Гвинет почувствовала страх.
Но другие чувства перебороли этот страх.
Опершись на локоть, она приподнялась, и ее губы сложились в насмешливую улыбочку.
— А чем это вы так потрясены, лорд? Даже расстроены. Неужто вас обеспокоило состояние моего здоровья? А может быть, до вашего каменного сердца дошло наконец-то, в каких кошмарных условиях содержатся несчастные, заживо погребенные в преисподней под вашими ногами?
— У меня нет сердца.
— Почему же, оно есть. Только очень недоброе. Холодное как могила — и с гнильцой.
Выражение гнева на его лице сошло на нет, оно стало каменно-бесстрастным.
— Весьма выразительно сказано. Вам следовало быть поэтессой.
— А вам следовало бы испытать чувство стыда, Морнингхолл. Мне стыдно подумать, что я, как и вы, причисляю себя породе людей, настолько я потрясена и возмущена тем, что видела!
Он налил в стакан бренди.
— А вас увиденное не шокирует? — спросила Гвинет.
— Вы же сказали, что у меня недоброе сердце.
— Ради Бога, скажите, как можете вы спокойно говорить и не испытывать сострадания и жалости к людям, которые у вас под ногами — совсем рядом — живут в страшных мучениях и умирают от голода?
Морнингхолл повернулся к ней, и Гвинет убедилась, что ему все же стыдно, о чем свидетельствовал новый приступ гнева, отразившийся в его взгляде.
— Я не знал, что там так гадко.
— Вы хотите сказать, что никогда не спускались вниз?
— Если честно — нет. Поддерживать порядок там должен был Фойл. Я доверил ему это, а он меня подвел. Он лгал мне. Проклятие, не смотрите на меня так! Я уже говорил вам, что не собирался быть капитаном на этом чертовом судне, и самое лучшее, что может быть, — это если меня прогонят из этого проклятого флота…
— Так уходите сами! — Гвинет вскочила и уставилась на Морнингхолла. — Пусть служат здесь другие, те, кто благороднее вас! Вы — порочное и гадкое создание, которое очень жалеет себя и не в состоянии видеть страданий и мук окружающих! Но знаете, что вам никак нельзя простить? То, что вам на все наплевать! — Гвинет обошла вращающееся кресло и для вящей убедительности ткнула пальцем Морнингхолла в грудь. — Вам наплевать на муки этих несчастных! — Она снова ткнула пальцем в его грудь. — Вам наплевать на то, что им приходится есть, пить, на чем и в чем спать, — снова укол пальцем, — вас интересуют только собственные амбиции, цели и удобства.
Морнингхолл схватил ее за одно, затем за другое запястье, поднял их над головой и притянул к себе. Ее злые глаза оказались на одном уровне с его глазами.
— Эти люди сами накликали на себя страдания, — прорычал он. — Они заключенные, потому что они враги, черт возьми, они…
— Люди! — перебила его Гвинет, пытаясь освободиться из его объятий. — И они заслуживают того, чтобы с ними обращались по-человечески!
— С ними будут обращаться так, как они себя поведут!
— Как бы они себя ни вели, такое обращение недопустимо!
— Ваше поведение тоже требует, чтобы с вами обращались соответствующим образом. И если вы не перестанете царапаться и драться, то вы дождетесь.
Гвинет похолодела, на щеках у нее выступили пунцовые пятна, когда она посмотрела на себя: в ходе борьбы один из розовых сосков вылез из-за лифа платья.
Она ахнула и попыталась освободить запястья, однако Морнингхолл продолжал сжимать их железной хваткой. Гвинет попятилась, ее бедра уперлись в край кровати.
— Немедленно отпустите меня, Морнингхолл!
Он вскинул бровь, зловеще улыбнулся и стал подталкивать ее к постели.
— Я сказала — отпустите меня!
— С удовольствием, — низким грудным голосом пробормотал он. — За небольшую плату.
Он толкнул ее посильнее, и они оба упали поперек кровати под шелест и хруст ее шелковых юбок. Однако ее запястья Морнингхолл так и не отпустил.
Гвинет смотрела на него, гневно сверкая глазами. Инстинкт подсказывал ей, что нужно немедленно спасаться бегством. Однако убежать она не могла. Он навалился на нее, загородив даже свет, на его лицо падала дьявольская тень. Гвинет сделала попытку высвободить колено, но оно было прижато его бедром к кровати. Он опустил глаза к ее обнажившемуся соску, и она увидела, как в них засветился какой-то голодный блеск. Ее соски горели, касаясь его груди, теперь она почувствовала горячую тяжесть внизу живота. Но даже если ее подводит тело, она останется сильна духом! Она не позволит ему догадаться о ее состоянии, она не станет играть в его игру!
— Вы сказали — за небольшую плату. — Гвинет выдавила из себя смешок. — Полагаю, что цена такова: я должна оставить вас в покое и переключиться на другие суда, не так ли?
Он нагнул голову еще ниже, полностью загородив свет.
— Аи contraire, мадам. Я вовсе не хочу, чтобы вы меня покидали. Вы были замужем, и не стоит притворяться, будто не догадываетесь о моих намерениях. — Гвинет застыла, когда он провел пальцем по пульсирующей жилке у нее на шее. — Вы ведь знаете, что я хочу вас. И я хочу, чтобы вы попросили меня «взять» вас сейчас, до истечения этого часа.
— Я вижу, что самоуверенность — одно из главных свойств вашего характера. Однако боюсь, что вы зря тратите время на пустые разговоры.
Он буквально приник к ней, глаза его сверлили ее, в них сверкало пламя ярости.
— Вы готовы поспорить?
— Я не столь глупа. И не безумна.
— Но это может означать лишь одно: вы боитесь проиграть. Будь вы убеждены, что сможете мне воспротивиться, вы бы просто рассмеялись. — Морнингхолл понизил голос: — Но я не вижу, чтобы вы смеялись.
— Ваша надменность не знает границ. Он хмыкнул:
— Вы все же хотите меня.
— Вы… вы ничего со мной не сделаете, Морнингхолл! Ничего!
— Думаю, что докажу вам обратное.
Темные ресницы его опустились, пригасив блеск его глаз. Большим пальцем он погладил чувствительную часть ее запястья в самом низу, и она напряглась. Он опустил голову, его дыхание опалило ей бровь, губы коснулись волос у ее виска. Гвинет задрожала. Она остро ощутила исходящий от него запах сандалового дерева, мыла и мужского возбуждения.
— Так мне доказать, что вы не правы, миледи? Или вы слишком трусливы, чтобы позволить мне сделать такую попытку?
Как будто у нее был выбор! Этот умный и хитрый мерзавец загнал ее в угол. Она должна либо отказаться от спора и бежать, как последняя трусиха, доказав тем самым, что не владеет собой, и потерять его уважение, либо безрассудно принять его вызов и попытаться устоять против его мужского напора, что было весьма непростой задачей, судя по тому жару, который поднимался в ней при одной мысли об этом. И все же она должна показать свою силу — пусть видит, что она не боится его чар.
Ладно! Пусть делает все, что пожелает. Она настроит свой мозг на иную волну и унизит его отсутствием всякого отклика на его штучки, на его неотразимость.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79
Но другие чувства перебороли этот страх.
Опершись на локоть, она приподнялась, и ее губы сложились в насмешливую улыбочку.
— А чем это вы так потрясены, лорд? Даже расстроены. Неужто вас обеспокоило состояние моего здоровья? А может быть, до вашего каменного сердца дошло наконец-то, в каких кошмарных условиях содержатся несчастные, заживо погребенные в преисподней под вашими ногами?
— У меня нет сердца.
— Почему же, оно есть. Только очень недоброе. Холодное как могила — и с гнильцой.
Выражение гнева на его лице сошло на нет, оно стало каменно-бесстрастным.
— Весьма выразительно сказано. Вам следовало быть поэтессой.
— А вам следовало бы испытать чувство стыда, Морнингхолл. Мне стыдно подумать, что я, как и вы, причисляю себя породе людей, настолько я потрясена и возмущена тем, что видела!
Он налил в стакан бренди.
— А вас увиденное не шокирует? — спросила Гвинет.
— Вы же сказали, что у меня недоброе сердце.
— Ради Бога, скажите, как можете вы спокойно говорить и не испытывать сострадания и жалости к людям, которые у вас под ногами — совсем рядом — живут в страшных мучениях и умирают от голода?
Морнингхолл повернулся к ней, и Гвинет убедилась, что ему все же стыдно, о чем свидетельствовал новый приступ гнева, отразившийся в его взгляде.
— Я не знал, что там так гадко.
— Вы хотите сказать, что никогда не спускались вниз?
— Если честно — нет. Поддерживать порядок там должен был Фойл. Я доверил ему это, а он меня подвел. Он лгал мне. Проклятие, не смотрите на меня так! Я уже говорил вам, что не собирался быть капитаном на этом чертовом судне, и самое лучшее, что может быть, — это если меня прогонят из этого проклятого флота…
— Так уходите сами! — Гвинет вскочила и уставилась на Морнингхолла. — Пусть служат здесь другие, те, кто благороднее вас! Вы — порочное и гадкое создание, которое очень жалеет себя и не в состоянии видеть страданий и мук окружающих! Но знаете, что вам никак нельзя простить? То, что вам на все наплевать! — Гвинет обошла вращающееся кресло и для вящей убедительности ткнула пальцем Морнингхолла в грудь. — Вам наплевать на муки этих несчастных! — Она снова ткнула пальцем в его грудь. — Вам наплевать на то, что им приходится есть, пить, на чем и в чем спать, — снова укол пальцем, — вас интересуют только собственные амбиции, цели и удобства.
Морнингхолл схватил ее за одно, затем за другое запястье, поднял их над головой и притянул к себе. Ее злые глаза оказались на одном уровне с его глазами.
— Эти люди сами накликали на себя страдания, — прорычал он. — Они заключенные, потому что они враги, черт возьми, они…
— Люди! — перебила его Гвинет, пытаясь освободиться из его объятий. — И они заслуживают того, чтобы с ними обращались по-человечески!
— С ними будут обращаться так, как они себя поведут!
— Как бы они себя ни вели, такое обращение недопустимо!
— Ваше поведение тоже требует, чтобы с вами обращались соответствующим образом. И если вы не перестанете царапаться и драться, то вы дождетесь.
Гвинет похолодела, на щеках у нее выступили пунцовые пятна, когда она посмотрела на себя: в ходе борьбы один из розовых сосков вылез из-за лифа платья.
Она ахнула и попыталась освободить запястья, однако Морнингхолл продолжал сжимать их железной хваткой. Гвинет попятилась, ее бедра уперлись в край кровати.
— Немедленно отпустите меня, Морнингхолл!
Он вскинул бровь, зловеще улыбнулся и стал подталкивать ее к постели.
— Я сказала — отпустите меня!
— С удовольствием, — низким грудным голосом пробормотал он. — За небольшую плату.
Он толкнул ее посильнее, и они оба упали поперек кровати под шелест и хруст ее шелковых юбок. Однако ее запястья Морнингхолл так и не отпустил.
Гвинет смотрела на него, гневно сверкая глазами. Инстинкт подсказывал ей, что нужно немедленно спасаться бегством. Однако убежать она не могла. Он навалился на нее, загородив даже свет, на его лицо падала дьявольская тень. Гвинет сделала попытку высвободить колено, но оно было прижато его бедром к кровати. Он опустил глаза к ее обнажившемуся соску, и она увидела, как в них засветился какой-то голодный блеск. Ее соски горели, касаясь его груди, теперь она почувствовала горячую тяжесть внизу живота. Но даже если ее подводит тело, она останется сильна духом! Она не позволит ему догадаться о ее состоянии, она не станет играть в его игру!
— Вы сказали — за небольшую плату. — Гвинет выдавила из себя смешок. — Полагаю, что цена такова: я должна оставить вас в покое и переключиться на другие суда, не так ли?
Он нагнул голову еще ниже, полностью загородив свет.
— Аи contraire, мадам. Я вовсе не хочу, чтобы вы меня покидали. Вы были замужем, и не стоит притворяться, будто не догадываетесь о моих намерениях. — Гвинет застыла, когда он провел пальцем по пульсирующей жилке у нее на шее. — Вы ведь знаете, что я хочу вас. И я хочу, чтобы вы попросили меня «взять» вас сейчас, до истечения этого часа.
— Я вижу, что самоуверенность — одно из главных свойств вашего характера. Однако боюсь, что вы зря тратите время на пустые разговоры.
Он буквально приник к ней, глаза его сверлили ее, в них сверкало пламя ярости.
— Вы готовы поспорить?
— Я не столь глупа. И не безумна.
— Но это может означать лишь одно: вы боитесь проиграть. Будь вы убеждены, что сможете мне воспротивиться, вы бы просто рассмеялись. — Морнингхолл понизил голос: — Но я не вижу, чтобы вы смеялись.
— Ваша надменность не знает границ. Он хмыкнул:
— Вы все же хотите меня.
— Вы… вы ничего со мной не сделаете, Морнингхолл! Ничего!
— Думаю, что докажу вам обратное.
Темные ресницы его опустились, пригасив блеск его глаз. Большим пальцем он погладил чувствительную часть ее запястья в самом низу, и она напряглась. Он опустил голову, его дыхание опалило ей бровь, губы коснулись волос у ее виска. Гвинет задрожала. Она остро ощутила исходящий от него запах сандалового дерева, мыла и мужского возбуждения.
— Так мне доказать, что вы не правы, миледи? Или вы слишком трусливы, чтобы позволить мне сделать такую попытку?
Как будто у нее был выбор! Этот умный и хитрый мерзавец загнал ее в угол. Она должна либо отказаться от спора и бежать, как последняя трусиха, доказав тем самым, что не владеет собой, и потерять его уважение, либо безрассудно принять его вызов и попытаться устоять против его мужского напора, что было весьма непростой задачей, судя по тому жару, который поднимался в ней при одной мысли об этом. И все же она должна показать свою силу — пусть видит, что она не боится его чар.
Ладно! Пусть делает все, что пожелает. Она настроит свой мозг на иную волну и унизит его отсутствием всякого отклика на его штучки, на его неотразимость.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79