— Жюстина отвернулась от него и стала потирать предплечья; ему показалось, что она дрожит. — Господи.
Николас наклонился и поднял камешек. Он очистил его от песка и почувствовал бесконечно гладкую поверхность. Время отшлифовало все кромки и придало камню свою форму, но его сущность осталась — его цвет, пятнышки и прожилки, плотность и твердость. Сущность изменить нельзя.
Жюстина взяла у него камешек и швырнула его далеко в море. Он ударился о воду и исчез в глубине, словно его никогда и не было. Но Николас еще ощущал его тяжесть на своей ладони.
— Это было бы слишком просто, — сказал он, — если бы можно было принимать близких людей без всяких наслоений, без их прошлого.
Жюстина молча стояла и смотрела на него, и только легкий поворот головы говорил о том, что она его слышит.
— Но это невозможно, — продолжал Николас. — У человека долгая память; в конце концов, именно память объединяет нас. Иногда, впервые встретившись, два человека испытывают какой-то особый трепет, слабое, но отчетливое ощущение узнавания — узнавания чего? Вероятно, родственной души. Или ауры. У этого явления много названий — его нельзя увидеть, но тем не менее, оно существует. — Николас помолчал. — Ты почувствовала это” когда мы встретились?
— Да... было какое-то чувство. — Жюстина провела большим пальцем по его запястью, потом посмотрела себе под ноги, на мокрый черный песок, на беспокойную воду. — Я боюсь тебе помнить. — Она резко подняла голову, словно приняла какое-то решение. — Мужчины, которых я знала, были подонки — впрочем, я сама выбирала...
— Ты хочешь сказать, что я могу оказаться таким же, как он?
— Но ты другой. Ник. Я знаю. — Жюстина убрала руку. — Я не могу снова через это пройти. Я просто не могу. Это не кино, где всегда заранее известно, что все кончится хорошо.
— А разве можно что-нибудь знать наперед?
Жюстина продолжала, не обращая внимания на его слова.
— Нас воспитали в романтическом духе, а жизнь оказалась coсем иной. Вечная любовь и прочная семья. Об этом твердили в кино, по телевизору, даже в рекламных роликах — особенно в рекламе. Мы все остаемся взрослыми детьми. И что делать, корда начинается настоящая жизнь и приходит одиночество?
— Наверно, продолжать поиски. Мы всю жизнь ищем то, что нам нужно: любовь, деньги, славу, безопасность. Просто каждой выбирает для себя главное.
— Только не я. — В голосе Жюстины звучала горечь. — Я уже не знаю, чего хочу.
— А чего ты хотела там, в Сан-Франциско? — В темноте Николас видел только ее силуэт на фоне звезд.
Ее глухой и отчужденный голос заставил его вздрогнуть.
— Я хотела... повиноваться.
— Что?
— Не могу поверить, что я тебе это сказала. — Они лежали в его постели, обнаженные, под простынями.
Лунный свет проникал сквозь окна как эфирный мост, ведущий в другой мир.
— Почему? — спросил Николас.
— Потому что мне стыдно. Мне стыдно, что я этого хотела. Но больше я не хочу быть такой. Никогда.
— Разве это так ужасно — хотеть повиноваться?
— У меня это было... Да, это было противоестественно.
— Что это значит?
Жюстина повернулась, и Николас почувствовал мягкое прикосновение ее груди.
— Я больше не хочу об этом говорить. Давай забудем. Николас притянул ее к себе и посмотрел ей в глаза.
— Давай договоримся. Я — это я, а не тот парень из Сан-Франциско. Кстати, как его звали?
— Крис.
— Так вот, я не Крис. — Он помолчал, изучая ее реакцию. — Ты понимаешь, о чем я говорю? Если ты боишься, что повторится то, что было, значит, ты видишь во мне Криса или еще кого-то. Это бывает со всеми; у каждого есть свои призраки. Но ты не должна этого допустить сейчас. Если ты сейчас себя не переломишь, ты никогда этого не сделаешь. И каждый мужчина, которого ты встретишь, будет для тебя Крисом, и ты никогда не освободишься от своего страха.
Жюстина вырвалась из его рук.
— По какому праву ты учишь меня жить? Что ты о себе воображаешь? Думаешь, ты уже все обо мне знаешь? — Она встала с кровати. — Ни черта ты не знаешь, и никогда не узнаешь. Мне наплевать на то, что ты говоришь!
Через мгновение послышалось хлопанье двери в ванной.
Николас сел на кровати, свесив ноги. Ему сильно захотелось курить, и он постарался думать о чем-то другом. Он закинул руки за голову и невидящим взглядом посмотрел в сторону моря. Даже теперь его не покидали мысли о Японии. Николас знал: за этим что-то кроется, но он сам так глубоко запрятал свои воспоминания, что теперь они очень медленно пробивались к свету.
Он поднялся с кровати.
— Жюстина!
Она вышла из ванной, одетая в джинсы и темную майку на бретельках. Ее глаза горели злыми огоньками.
— Я ухожу, — сказала она твердо.
— Так быстро? — Николас был удивлен театральностью ее поведения; он ей не верил.
— Мерзавец! Ты такой же, как все! — Жюстина направилась к двери.
Николас схватил ее за руку и притянул к себе.
— Куда ты?
— Куда-нибудь подальше! — закричала она. — Подальше от тебя, сукин сын!
— Жюстина, ты поступаешь глупо. Свободной рукой она ударила его по лицу.
— Не смей так говорить со мной! — хрипло выкрикнула она с искаженным от ненависти лицом.
Не отдавая себе отчета, Николас ответил ей пощечиной. От сильного удара Жюстина отлетела к стене. У Николаса замерло сердце; он нежно произнес ее имя, Жюстина подошла и приникла к нему. Она гладила его затылок, и ее горячие слезы обжигали ему шею.
Николас приподнял ее, отнес на смятую постель, и они отдались всепоглощающей страсти.
Когда успокоилось биение их сердец, и Жюстина обвила его своими гибкими руками, Николас сказал нахмурившись:
— Это никогда не повторится. Никогда.
— Никогда, — прошептала Жюстина.
* * *
Николаса разбудил телефонный звонок, и он стал медленно, шаг за шагом, выбираться из пучины сна. Окончательно проснувшись, он потянулся к телефону; рядом с ним зашевелилась Жюстина.
— Да? — Голос Николаса звучал сердито.
— Привет, это Винсент. — Короткая пауза. — Я тебе помешал?
— Да, пожалуй.
— Извини, старик.
Из телефонной трубки доносилось неясное пение. Винсент был слишком японец, чтобы звонить в такую рань без серьезной причины. Николас знал: если он сейчас попросит перезвонить позже, Винсент повесит трубку.
— Что случилось, Винсент? Вряд ли тебе захотелось просто поболтать.
— Ты прав.
— В чем же дело?
— Ты слышал о трупе, который вытащили из воды пару дней назад?
— Да. — В животе у Николаса что-то оборвалось. — А что?
— Из-за него я и приехал сюда. — Винсент откашлялся; ему явно было не по себе. — Я сейчас в патологоанатомическом отделении. Знаешь, где это?
— Я знаю, как добраться до окружной клиники, если ты к этому клонишь, — коротко ответил Николас.
— К сожалению, это так, Ник.
Николас вдруг почувствовал противную слабость.
— Что происходит, черт возьми?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128
Николас наклонился и поднял камешек. Он очистил его от песка и почувствовал бесконечно гладкую поверхность. Время отшлифовало все кромки и придало камню свою форму, но его сущность осталась — его цвет, пятнышки и прожилки, плотность и твердость. Сущность изменить нельзя.
Жюстина взяла у него камешек и швырнула его далеко в море. Он ударился о воду и исчез в глубине, словно его никогда и не было. Но Николас еще ощущал его тяжесть на своей ладони.
— Это было бы слишком просто, — сказал он, — если бы можно было принимать близких людей без всяких наслоений, без их прошлого.
Жюстина молча стояла и смотрела на него, и только легкий поворот головы говорил о том, что она его слышит.
— Но это невозможно, — продолжал Николас. — У человека долгая память; в конце концов, именно память объединяет нас. Иногда, впервые встретившись, два человека испытывают какой-то особый трепет, слабое, но отчетливое ощущение узнавания — узнавания чего? Вероятно, родственной души. Или ауры. У этого явления много названий — его нельзя увидеть, но тем не менее, оно существует. — Николас помолчал. — Ты почувствовала это” когда мы встретились?
— Да... было какое-то чувство. — Жюстина провела большим пальцем по его запястью, потом посмотрела себе под ноги, на мокрый черный песок, на беспокойную воду. — Я боюсь тебе помнить. — Она резко подняла голову, словно приняла какое-то решение. — Мужчины, которых я знала, были подонки — впрочем, я сама выбирала...
— Ты хочешь сказать, что я могу оказаться таким же, как он?
— Но ты другой. Ник. Я знаю. — Жюстина убрала руку. — Я не могу снова через это пройти. Я просто не могу. Это не кино, где всегда заранее известно, что все кончится хорошо.
— А разве можно что-нибудь знать наперед?
Жюстина продолжала, не обращая внимания на его слова.
— Нас воспитали в романтическом духе, а жизнь оказалась coсем иной. Вечная любовь и прочная семья. Об этом твердили в кино, по телевизору, даже в рекламных роликах — особенно в рекламе. Мы все остаемся взрослыми детьми. И что делать, корда начинается настоящая жизнь и приходит одиночество?
— Наверно, продолжать поиски. Мы всю жизнь ищем то, что нам нужно: любовь, деньги, славу, безопасность. Просто каждой выбирает для себя главное.
— Только не я. — В голосе Жюстины звучала горечь. — Я уже не знаю, чего хочу.
— А чего ты хотела там, в Сан-Франциско? — В темноте Николас видел только ее силуэт на фоне звезд.
Ее глухой и отчужденный голос заставил его вздрогнуть.
— Я хотела... повиноваться.
— Что?
— Не могу поверить, что я тебе это сказала. — Они лежали в его постели, обнаженные, под простынями.
Лунный свет проникал сквозь окна как эфирный мост, ведущий в другой мир.
— Почему? — спросил Николас.
— Потому что мне стыдно. Мне стыдно, что я этого хотела. Но больше я не хочу быть такой. Никогда.
— Разве это так ужасно — хотеть повиноваться?
— У меня это было... Да, это было противоестественно.
— Что это значит?
Жюстина повернулась, и Николас почувствовал мягкое прикосновение ее груди.
— Я больше не хочу об этом говорить. Давай забудем. Николас притянул ее к себе и посмотрел ей в глаза.
— Давай договоримся. Я — это я, а не тот парень из Сан-Франциско. Кстати, как его звали?
— Крис.
— Так вот, я не Крис. — Он помолчал, изучая ее реакцию. — Ты понимаешь, о чем я говорю? Если ты боишься, что повторится то, что было, значит, ты видишь во мне Криса или еще кого-то. Это бывает со всеми; у каждого есть свои призраки. Но ты не должна этого допустить сейчас. Если ты сейчас себя не переломишь, ты никогда этого не сделаешь. И каждый мужчина, которого ты встретишь, будет для тебя Крисом, и ты никогда не освободишься от своего страха.
Жюстина вырвалась из его рук.
— По какому праву ты учишь меня жить? Что ты о себе воображаешь? Думаешь, ты уже все обо мне знаешь? — Она встала с кровати. — Ни черта ты не знаешь, и никогда не узнаешь. Мне наплевать на то, что ты говоришь!
Через мгновение послышалось хлопанье двери в ванной.
Николас сел на кровати, свесив ноги. Ему сильно захотелось курить, и он постарался думать о чем-то другом. Он закинул руки за голову и невидящим взглядом посмотрел в сторону моря. Даже теперь его не покидали мысли о Японии. Николас знал: за этим что-то кроется, но он сам так глубоко запрятал свои воспоминания, что теперь они очень медленно пробивались к свету.
Он поднялся с кровати.
— Жюстина!
Она вышла из ванной, одетая в джинсы и темную майку на бретельках. Ее глаза горели злыми огоньками.
— Я ухожу, — сказала она твердо.
— Так быстро? — Николас был удивлен театральностью ее поведения; он ей не верил.
— Мерзавец! Ты такой же, как все! — Жюстина направилась к двери.
Николас схватил ее за руку и притянул к себе.
— Куда ты?
— Куда-нибудь подальше! — закричала она. — Подальше от тебя, сукин сын!
— Жюстина, ты поступаешь глупо. Свободной рукой она ударила его по лицу.
— Не смей так говорить со мной! — хрипло выкрикнула она с искаженным от ненависти лицом.
Не отдавая себе отчета, Николас ответил ей пощечиной. От сильного удара Жюстина отлетела к стене. У Николаса замерло сердце; он нежно произнес ее имя, Жюстина подошла и приникла к нему. Она гладила его затылок, и ее горячие слезы обжигали ему шею.
Николас приподнял ее, отнес на смятую постель, и они отдались всепоглощающей страсти.
Когда успокоилось биение их сердец, и Жюстина обвила его своими гибкими руками, Николас сказал нахмурившись:
— Это никогда не повторится. Никогда.
— Никогда, — прошептала Жюстина.
* * *
Николаса разбудил телефонный звонок, и он стал медленно, шаг за шагом, выбираться из пучины сна. Окончательно проснувшись, он потянулся к телефону; рядом с ним зашевелилась Жюстина.
— Да? — Голос Николаса звучал сердито.
— Привет, это Винсент. — Короткая пауза. — Я тебе помешал?
— Да, пожалуй.
— Извини, старик.
Из телефонной трубки доносилось неясное пение. Винсент был слишком японец, чтобы звонить в такую рань без серьезной причины. Николас знал: если он сейчас попросит перезвонить позже, Винсент повесит трубку.
— Что случилось, Винсент? Вряд ли тебе захотелось просто поболтать.
— Ты прав.
— В чем же дело?
— Ты слышал о трупе, который вытащили из воды пару дней назад?
— Да. — В животе у Николаса что-то оборвалось. — А что?
— Из-за него я и приехал сюда. — Винсент откашлялся; ему явно было не по себе. — Я сейчас в патологоанатомическом отделении. Знаешь, где это?
— Я знаю, как добраться до окружной клиники, если ты к этому клонишь, — коротко ответил Николас.
— К сожалению, это так, Ник.
Николас вдруг почувствовал противную слабость.
— Что происходит, черт возьми?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128