень маленького самолета. Черная поверхность перед ним неожиданно замерцала и воспроизвела замечательную имитацию клавиатуры его деки.
– Два, и пинок в жо...
Недолгое, но муторное продвижение сквозь стену изумрудно– зеленого мутноватого нефрита, и при этом – ощущение скорости за пределами всего, что он испытывал когда-либо раньше в инфопространстве... Айс "Тиссье-Ашпул" дробился, крошился под напором китайской программы, сознание приходило в смятение от беспокойного видения разжижающегося вокруг твердого вещества и ощущения, будто осколки разбитого ими зеркала изгибаются, стараясь увернуться от них, падающих...
– Господи, – прошептал Кейс с благоговейным трепетом.
"Куань" развернулся и перешел в горизонтальный полет над бескрайней равниной инфопространственных недр "Тиссье-Ашпул", над бесконечным сверкающим неоновым городом, от замысловатой планировки и отдельных строений которого рябило в глазах, над рядами переливающихся драгоценностей, с гранями, острыми как бритвы.
– Вот черт, – сказал конструкт, – вон та штука – вылитое здание Банка федерального резерва. Видел когда-нибудь кубик БФР?
"Куань" пикировал мимо сияющих шпилей дюжин одинаковых башен информации, и каждая из них была точной копией манхэттенского небоскреба, выполненной из голубого неона.
– А ты видел когда-нибудь столь высокое разрешение? – спросил Кейс.
– Нет, но я никогда еще не взламывал ИР.
– Эта штуковина знает, что происходит?
– Лучше, если бы знала.
Они снижались, теряя высоту, над каньоном радужного неона.
– Котелок...
Из мерцающего простора под ногами развернулись и помчались вверх черные руки, кипящая масса тьмы, без очертаний, без формы...
– Вместе, – сказал Котелок, и Кейс ударил по клавишам имитации своей деки, его пальцы с безумной скоростью запорхали над клавиатурой. "Куань" заложил головокружительный вираж, выправился и понеся вверх, растягиваясь при этом в длину, напрочь разбивая иллюзию механического летательного аппарата.
Темная масса начала разрастаться, растекаться, подобно капле чернил, покрывая собой информационный город. Кейс направил их обоих вертикально вверх, навстречу куполу из нефритового и изумрудного айса.
Город-сердцевина исчез, невидимый за завесой тьмы внизу.
– Что это такое?
– Система защиты ИР, – сказал конструкт, – или ее часть. Если это наш приятель Зимнее Безмолвие, то мне он не кажется дружелюбным.
– Займись этим сам, – сказал Кейс. – Ты проворней меня.
– В нашем положении лучшая защита – это нападение.
Котелок перевернул "Куань" и совместил жало вируса с центром темного пятна под ними. И они стремительно ринулись вниз.
Скорость движения исказила мироощущение Кейса.
Его рот наполнился болезненным привкусом голубого цвета.
Его глаза превратились в трепещущие кристаллы, вибрирующие с частотой, имя которой дождь, а возникающему при этом звуку – шум проходящего поезда. Затем глаза неожиданно пустили гудящий лес побегов, тонких, в волос, стеклянных иголок. Иголки росли, раздваивались, снова росли и снова раздваивались, заполняя своим возрастающим по экспоненте объемом пространство под айсом "Тиссье– Ашпул".
Дно его рта раскололось с легкой приятной болью, и наружу вырвались корни языка, трепещущие, изголодавшиеся по привкусу голубого цвета, желающие напитать кристаллический лес его глаз, лес, который уже уперся в зеленую полусферу крыши, напирал на нее и искривлялся, изгибался, разбегался в стороны, рос долу, поглощая собой вселенную "Т-А", струился вниз к далеким окраинам страны, которая была мозгом корпорации "Тиссье-Ашпул".
Кейс вспомнил старинную притчу о том, как царь кладет на первую клетку шахматной доски одну моменту, на вторую – две, и удваивает количество с каждой следующей клеткой...
Экспонента...
Тьма навалилась на него со всех сторон сгустками гудящей черноты, пытаясь противостоять, сдерживая напор множащихся кристаллических нервов, в которые он почти успел превратиться...
И когда он превратился в ничто, прижатый к сердцу этой тьмы, пришел миг, когда темнее стать уже просто не могло – и тогда что– то разорвалось.
"Куань" выскочил из тусклых облаков. Сознание Кейса, напоминающее сейчас каплю ртути, неслось по дуге под бесконечным полем темных серебристых облаков. Его зрение было сферическим, как будто его сетчатка облегала внутреннюю поверхность шара, внутри которого они были – шара, который вмещал в себя все, и все в нем имело количественное выражение.
Все вещи действительно имели свою меру, каждый предмет и каждое понятие. Кейс знал точное число песчинок в конструкте пляжа (это количество было выражено понятиями математической системы, имеющей место и вне сознания, называющего себя Нейромантиком). Кейс знал, сколько пищевых упаковок содержит контейнер в бункере (четыреста семь). Он знал точное число медных зубчиков на левой половине расстегнутой молнии покрытой коркой высохшей соли кожаной куртки, в которую была одета Линда Ли, занимающаяся сейчас, на закате, сбором плавника на том пляже (двести два).
Выровняв "Куань" над пляжем, Кейс описал им широкий круг, наблюдая при этом за черной акулообразной тварью в небе и глазами Линды тоже – мрачный, бесшумный голодный призрак, скользящий под клубящимися низкими облаками. Девушка, посмотрев вверх, боязливо пригнулась, выронила собранные для костра дрова и побежала. Кейс знал частоту ее пульса, скорость бега, длину шагов, и все это – с точностью, удовлетворяющей любым стандартам в любой системе единиц.
– Однако ты не знаешь ее мыслей, – сказал мальчик, сидящий теперь рядом с ним во внутренностях акулообразного создания. – Даже сам я не знаю, о чем она думает. Ты был не прав, Кейс. Жить здесь значит не больше и не меньше, чем просто жить. Разницы – нет.
Охваченная паникой Линда слепо мечется по пляжу.
– Останови ее, – попросил Кейс, – она может пораниться.
– Я не могу остановить ее, – сказал мальчик с ясными и добрыми глазами. – Это не в моих силах.
– Ты взял себе глаза Ривейры, – сказал Кейс.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84
Из "Оно-Сендая" выходил пучок оптоволоконных кабелей и, грациозно изгибаясь, исчезал в квадратном проеме на затылке усыпанной жемчугом головы.
Кейс снова коснулся переключателя.
– "Куань одиннадцатой степени" начинает ввинчиваться в задницу, даю отсчет : семь, шесть, пять...
Котелок мягко понес их обоих вверх, они приблизились к брюху черной хромированной акулы и оказались внутри – миллисекунда тьмы.
– Четыре, три...
У Кейса было странное ощущение, будто он сидит в пилотском кресле очень маленького самолета. Черная поверхность перед ним неожиданно замерцала и воспроизвела замечательную имитацию клавиатуры его деки.
– Два, и пинок в жо...
Недолгое, но муторное продвижение сквозь стену изумрудно– зеленого мутноватого нефрита, и при этом – ощущение скорости за пределами всего, что он испытывал когда-либо раньше в инфопространстве... Айс "Тиссье-Ашпул" дробился, крошился под напором китайской программы, сознание приходило в смятение от беспокойного видения разжижающегося вокруг твердого вещества и ощущения, будто осколки разбитого ими зеркала изгибаются, стараясь увернуться от них, падающих...
– Господи, – прошептал Кейс с благоговейным трепетом.
"Куань" развернулся и перешел в горизонтальный полет над бескрайней равниной инфопространственных недр "Тиссье-Ашпул", над бесконечным сверкающим неоновым городом, от замысловатой планировки и отдельных строений которого рябило в глазах, над рядами переливающихся драгоценностей, с гранями, острыми как бритвы.
– Вот черт, – сказал конструкт, – вон та штука – вылитое здание Банка федерального резерва. Видел когда-нибудь кубик БФР?
"Куань" пикировал мимо сияющих шпилей дюжин одинаковых башен информации, и каждая из них была точной копией манхэттенского небоскреба, выполненной из голубого неона.
– А ты видел когда-нибудь столь высокое разрешение? – спросил Кейс.
– Нет, но я никогда еще не взламывал ИР.
– Эта штуковина знает, что происходит?
– Лучше, если бы знала.
Они снижались, теряя высоту, над каньоном радужного неона.
– Котелок...
Из мерцающего простора под ногами развернулись и помчались вверх черные руки, кипящая масса тьмы, без очертаний, без формы...
– Вместе, – сказал Котелок, и Кейс ударил по клавишам имитации своей деки, его пальцы с безумной скоростью запорхали над клавиатурой. "Куань" заложил головокружительный вираж, выправился и понеся вверх, растягиваясь при этом в длину, напрочь разбивая иллюзию механического летательного аппарата.
Темная масса начала разрастаться, растекаться, подобно капле чернил, покрывая собой информационный город. Кейс направил их обоих вертикально вверх, навстречу куполу из нефритового и изумрудного айса.
Город-сердцевина исчез, невидимый за завесой тьмы внизу.
– Что это такое?
– Система защиты ИР, – сказал конструкт, – или ее часть. Если это наш приятель Зимнее Безмолвие, то мне он не кажется дружелюбным.
– Займись этим сам, – сказал Кейс. – Ты проворней меня.
– В нашем положении лучшая защита – это нападение.
Котелок перевернул "Куань" и совместил жало вируса с центром темного пятна под ними. И они стремительно ринулись вниз.
Скорость движения исказила мироощущение Кейса.
Его рот наполнился болезненным привкусом голубого цвета.
Его глаза превратились в трепещущие кристаллы, вибрирующие с частотой, имя которой дождь, а возникающему при этом звуку – шум проходящего поезда. Затем глаза неожиданно пустили гудящий лес побегов, тонких, в волос, стеклянных иголок. Иголки росли, раздваивались, снова росли и снова раздваивались, заполняя своим возрастающим по экспоненте объемом пространство под айсом "Тиссье– Ашпул".
Дно его рта раскололось с легкой приятной болью, и наружу вырвались корни языка, трепещущие, изголодавшиеся по привкусу голубого цвета, желающие напитать кристаллический лес его глаз, лес, который уже уперся в зеленую полусферу крыши, напирал на нее и искривлялся, изгибался, разбегался в стороны, рос долу, поглощая собой вселенную "Т-А", струился вниз к далеким окраинам страны, которая была мозгом корпорации "Тиссье-Ашпул".
Кейс вспомнил старинную притчу о том, как царь кладет на первую клетку шахматной доски одну моменту, на вторую – две, и удваивает количество с каждой следующей клеткой...
Экспонента...
Тьма навалилась на него со всех сторон сгустками гудящей черноты, пытаясь противостоять, сдерживая напор множащихся кристаллических нервов, в которые он почти успел превратиться...
И когда он превратился в ничто, прижатый к сердцу этой тьмы, пришел миг, когда темнее стать уже просто не могло – и тогда что– то разорвалось.
"Куань" выскочил из тусклых облаков. Сознание Кейса, напоминающее сейчас каплю ртути, неслось по дуге под бесконечным полем темных серебристых облаков. Его зрение было сферическим, как будто его сетчатка облегала внутреннюю поверхность шара, внутри которого они были – шара, который вмещал в себя все, и все в нем имело количественное выражение.
Все вещи действительно имели свою меру, каждый предмет и каждое понятие. Кейс знал точное число песчинок в конструкте пляжа (это количество было выражено понятиями математической системы, имеющей место и вне сознания, называющего себя Нейромантиком). Кейс знал, сколько пищевых упаковок содержит контейнер в бункере (четыреста семь). Он знал точное число медных зубчиков на левой половине расстегнутой молнии покрытой коркой высохшей соли кожаной куртки, в которую была одета Линда Ли, занимающаяся сейчас, на закате, сбором плавника на том пляже (двести два).
Выровняв "Куань" над пляжем, Кейс описал им широкий круг, наблюдая при этом за черной акулообразной тварью в небе и глазами Линды тоже – мрачный, бесшумный голодный призрак, скользящий под клубящимися низкими облаками. Девушка, посмотрев вверх, боязливо пригнулась, выронила собранные для костра дрова и побежала. Кейс знал частоту ее пульса, скорость бега, длину шагов, и все это – с точностью, удовлетворяющей любым стандартам в любой системе единиц.
– Однако ты не знаешь ее мыслей, – сказал мальчик, сидящий теперь рядом с ним во внутренностях акулообразного создания. – Даже сам я не знаю, о чем она думает. Ты был не прав, Кейс. Жить здесь значит не больше и не меньше, чем просто жить. Разницы – нет.
Охваченная паникой Линда слепо мечется по пляжу.
– Останови ее, – попросил Кейс, – она может пораниться.
– Я не могу остановить ее, – сказал мальчик с ясными и добрыми глазами. – Это не в моих силах.
– Ты взял себе глаза Ривейры, – сказал Кейс.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84