Николасом овладела какая-то опустошенность, словно Сайго лишил его всех чувств. Он вспомнил, что сказала Юкио, увидев обгоревшие остатки обсерватории в Хиросиме: “Вот так же и моя душа”. Еще одна ложь; но теперь эти слова вполне применимы к нему самому.
Пошел снег, и небо стало белым. После непрерывного шума града, тишина казалась пугающей; радио, наконец, умолкло.
Николас подумал, что все случилось как в истории, которую рассказала Юкио, только наоборот. Это он был женщиной, которая напрасно ждала своего возлюбленного, обещавшего к ней вернуться. Интересно, если бы Юкио вернулась и не нашла его, стала бы она монахиней? В первый раз Николас подумал об Америке не просто как о какой-то стране на другом конце света. Оставить его любимую Японию? “Да, — сказал он себе. — Да. Но сначала...”
Снова ожил радиоприемник.
Я воображу, что целую губы,
По которым скучаю
Надеюсь, мои мечты сбудутся
А пока я буду вдалеке
Я буду каждый день писать домой
И я пришлю тебе всю сбою любовь...
Неудивительно, что с вокзала Николас не отправился прямо домой. Он бросил свои вещи в такси и назвал адресата Кансацу.
Похоже, снег в Токио шел уже давно. Он обильно покрывал улицы и повсюду возникали транспортные заторы. Первый снег в этом году выпал так поздно, что никто его уже и не ждал.
Стеклоочистители тяжело поскрипывали под тяжестью снега; такси медленно, то и дело останавливаясь, продвигалось вперед. Когда выехали на шоссе, дело пошло лучше: там асфальт был добросовестно очищен и посыпан песком.
Николас забился в угол заднего сидения и закрыл глаза. Когда они подъехали к зданиюрю , водитель окликнул его, и Николас попросил подождать, пока он не убедится, что там кто-то есть. Такси, казалось, медленно погружалось в снег; из выхлопной трубы вырывались белые облачка. Через минуту вернулся Николас, расплатился с таксистом и забрал свои вещи.
Кансацу угостил его зеленым чаем в одной из комнатрю ; в самом додзе уже никого не было.
— У тебя была очень трудная поездка, — сказал Кансацу. Через открытые сёдзи Николас видел, как медленно опускается на землю снег, заглушая собой все звуки; в сумерках снег казался скорее не белым, а голубым. В такую погоду нельзя было увидеть вершину Фудзи.
— Я вижу это по твоему лицу. И Николас рассказал ему.
После того, как он окончил свой рассказ, наступила долгая тишина, по крайней мере, так показалось Николасу.
— Кансацу...
Но сэнсэй остановил его.
— Пей чай, Николас.
Николас резко отодвинул серую глиняную чашку; чай расплескался по татами .
— Мне надоело — со мной обращаются, как с ребенком! Я знаю, что я хочу сделать... что я должен сделать.
— Мне кажется, — Кансацу не обратил внимания на эту вспышку, — сейчас ты должен пойти домой.
Николас поднялся с красным от ярости лицом.
— Вы что, не понимаете, что произошло? Вы меня не слушали?
— Я слышал каждое твое слово, — спокойно возразил Кансацу. — И я тебе сочувствую. Ты подтвердил мои опасения. Но нельзя поспешно принимать решения. Тебе кажется, что ты знаешь, как следует поступить, но я в этом сомневаюсь. Прошу тебя, послушай мой совет и возвращайся домой. Тебе нужно время, чтобы подумать...
— Я хочу получить от вас ответы на несколько вопросов, — резко сказал Николас. — Вы меня на это толкнули. Вы знали...
— Я ничего не знал. Теперь я знаю, как и ты. Согласись, это лучше, чем просто догадываться. Без этого нельзя принять правильное решение, ты ведь и сам понимаешь. — В последних словах слышался вопрос, словно сэнсэй ожидал подтверждения.
— Да.
— Хорошо. — Кансацу вздохнул и поднялся. Теперь они стояли друг напротив друга; их разделял низкий лакированный столик. — Если я что-то тебе недосказал, это было сделано для твоей же пользы.
— Для моей пользы?! — Кансацу поднял руку в успокаивающем жесте.
— Пожалуйста, позволь мне договорить. У меня были определенные догадки по поводу Сайго. — Его голос смягчился. — Что касается тебя, я сказал тебе то, что думаю: занятия в этом зале больше ничего тебе не дадут. И то, что ты вернулся живым из Кумамото, подтверждает мои слова.
— Я никогда...
— Знаю. — Кансацу обошел вокруг столика и взял Николаса за руку; до сих пор он никогда не делал ничего подобного. — Ты был моим лучшим учеником. Но пришла пора нам расстаться. Ты должен сам выбрать свой путь, Николас. Слишком долгое пребывание в этойрю , как и в любой другой, тебе только повредит. Но, — сэнсэй поднял указательный палец, — прежде чем ты решишь, куда идти, твой разум должен проясниться. И согласись, сейчас ты не можешь этим похвастать. Николас молча обдумывал слова Кансацу. — Пусть пройдет несколько дней — столько, сколько тебе понадобится. Когда ты почувствуешь, что готов, приходи ко мне.
Я буду здесь и постараюсь ответить на все твои вопросы. И мы вместе подумаем о твоем будущем.
— Есть одно обстоятельство, — заговорил наконец Николас, — которым нельзя пренебречь.
— И что же это?
— У меня теперь есть враг. — “И не пытайся меня выследить”. — Я вторгся на их территорию, не послушал их предупреждения. И я должен быть готов с ними встретиться.
Кансацу смотрел на медленно падающий снег. Никогда он не казался Николасу таким старым и слабым.
* * *
— Боюсь, тебя ждут плохие новости. Николас стоял с сумками в дверях своего дома. Он сразу подумал о Цзон.
— Где мама?
— У твоей тети. Входи в дом, Николас. — Полковник выглядел бледным и усталым.
В доме что-то изменилось, он показался Николасу каким-то пустым.
— Что случилось?
— Сацугаи, — спокойно сказал полковник; в руке он держал незажженную трубку. — Мы пытались связаться с тобой в Кумамото. Наконец, сегодня вечером я нашел Сайго. Итами удивилась, что Юкио решила остаться с ним.
Николас почувствовал, как внутри у него поворачивается острый нож. Было тихо, и он слышал тиканье часов на камине в кабинете полковника.
Полковник откашлялся.
— Сацугаи убит. Прости, что встречаю тебя такими новостями. Я вижу, поездка и без того была не из лучших.
— Как это произошло?
Полковник поднес трубку к губам и несколько раз продул ее, потом заглянул внутрь.
— Полиция считает, что это ограбление. Должно быть, Сацугаи застал вора.
— И никто ничего не слышал? Полковник пожал плечами.
— В доме в это время никого не было. Итами была у сестры.
— У какой? У Икура?
— Нет. Тэокэ. Николас не любил Тэокэ.
— Понятно. — Он взялся за сумки; полковник помог ему, и они вместе пошли через дом.
— Здесь так тихо, — сказал Николас. — Все как-то не так.
— Да, — согласился полковник, о чем-то задумавшись. Он опустился на футон и прижал большой и указательный пальцы к глазам. — Слуги ушли с матерью, а Атаки сегодня не придет.
Николас стал разбирать вещи, отделяя ненадеванное белье и сорочки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128