Затих и вышкувский аэродром. Редко-редко поднимались с него одиночные самолеты, и еще реже – группы. За последние десять дней только дважды пришлось Демину водить за Вислу свое звено. Оба вылета на штурмовку переднего края обороны противника прошли сравнительно спокойно – ни сильного зенитного огня, ни «мессершмиттов» в воздухе не было. Сбросив бомбы на артиллерийские позиции, ИЛы благополучно возвратились домой, и мотористам не пришлось латать ни одной пробоины.
Зара теперь не уходила с опустевшей стоянки, когда улетала в бой «тринадцатая», мерзла в тесных яловых сапожках до ее возвращения. Что такое счастье? – спрашивала она себя. Земля, по которой ты ходишь, мир, к которому ты вместе со всеми воюющими и находящимися в тылу стремишься, и этот нескладный зеленоглазый парень, ее Николай, обычный летчик, каких немало на фронте. Нет, разве таких много? – обрывала она себя. – Разве ты можешь заменить его кем-нибудь?
Только один он в жизни такой, только у него такие понимающие, ласковые глаза. Только он может говорить ей в сумерках особенные, неповторимые слова, значение которых для других непонятно. Это, наверное, и есть счастье – видеть, как на горизонте появляются маленькие точки штурмовиков, и одна из них, вырастая и увеличиваясь в объеме, вдруг оказывается «тринадцатой.
А когда застучат по твердому грунту колеса на посадке и уже на маленькой скорости будет рулить машина к стоянке, какое счастье разглядеть в кабине дорогое тебе лицо! А разве не счастье стоять потом у затихшего самолета и делать вид, что ты ровным счетом не имеешь никакого отношения к летчику, вернувшемуся из боя!..
Как немного, в сущности, надо человеку, чтобы почувствовать себя счастливым. Зара грустно вздохнула, подумав о том, что в последнее время все труднее и труднее скрывать отношения. Она так светилась, когда Николай невредимый возвращался из боя, что трудно было это не заметить. Да и Демин, покидая пилотскую кабину, отвечая на обязательные вопросы «папаши» Заморина о том, как работал мотор, как действовали тяги руля и сразу ли вышли стойки шасси, видел только ее. И как же хотелось Николаю в такие минуты, позабыв обо всем, броситься к Заре, обнять ее худые, угловатые плечи! Но он лишь взглядом имел право высказать свои чувства. Однако и во взглядах было столько восторга, света и ласки, что даже Зара не выдерживала, потупившись, отводила глаза в сторону, начинала кусать кончик косы. Покрываясь румянцем, она спрашивала звеняще-тугим грудным голосом:
– Товарищ командир, как за Вислой? «Мессершмитты» не обижали?
– Спасибо, Зара, обошлось, – отвечал он сдержанно, продолжая ласкать ее глазами.
Каждый день вырывали они минуты для встреч.
То в землянке лесной заброшенной виделись, то в клубе на киносеансе сидели рядом.
– Послушай, Зара, – тихо говорил Демин, – я никогда не думал, что это так прекрасно.
– Что «это»? – запрокидывая голову, переспрашивала она.
– То, что мы вместе, – горячо и убежденно отвечал Демин, – то, что мы любим друг друга, что мы муж и жена. Разве этого мало для счастья?
Зарема резко выдернула руки из его рук.
– Счастье? – переспросила она строго. – Извини меня Николенька, но мне так часто кажется, что мы крадем свое счастье.
– У кого же, милая?
– У войны.
– Ты говоришь загадками.
– Почему же. Если бы мы не крали свое счастье, мы бы ни от кого не скрывались. Ни от нашего командира полка Ветлугина, ни от майора Колесова, ни от нашего «папаши» Заморина даже, – закончила она ожесточенно.
– Зара, подожди, это не так, – остановил ее Демин. – Если ты думаешь, что я чего-то стесняюсь, я тебе докажу, что ты не права. Хочешь, я завтра всему полку объявлю, что ты моя жена?
– И меня после этого переведут в другую часть, чтобы не мешала тебе воевать? Да? Спасибо!
– Но разве кто-нибудь посмеет это сделать?
– А если посмеет?
– Да я им хребты всем за тебя переломаю.
– Кому им? Командиру полка и другим твоим начальникам?
Демин обессиленно опустил руки.
– Истинно сказано: ум женщины в ее хитрости…
– Как сказать, – вздохнула Зарема, – женская природа такой быть и должна, но мне это не свойственно. Слишком я малодушна, слишком тебя люблю, дурачок Иванушка.
– Почему Иванушка? Я Николка.
– Ну Николка. Какая разница?
Они попрощались у границы аэродрома, и Зарема, уже одна, быстро зашагала к домику рядом со штабом полка, где обитали оружейницы. Оба не заметили метнувшуюся от них в сторону тень, оказавшуюся старшиной Замориным. Он без труда узнал их по голосам и пораженно присвистнул.
– Эге! Вот тебе и наш командир. Сколько раз говорил, что война не время для любовных утех, а сам? – И неизвестно почему он впервые за все время службы почувствовал недоброжелательство к Демину. Ночью он беспокойно ворочался и, просыпаясь, дважды вспоминал встречу с идущими в обнимку старшим лейтенантом и Зарой. На стоянку он пришел хмурый, долго сбрасывал чехлы с «тринадцатой», ни с того ни с сего назвал моториста «казанским слоном», отчего Рамазанов развел руками в удивлении.
– Аи, нехорошо на человека зазря нападать, – возмутился Фатех, – и какой тебя муха укусил сегодня, «папаша» Заморин? И потом, разве слоны у нас в Казани водятся?
Старшина не ответил. Он исподлобья сурово посмотрел на возившуюся с пулеметными лентами Магомедову, что-то игривое напевавшую себе под нос. Когда же на стоянке появился пришедший из столовой Демин, Заморин решительно шагнул к нему и, глядя в землю, произнес:
– Мне бы поговорить с вами надо, товарищ старший лейтенант.
Летчик недоуменно пожал плечами.
– Так и говорите, Василий Пахомыч. Я всегда рад вас выслушать. Зачем же такое церемонное обращение?
Но механик огляделся по сторонам и упрямо пробубнил:
– Однако мне бы совершенно секретно.
– Ах так, – совсем уж весело воскликнул Демин, – тогда пошли.
И они двинулись навстречу ветру, к широкой и пустынной середине аэродрома. Заморин долго сопел и собирался с духом. Квадратное его лицо даже покраснело, а густые, лохматые брови, совсем как козырьком фуражки, прикрыли глаза. Николаю надоело шагать, он остановился, в упор взглянул на старшину:
– Так я вас слушаю, Василий Пахомыч, говорите.
«Папаша» Заморин решительно и прямо посмотрел в глаза командиру.
– Дело тут довольно тонкое, товарищ старший лейтенант. С одной стороны, по всем армейским уставам вы имеете право послать меня к чертовой матери, а то и подальше. Но с другой, по человеческим законам, обязаны выслушать.
На осунувшемся лице Демина еще шире разгорелась улыбка.
– Василий Пахомыч, да зачем такое длинное предисловие? Я готов вас и по всем армейским уставам, и по всем человеческим выслушать.
Старшина покашлял в кулак, не отводя глаз, сказал:
– Словом, видел я вас вчерашней ночью.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93
Зара теперь не уходила с опустевшей стоянки, когда улетала в бой «тринадцатая», мерзла в тесных яловых сапожках до ее возвращения. Что такое счастье? – спрашивала она себя. Земля, по которой ты ходишь, мир, к которому ты вместе со всеми воюющими и находящимися в тылу стремишься, и этот нескладный зеленоглазый парень, ее Николай, обычный летчик, каких немало на фронте. Нет, разве таких много? – обрывала она себя. – Разве ты можешь заменить его кем-нибудь?
Только один он в жизни такой, только у него такие понимающие, ласковые глаза. Только он может говорить ей в сумерках особенные, неповторимые слова, значение которых для других непонятно. Это, наверное, и есть счастье – видеть, как на горизонте появляются маленькие точки штурмовиков, и одна из них, вырастая и увеличиваясь в объеме, вдруг оказывается «тринадцатой.
А когда застучат по твердому грунту колеса на посадке и уже на маленькой скорости будет рулить машина к стоянке, какое счастье разглядеть в кабине дорогое тебе лицо! А разве не счастье стоять потом у затихшего самолета и делать вид, что ты ровным счетом не имеешь никакого отношения к летчику, вернувшемуся из боя!..
Как немного, в сущности, надо человеку, чтобы почувствовать себя счастливым. Зара грустно вздохнула, подумав о том, что в последнее время все труднее и труднее скрывать отношения. Она так светилась, когда Николай невредимый возвращался из боя, что трудно было это не заметить. Да и Демин, покидая пилотскую кабину, отвечая на обязательные вопросы «папаши» Заморина о том, как работал мотор, как действовали тяги руля и сразу ли вышли стойки шасси, видел только ее. И как же хотелось Николаю в такие минуты, позабыв обо всем, броситься к Заре, обнять ее худые, угловатые плечи! Но он лишь взглядом имел право высказать свои чувства. Однако и во взглядах было столько восторга, света и ласки, что даже Зара не выдерживала, потупившись, отводила глаза в сторону, начинала кусать кончик косы. Покрываясь румянцем, она спрашивала звеняще-тугим грудным голосом:
– Товарищ командир, как за Вислой? «Мессершмитты» не обижали?
– Спасибо, Зара, обошлось, – отвечал он сдержанно, продолжая ласкать ее глазами.
Каждый день вырывали они минуты для встреч.
То в землянке лесной заброшенной виделись, то в клубе на киносеансе сидели рядом.
– Послушай, Зара, – тихо говорил Демин, – я никогда не думал, что это так прекрасно.
– Что «это»? – запрокидывая голову, переспрашивала она.
– То, что мы вместе, – горячо и убежденно отвечал Демин, – то, что мы любим друг друга, что мы муж и жена. Разве этого мало для счастья?
Зарема резко выдернула руки из его рук.
– Счастье? – переспросила она строго. – Извини меня Николенька, но мне так часто кажется, что мы крадем свое счастье.
– У кого же, милая?
– У войны.
– Ты говоришь загадками.
– Почему же. Если бы мы не крали свое счастье, мы бы ни от кого не скрывались. Ни от нашего командира полка Ветлугина, ни от майора Колесова, ни от нашего «папаши» Заморина даже, – закончила она ожесточенно.
– Зара, подожди, это не так, – остановил ее Демин. – Если ты думаешь, что я чего-то стесняюсь, я тебе докажу, что ты не права. Хочешь, я завтра всему полку объявлю, что ты моя жена?
– И меня после этого переведут в другую часть, чтобы не мешала тебе воевать? Да? Спасибо!
– Но разве кто-нибудь посмеет это сделать?
– А если посмеет?
– Да я им хребты всем за тебя переломаю.
– Кому им? Командиру полка и другим твоим начальникам?
Демин обессиленно опустил руки.
– Истинно сказано: ум женщины в ее хитрости…
– Как сказать, – вздохнула Зарема, – женская природа такой быть и должна, но мне это не свойственно. Слишком я малодушна, слишком тебя люблю, дурачок Иванушка.
– Почему Иванушка? Я Николка.
– Ну Николка. Какая разница?
Они попрощались у границы аэродрома, и Зарема, уже одна, быстро зашагала к домику рядом со штабом полка, где обитали оружейницы. Оба не заметили метнувшуюся от них в сторону тень, оказавшуюся старшиной Замориным. Он без труда узнал их по голосам и пораженно присвистнул.
– Эге! Вот тебе и наш командир. Сколько раз говорил, что война не время для любовных утех, а сам? – И неизвестно почему он впервые за все время службы почувствовал недоброжелательство к Демину. Ночью он беспокойно ворочался и, просыпаясь, дважды вспоминал встречу с идущими в обнимку старшим лейтенантом и Зарой. На стоянку он пришел хмурый, долго сбрасывал чехлы с «тринадцатой», ни с того ни с сего назвал моториста «казанским слоном», отчего Рамазанов развел руками в удивлении.
– Аи, нехорошо на человека зазря нападать, – возмутился Фатех, – и какой тебя муха укусил сегодня, «папаша» Заморин? И потом, разве слоны у нас в Казани водятся?
Старшина не ответил. Он исподлобья сурово посмотрел на возившуюся с пулеметными лентами Магомедову, что-то игривое напевавшую себе под нос. Когда же на стоянке появился пришедший из столовой Демин, Заморин решительно шагнул к нему и, глядя в землю, произнес:
– Мне бы поговорить с вами надо, товарищ старший лейтенант.
Летчик недоуменно пожал плечами.
– Так и говорите, Василий Пахомыч. Я всегда рад вас выслушать. Зачем же такое церемонное обращение?
Но механик огляделся по сторонам и упрямо пробубнил:
– Однако мне бы совершенно секретно.
– Ах так, – совсем уж весело воскликнул Демин, – тогда пошли.
И они двинулись навстречу ветру, к широкой и пустынной середине аэродрома. Заморин долго сопел и собирался с духом. Квадратное его лицо даже покраснело, а густые, лохматые брови, совсем как козырьком фуражки, прикрыли глаза. Николаю надоело шагать, он остановился, в упор взглянул на старшину:
– Так я вас слушаю, Василий Пахомыч, говорите.
«Папаша» Заморин решительно и прямо посмотрел в глаза командиру.
– Дело тут довольно тонкое, товарищ старший лейтенант. С одной стороны, по всем армейским уставам вы имеете право послать меня к чертовой матери, а то и подальше. Но с другой, по человеческим законам, обязаны выслушать.
На осунувшемся лице Демина еще шире разгорелась улыбка.
– Василий Пахомыч, да зачем такое длинное предисловие? Я готов вас и по всем армейским уставам, и по всем человеческим выслушать.
Старшина покашлял в кулак, не отводя глаз, сказал:
– Словом, видел я вас вчерашней ночью.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93