одни из них громадные, размером с суповую чашку, а другие — величиной с чайную чашечку. Маркиз с удовольствием вдыхал их аромат. Если распустились розы, значит, лето в разгаре и в окрестных полях зеленеют овес, ячмень и пшеница…
— Гвинет!
Протянув руку, Деймон нащупал подушку у спинки кровати и снова улегся. Затем потрогал бинты на лице. Черт бы побрал эти тряпки! Надо их содрать.
Немедленно.
Что они с ним сделали?
Деймон подцепил пальцем один из бинтов на лице и тут же услышал шаги в коридоре.
Он резко опустил руку и принялся барабанить пальцами по простыне.
Дверь отворилась.
— Деймон…
— Доброе утро, моя дорогая леди Симмз. — Он поднял вверх руку, приветствуя ее. — Входи.
— Проснулся, как я вижу.
— И чертовски проголодался. Просто умираю от голода. И еще хочу содрать эти бинты.
Деймон услышал, как Гвинет тихонько засмеялась и направилась в его сторону. Он уловил знакомый запах персиков и почувствовал на своем лице ее руку, теплую и ласковую. За спиной Гвинет послышались еще чьи-то шаги.
— Дженни, — обратилась к горничной Гвинет. — Принеси мне ножницы и миску с горячей водой. Твой хозяин проснулся.
— И он очень сердит! — добавил Деймон.
— Перестань, пожалуйста! И без того все слуги боятся тебя до смерти.
Что весьма удивительно, подумал Деймон, ибо большинство слуг его никогда не видели — должно быть, поверили россказням матери.
Гвинет села на кровать рядом с ним. Она сидела совсем близко, и он ощущал тепло ее тела, чувствовал исходящий от нее аромат — изумительный букет из персиков, душистого мыла… и женственности. Когда же она стала ощупывать бинты на его лице, Деймон понял, что ему ничего больше не нужно — только бы ощущать прикосновения ее рук. И еще… касаться ее. Интересно, во что она одета? А грудь ее все так же соблазнительна под тонким шелковым лифом? Волосы, должно быть, собраны на затылке в пучок. Как она сейчас смотрит на него — с нежностью, сердито или с жалостью? Когда-то ему хотелось, чтобы глаза ее пылали гневом. Но это, кажется, было в другой жизни.
Сейчас он хотел нежности.
— Объясни, пожалуйста, — потребовал Деймон, — кому принадлежит эта блестящая идея — привезти меня именно в Морнингхолл?
Он протянул руку, надеясь нащупать ее бедро. Так что же на ней сегодня? Шелковое платье? Или бомбазин?
Бархат. На ней сегодня бархатное платье.
Маркиз погрузил пальцы в пышные юбки Гвинет, и в конце концов ему все же удалось нащупать ее бедро. Он замер в напряжении, ожидая, что она сбросит его руку.
Но Гвинет этого не сделала.
— Привезти тебя сюда предложили его преподобие Милфорд и адмирал Фальконер, — ответила она.
— Какого черта Фальконер стал проявлять обо мне заботу? Он ведь один из них.
— Что ты имеешь в виду?
— Один из любимчиков.
Проклятие, он не может говорить без гнева даже сейчас.
— Разве? Он мне показался обаятельным и благородным человеком. Право, Деймон, он был озабочен твоей судьбой.
— Никто не озабочен моей судьбой.
— Если это так, то почему, по-твоему, я нахожусь здесь?
Этот аргумент заставил Деймона замолчать. Он не знал ответа на ее вопрос и не был уверен, что хочет его знать. Во всяком случае, маркиз был озадачен.
— Не знаю, — пробормотал он, испытывая какое-то странное волнение в груди. — Почему бы тебе самой не сказать?
— Нет, Деймон. Ты знаешь, почему я здесь, и я не намерена сама отвечать на свой же вопрос. Скажи сам: как ты думаешь, почему я здесь?
— Вероятно, они тебе заплатили.
— Сделай еще попытку догадаться.
— Ты хотела… помучить меня.
— Честное слово, я ожидала от тебя большего, — с упреком сказала она.
— Гм… может, ты испытываешь… угрызения совести?
Гвинет тяжко вздохнула, однако Деймон почувствовал, что она улыбается.
— Ну что мне с тобой делать?
— Для начала сними с меня эти ужасные бинты, — попросил он, поглаживая ее бедро. — А потом обсудим, что нам делать дальше.
Он ожидал, что Гвинет возмутится, однако она рассмеялась.
— Ты считаешь это забавным? — спросил Деймон, стараясь говорить как можно строже.
— Я нахожу это… обнадеживающим. А теперь сиди спокойно, пока я буду приводить тебя в порядок.
Деймон услышал шаги горничной; та принесла ножницы и миску и тут же удалилась. Он снова ощутил на своем лице пальцы Гвинет. Она осторожно ощупывала его скулы, брови, подбородок, виски. Прикосновения были приятными, и Деймон расслабился. Он лежал, откинувшись на подушки, блаженно улыбался и мечтал о том, чтобы это никогда не кончалось.
Может быть, безумие — это не так уж и плохо.
И тут его пронзил страх. Ведь он прекрасно понимал, что никакой он не безумный. Просто он наслаждался — наслаждался ее близостью и лаской. Что же касается его разума, то он был в полном порядке.
Деймон судорожно сглотнул.
— Тебе больно?
— Нет.
— А здесь?
— Нет.
— Хорошо. Тогда лежи спокойно, пока я буду разрезать твои бинты.
Гвинет подцепила большим пальцем бинт, и Деймон почувствовал прикосновение холодных ножниц, которые двигались по направлению к глазу. Он боялся дышать, им овладел внезапный страх: а что, если после того, как бинты будут сняты, он ничего не увидит? Может, он на всю жизнь останется слепым, искалеченным, беспомощным? Деймон зажмурился и не открывал глаза все время, пока Гвинет снимала с его лица теплые и влажные бинты.
И тут щеки его словно овеяло прохладным ветерком.
В комнате воцарилась напряженная тишина.
— Можешь открыть глаза, Деймон.
Он боялся открывать глаза, боялся, что ослеп, и в то же время не хотел, чтобы Гвинет поняла, что он трусит.
— Ты так и не сказала мне, почему ты оказалась здесь, в Морнингхолле, — заговорил Деймон, чтобы выиграть время. — А я не угадал.
Но он знал, почему она здесь. Он это знал — и страшился правды, такой хрупкой, такой пугающей и в то же время такой обнадеживающей.
— Открой глаза, и я скажу…
— Я не могу.
— Неправда, можешь.
Им овладели гнев и отчаяние. Он снова обливался потом и слышал гулкие удары своего сердца. Однако глаза так и не открыл.
— Открой глаза, Деймон. Пожалуйста, — попросила Гвинет.
Маркиз в отчаянии сжал кулаки. Если он лишился зрения, он не сможет ее увидеть. Не сможет ее увидеть и в том случае, если у него поврежден мозг. Невозможность видеть ее — это самое ужасное…
— Я хочу сообщить тебе что-то очень важное, Деймон, но я не сделаю это до тех пор, пока ты не откроешь глаза.
В ее голосе звучала такая нежность, что ему вдруг захотелось расплакаться. И еще ему хотелось ненавидеть эту нежность, он хотел заставить себя возненавидеть ее, как раньше ненавидел красивые цветы и хрупкий фарфор. Но вместо гнева и ярости он испытывал какие-то странные, до сих пор неведомые ему чувства: казалось, что-то подступило к горлу и сжало его с такой силой, что он не мог даже сглотнуть…
«Я хочу сообщить тебе что-то очень важное, Деймон, но я не сделаю это до тех пор, пока ты не откроешь глаза».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79
— Гвинет!
Протянув руку, Деймон нащупал подушку у спинки кровати и снова улегся. Затем потрогал бинты на лице. Черт бы побрал эти тряпки! Надо их содрать.
Немедленно.
Что они с ним сделали?
Деймон подцепил пальцем один из бинтов на лице и тут же услышал шаги в коридоре.
Он резко опустил руку и принялся барабанить пальцами по простыне.
Дверь отворилась.
— Деймон…
— Доброе утро, моя дорогая леди Симмз. — Он поднял вверх руку, приветствуя ее. — Входи.
— Проснулся, как я вижу.
— И чертовски проголодался. Просто умираю от голода. И еще хочу содрать эти бинты.
Деймон услышал, как Гвинет тихонько засмеялась и направилась в его сторону. Он уловил знакомый запах персиков и почувствовал на своем лице ее руку, теплую и ласковую. За спиной Гвинет послышались еще чьи-то шаги.
— Дженни, — обратилась к горничной Гвинет. — Принеси мне ножницы и миску с горячей водой. Твой хозяин проснулся.
— И он очень сердит! — добавил Деймон.
— Перестань, пожалуйста! И без того все слуги боятся тебя до смерти.
Что весьма удивительно, подумал Деймон, ибо большинство слуг его никогда не видели — должно быть, поверили россказням матери.
Гвинет села на кровать рядом с ним. Она сидела совсем близко, и он ощущал тепло ее тела, чувствовал исходящий от нее аромат — изумительный букет из персиков, душистого мыла… и женственности. Когда же она стала ощупывать бинты на его лице, Деймон понял, что ему ничего больше не нужно — только бы ощущать прикосновения ее рук. И еще… касаться ее. Интересно, во что она одета? А грудь ее все так же соблазнительна под тонким шелковым лифом? Волосы, должно быть, собраны на затылке в пучок. Как она сейчас смотрит на него — с нежностью, сердито или с жалостью? Когда-то ему хотелось, чтобы глаза ее пылали гневом. Но это, кажется, было в другой жизни.
Сейчас он хотел нежности.
— Объясни, пожалуйста, — потребовал Деймон, — кому принадлежит эта блестящая идея — привезти меня именно в Морнингхолл?
Он протянул руку, надеясь нащупать ее бедро. Так что же на ней сегодня? Шелковое платье? Или бомбазин?
Бархат. На ней сегодня бархатное платье.
Маркиз погрузил пальцы в пышные юбки Гвинет, и в конце концов ему все же удалось нащупать ее бедро. Он замер в напряжении, ожидая, что она сбросит его руку.
Но Гвинет этого не сделала.
— Привезти тебя сюда предложили его преподобие Милфорд и адмирал Фальконер, — ответила она.
— Какого черта Фальконер стал проявлять обо мне заботу? Он ведь один из них.
— Что ты имеешь в виду?
— Один из любимчиков.
Проклятие, он не может говорить без гнева даже сейчас.
— Разве? Он мне показался обаятельным и благородным человеком. Право, Деймон, он был озабочен твоей судьбой.
— Никто не озабочен моей судьбой.
— Если это так, то почему, по-твоему, я нахожусь здесь?
Этот аргумент заставил Деймона замолчать. Он не знал ответа на ее вопрос и не был уверен, что хочет его знать. Во всяком случае, маркиз был озадачен.
— Не знаю, — пробормотал он, испытывая какое-то странное волнение в груди. — Почему бы тебе самой не сказать?
— Нет, Деймон. Ты знаешь, почему я здесь, и я не намерена сама отвечать на свой же вопрос. Скажи сам: как ты думаешь, почему я здесь?
— Вероятно, они тебе заплатили.
— Сделай еще попытку догадаться.
— Ты хотела… помучить меня.
— Честное слово, я ожидала от тебя большего, — с упреком сказала она.
— Гм… может, ты испытываешь… угрызения совести?
Гвинет тяжко вздохнула, однако Деймон почувствовал, что она улыбается.
— Ну что мне с тобой делать?
— Для начала сними с меня эти ужасные бинты, — попросил он, поглаживая ее бедро. — А потом обсудим, что нам делать дальше.
Он ожидал, что Гвинет возмутится, однако она рассмеялась.
— Ты считаешь это забавным? — спросил Деймон, стараясь говорить как можно строже.
— Я нахожу это… обнадеживающим. А теперь сиди спокойно, пока я буду приводить тебя в порядок.
Деймон услышал шаги горничной; та принесла ножницы и миску и тут же удалилась. Он снова ощутил на своем лице пальцы Гвинет. Она осторожно ощупывала его скулы, брови, подбородок, виски. Прикосновения были приятными, и Деймон расслабился. Он лежал, откинувшись на подушки, блаженно улыбался и мечтал о том, чтобы это никогда не кончалось.
Может быть, безумие — это не так уж и плохо.
И тут его пронзил страх. Ведь он прекрасно понимал, что никакой он не безумный. Просто он наслаждался — наслаждался ее близостью и лаской. Что же касается его разума, то он был в полном порядке.
Деймон судорожно сглотнул.
— Тебе больно?
— Нет.
— А здесь?
— Нет.
— Хорошо. Тогда лежи спокойно, пока я буду разрезать твои бинты.
Гвинет подцепила большим пальцем бинт, и Деймон почувствовал прикосновение холодных ножниц, которые двигались по направлению к глазу. Он боялся дышать, им овладел внезапный страх: а что, если после того, как бинты будут сняты, он ничего не увидит? Может, он на всю жизнь останется слепым, искалеченным, беспомощным? Деймон зажмурился и не открывал глаза все время, пока Гвинет снимала с его лица теплые и влажные бинты.
И тут щеки его словно овеяло прохладным ветерком.
В комнате воцарилась напряженная тишина.
— Можешь открыть глаза, Деймон.
Он боялся открывать глаза, боялся, что ослеп, и в то же время не хотел, чтобы Гвинет поняла, что он трусит.
— Ты так и не сказала мне, почему ты оказалась здесь, в Морнингхолле, — заговорил Деймон, чтобы выиграть время. — А я не угадал.
Но он знал, почему она здесь. Он это знал — и страшился правды, такой хрупкой, такой пугающей и в то же время такой обнадеживающей.
— Открой глаза, и я скажу…
— Я не могу.
— Неправда, можешь.
Им овладели гнев и отчаяние. Он снова обливался потом и слышал гулкие удары своего сердца. Однако глаза так и не открыл.
— Открой глаза, Деймон. Пожалуйста, — попросила Гвинет.
Маркиз в отчаянии сжал кулаки. Если он лишился зрения, он не сможет ее увидеть. Не сможет ее увидеть и в том случае, если у него поврежден мозг. Невозможность видеть ее — это самое ужасное…
— Я хочу сообщить тебе что-то очень важное, Деймон, но я не сделаю это до тех пор, пока ты не откроешь глаза.
В ее голосе звучала такая нежность, что ему вдруг захотелось расплакаться. И еще ему хотелось ненавидеть эту нежность, он хотел заставить себя возненавидеть ее, как раньше ненавидел красивые цветы и хрупкий фарфор. Но вместо гнева и ярости он испытывал какие-то странные, до сих пор неведомые ему чувства: казалось, что-то подступило к горлу и сжало его с такой силой, что он не мог даже сглотнуть…
«Я хочу сообщить тебе что-то очень важное, Деймон, но я не сделаю это до тех пор, пока ты не откроешь глаза».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79