— Не хотите ли со мной прогуляться?
— Да, конечно, сэр, — пробормотал польщенный Фойл. — Разумеется, сэр.
Адмирал увел его подальше от всех. Прошло какое-то время, прежде чем лицо Болтона обрело нормальный цвет. А когда адмирал заговорил, голос его звучал уже вполне спокойно:
— Я обратил внимание на то, что ваш капитан задал вам сегодня взбучку, Фойл. По какому поводу, интересно знать?
Фойл нервно сглотнул.
— Я опоздал на смену, сэр, — солгал он. — Но не по своей вине. Капитан велел мне вычистить гальюны, и мне никто не сказал, который час.
— Вычистить гальюны? Но ведь это унизительно для такого молодого, перспективного офицера, как вы. Не так ли?
— Да, сэр. Весьма унизительно. — Вот это соответствовало истине. Морнингхолл заставил его вычистить гальюны в наказание за то, что Фойл сам же и довел их до такого состояния.
— И он делал вам выговор в присутствии ваших коллег? Могу себе представить, как вы были шокированы и раздосадованы.
— Да, тем более что я не заслуживал этого наказания. Но меня всегда наказывают за то, в чем я не виноват, сэр.
— Это ужасно, если капитаном такой сукин сын. Я готов поспорить, что вы мечтаете о том, чтобы вас перевели с этой развалины и подальше от этого тирана — куда-нибудь на настоящее судно.
— На фрегат, сэр? — с надеждой спросил Фойл.
— А почему бы и нет?
Адмирал положил руку на внезапно гордо распрямившиеся плечи Фойла — так мог бы сделать только отец или близкий друг — и подвел его к борту. То, что за ними, позеленев от зависти, наблюдали издали другие гардемарины, сгладило горечь унижения, которое Фойл испытал во время недавней выволочки от Морнингхолла. После недолгого молчания адмирал заговорил снова, глядя куда-то вдаль:
— Знаете, мистер Фойл… Тут возможна, помимо перевода на другое судно, еще и денежная награда, если вы правильно разыграете карту. На вашем пути стоит одно препятствие, мой мальчик. Это Морнингхолл, черт бы его побрал…
Фойл проглотил ком в горле, не решаясь что-то ответить.
Болтон все еще продолжал смотреть вдаль.
— Что случилось с его предшественником?.. Ах да, был мятеж заключенных… Достаточно одной искры — и может произойти взрыв.
— Да, сэр… У нас есть на борту несколько горячих голов, которые всегда готовы затеять бучу, — сказал Фойл, вдруг догадавшись, о чем идет речь, и приходя от этого в возбуждение.
— И они ненавидят Морнингхолла не меньше вашего?
— Да, сэр, не меньше.
— Что ж, мой мальчик, вы знаете, чего вы хотите от жизни: перевода на фрегат, некоторой суммы денег… Впрочем, это так, бредовые мысли старого человека.
И хотя адмирал сказал «это так», глаза его говорили совсем об обратном.
Адмирал Болтон по причине исхода известной дуэли наверняка хотел бы видеть маркиза Морнингхолла покойником, подумал Фойл. И он готов хорошо за это заплатить. Что касается Фойла, он отлично знал, как осуществить то, чего желал этот «старый человек», — сделать все так, чтобы и тень подозрения ни в коем случае не упала ни на адмирала, ни на него, Фойла.
Сейчас, прогуливаясь по палубе, Фойл подозвал одного из караульных:
— Уилсон!
— Да, сэр?
— Приведи ко мне заключенного, этого лягушатника Армана Море. Того самого, что всегда готов затеять бучу. Я так понимаю, что он сейчас подстрекает непокорных, и кто-то из начальства должен поговорить с ним.
Уилсон просветлел лицом. Никто не любил Море.
— Да, сэр! — с готовностью отозвался караульный, и его башмаки застучали по палубе.
Фойл принялся взад-вперед расхаживать по юту. На губах у него блуждала многозначительная улыбка.
Если закрыть глаза, он мог явственно представить себе фрегат, который пообещал ему адмирал Болтон.
Глава 14
Следующие два часа прошли в неловком молчании. Гвинет делала записи, а Морнингхолл, держа свой гроссбух в левой руке и папки Ротшильда в правой, монотонно произносил цифры поставок за последние пять месяцев.
Выражение лица у него было каменное, но глаза поблескивали от стыда и гнева. Не приходилось сомневаться, что случившийся с ним приступ задел его самолюбие, и Гвинет понимала, что лишь глупец решится открыть рот и напомнить маркизу о том, что произошло. Это могло бы завершиться фатально, а ей жизнь была дорога.
Поэтому Гвинет с деловым выражением лица фиксировала все обнаруженные его светлостью расхождения и досадовала на себя за то, что обращает внимание на упавшую на лоб капитана темную прядь волос и. на прочие не имеющие отношения к делу мелочи. Какой-то внутренний голос подсказывал ей, что Морнингхолл отнюдь не был демоном. Да, у него трудный характер. Да, он может быть излишне резким. Надменный, пугающий, загадочный, зависящий от перепадов настроения — все это так. Но не дьявол. Ибо дьявол не может проявить жалость к страданиям ребенка.
Гвинет молча наблюдала за тем, как его палец двигался вдоль колонки цифр. Как много она узнала о нем за эти полдня…
Она узнала, что у него, оказывается, есть и сердце, и душа, хотя по какой-то непонятной ей причине он не желает этого показывать.
Она узнала, что он когда-то был напуган, что у него порой бывает такая же реакция, как и у сестренки Морганны, однажды испугавшейся грозы.
И, наконец, Гвинет вынуждена была признаться самой себе, что испытывает к нему некое чувство и что, возможно, он начинает ей нравиться.
Несмотря ни на что, он, судя по всему, ценил в ней ум не в меньшей мере, чем ее тело. Их общая работа сегодня подтверждала этот факт. Они сидели вместе, он спрашивал ее мнение, доверял ей и одобрял ее действия. Уильям никогда бы ее не допустил до этого. Всегда милый и доброжелательный, он погладил бы ее по головке и с улыбкой сказал: «Уж позволь мне самому разобраться со всеми этими вещами».
У Гвинет защемило сердце, и она сглотнула подступивший к горлу комок. И хотя, казалось, даже воздух вокруг Морнингхолла был накален и потрескивал от напряжения, ей вдруг захотелось встать, подойти к нему и поблагодарить за то, что он обращается с ней как с равной. Ей захотелось обвить его шею руками и успокоить, сказать, что у него нет оснований смущаться и стыдиться того, что произошло во время приступа. И не надо делать каменное лицо, опасаться, что она станет смеяться над ним.
Однако Морнингхолл вряд ли будет благодарен ей. Он мужчина очень красивый и — о да! — опасный, а таким свойственны гордость и самолюбие. Поэтому лучше — и безопаснее — помалкивать… пока что.
Постепенно все прояснялось. С самого начала она была введена в заблуждение этим сатанинским выражением лица, его дьявольским высокомерием и надменностью, зловещей грацией, присущей каждому его движению. Сейчас же она начинала догадываться, почему Морнингхолл вел себя подобным образом, почему старался держать всех на расстоянии.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79
— Да, конечно, сэр, — пробормотал польщенный Фойл. — Разумеется, сэр.
Адмирал увел его подальше от всех. Прошло какое-то время, прежде чем лицо Болтона обрело нормальный цвет. А когда адмирал заговорил, голос его звучал уже вполне спокойно:
— Я обратил внимание на то, что ваш капитан задал вам сегодня взбучку, Фойл. По какому поводу, интересно знать?
Фойл нервно сглотнул.
— Я опоздал на смену, сэр, — солгал он. — Но не по своей вине. Капитан велел мне вычистить гальюны, и мне никто не сказал, который час.
— Вычистить гальюны? Но ведь это унизительно для такого молодого, перспективного офицера, как вы. Не так ли?
— Да, сэр. Весьма унизительно. — Вот это соответствовало истине. Морнингхолл заставил его вычистить гальюны в наказание за то, что Фойл сам же и довел их до такого состояния.
— И он делал вам выговор в присутствии ваших коллег? Могу себе представить, как вы были шокированы и раздосадованы.
— Да, тем более что я не заслуживал этого наказания. Но меня всегда наказывают за то, в чем я не виноват, сэр.
— Это ужасно, если капитаном такой сукин сын. Я готов поспорить, что вы мечтаете о том, чтобы вас перевели с этой развалины и подальше от этого тирана — куда-нибудь на настоящее судно.
— На фрегат, сэр? — с надеждой спросил Фойл.
— А почему бы и нет?
Адмирал положил руку на внезапно гордо распрямившиеся плечи Фойла — так мог бы сделать только отец или близкий друг — и подвел его к борту. То, что за ними, позеленев от зависти, наблюдали издали другие гардемарины, сгладило горечь унижения, которое Фойл испытал во время недавней выволочки от Морнингхолла. После недолгого молчания адмирал заговорил снова, глядя куда-то вдаль:
— Знаете, мистер Фойл… Тут возможна, помимо перевода на другое судно, еще и денежная награда, если вы правильно разыграете карту. На вашем пути стоит одно препятствие, мой мальчик. Это Морнингхолл, черт бы его побрал…
Фойл проглотил ком в горле, не решаясь что-то ответить.
Болтон все еще продолжал смотреть вдаль.
— Что случилось с его предшественником?.. Ах да, был мятеж заключенных… Достаточно одной искры — и может произойти взрыв.
— Да, сэр… У нас есть на борту несколько горячих голов, которые всегда готовы затеять бучу, — сказал Фойл, вдруг догадавшись, о чем идет речь, и приходя от этого в возбуждение.
— И они ненавидят Морнингхолла не меньше вашего?
— Да, сэр, не меньше.
— Что ж, мой мальчик, вы знаете, чего вы хотите от жизни: перевода на фрегат, некоторой суммы денег… Впрочем, это так, бредовые мысли старого человека.
И хотя адмирал сказал «это так», глаза его говорили совсем об обратном.
Адмирал Болтон по причине исхода известной дуэли наверняка хотел бы видеть маркиза Морнингхолла покойником, подумал Фойл. И он готов хорошо за это заплатить. Что касается Фойла, он отлично знал, как осуществить то, чего желал этот «старый человек», — сделать все так, чтобы и тень подозрения ни в коем случае не упала ни на адмирала, ни на него, Фойла.
Сейчас, прогуливаясь по палубе, Фойл подозвал одного из караульных:
— Уилсон!
— Да, сэр?
— Приведи ко мне заключенного, этого лягушатника Армана Море. Того самого, что всегда готов затеять бучу. Я так понимаю, что он сейчас подстрекает непокорных, и кто-то из начальства должен поговорить с ним.
Уилсон просветлел лицом. Никто не любил Море.
— Да, сэр! — с готовностью отозвался караульный, и его башмаки застучали по палубе.
Фойл принялся взад-вперед расхаживать по юту. На губах у него блуждала многозначительная улыбка.
Если закрыть глаза, он мог явственно представить себе фрегат, который пообещал ему адмирал Болтон.
Глава 14
Следующие два часа прошли в неловком молчании. Гвинет делала записи, а Морнингхолл, держа свой гроссбух в левой руке и папки Ротшильда в правой, монотонно произносил цифры поставок за последние пять месяцев.
Выражение лица у него было каменное, но глаза поблескивали от стыда и гнева. Не приходилось сомневаться, что случившийся с ним приступ задел его самолюбие, и Гвинет понимала, что лишь глупец решится открыть рот и напомнить маркизу о том, что произошло. Это могло бы завершиться фатально, а ей жизнь была дорога.
Поэтому Гвинет с деловым выражением лица фиксировала все обнаруженные его светлостью расхождения и досадовала на себя за то, что обращает внимание на упавшую на лоб капитана темную прядь волос и. на прочие не имеющие отношения к делу мелочи. Какой-то внутренний голос подсказывал ей, что Морнингхолл отнюдь не был демоном. Да, у него трудный характер. Да, он может быть излишне резким. Надменный, пугающий, загадочный, зависящий от перепадов настроения — все это так. Но не дьявол. Ибо дьявол не может проявить жалость к страданиям ребенка.
Гвинет молча наблюдала за тем, как его палец двигался вдоль колонки цифр. Как много она узнала о нем за эти полдня…
Она узнала, что у него, оказывается, есть и сердце, и душа, хотя по какой-то непонятной ей причине он не желает этого показывать.
Она узнала, что он когда-то был напуган, что у него порой бывает такая же реакция, как и у сестренки Морганны, однажды испугавшейся грозы.
И, наконец, Гвинет вынуждена была признаться самой себе, что испытывает к нему некое чувство и что, возможно, он начинает ей нравиться.
Несмотря ни на что, он, судя по всему, ценил в ней ум не в меньшей мере, чем ее тело. Их общая работа сегодня подтверждала этот факт. Они сидели вместе, он спрашивал ее мнение, доверял ей и одобрял ее действия. Уильям никогда бы ее не допустил до этого. Всегда милый и доброжелательный, он погладил бы ее по головке и с улыбкой сказал: «Уж позволь мне самому разобраться со всеми этими вещами».
У Гвинет защемило сердце, и она сглотнула подступивший к горлу комок. И хотя, казалось, даже воздух вокруг Морнингхолла был накален и потрескивал от напряжения, ей вдруг захотелось встать, подойти к нему и поблагодарить за то, что он обращается с ней как с равной. Ей захотелось обвить его шею руками и успокоить, сказать, что у него нет оснований смущаться и стыдиться того, что произошло во время приступа. И не надо делать каменное лицо, опасаться, что она станет смеяться над ним.
Однако Морнингхолл вряд ли будет благодарен ей. Он мужчина очень красивый и — о да! — опасный, а таким свойственны гордость и самолюбие. Поэтому лучше — и безопаснее — помалкивать… пока что.
Постепенно все прояснялось. С самого начала она была введена в заблуждение этим сатанинским выражением лица, его дьявольским высокомерием и надменностью, зловещей грацией, присущей каждому его движению. Сейчас же она начинала догадываться, почему Морнингхолл вел себя подобным образом, почему старался держать всех на расстоянии.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79