Таня принесла банку зеленой фасоли с луком и банку концентрированного грибного супа «Кэмпбелл», после чего унеслась в гостиную, чтобы разжечь камин. Скоро дом заполнили запахи горящего дерева и жарящейся индейки. Нифкин, Гертруда и Алиса заключили временное перемирие и блаженствовали, рядком улегшись перед пляшущими языками пламени. Джош раздавал креветки, которые сам и приготовил. Люси смешивала «манхэттены», этому делу она научилась, когда работала барменом, аккурат после того, как танцевала топлесс, но перед шестью неделями в фирме, предоставлявшей сексуальные услуги по телефону.
– Выглядишь ты ужасно, – заметила она, протягивая мне стакан. Сама Люси, как обычно, выглядела великолепно. Моя сестра родилась через пятнадцать месяцев после меня. Подруги матери и их мужья говорят, что маленькими мы выглядели как близнецы. Теперь такого не скажет никто. Люси худенькая, и всегда была такой, вьющиеся волосы стрижет коротко, так, что сквозь них, когда она трясет головой, проглядывают чуть заостренные кончики ушей. У нее полные, сладострастные губы и большие карие глаза, как у Бетти Буп, и она представляется миру звездой, каковой, по ее разумению, и должна быть. Прошло много лет с той поры, когда я видела ее без макияжа. Теперь губы у нее всегда накрашены, глаза подведены, брови выщипаны, а в языке сверкает серебряный стерженек. На этот День благодарения Люси надела черные обтягивающие кожаные брюки, черные сапоги на высоких каблуках и розовый свитер с блестками. Казалось, она только что вышла из фотостудии и заглянула на коктейль, чтобы отправиться праздновать в более стильное заведение.
– У меня, знаешь ли, стресс. – Я зевнула, вернула стакан, сожалея о том, что сейчас нельзя подняться к себе и вздремнуть.
Мать обегала стол, расставляя таблички с фамилиями, те самые, что использовала на еврейскую Пасху годом раньше. Я знала, что в пачке была табличка с надписью «Брюс», и надеялась, что мать, ради меня, выбросит ее вместо того, чтобы в целях экономии, зачеркнуть его имя и написать чье-то еще.
В последний раз Брюс приезжал сюда зимой. Джош, Люси, Брюс и я стояли на крыльце, потягивали пиво, которое Таня не позволила нам поставить в холодильник («Я избавляюсь от алкогольной зависимости!» – проблеяла она, протягивая нам бутылки, словно в ее руках они превратились в гранаты). Потом мы решили прогуляться, обогнув квартал. Когда возвращались, вдруг пошел снег. Все ушли в дом, а мы с Брюсом еще долго стояли под открытым небом, взявшись за руки, с открытыми ртами, чувствуя, как снежинки крохотными поцелуями покрывают щеки.
Я закрыла глаза, отгоняя воспоминание.
Люси пристально посмотрела на меня.
– Эй, Кэнни. Ты в порядке?
Я попыталась скрыть слезы.
– Просто устала.
– Гм-м-м. Тогда я тебе кое-что добавлю в картофельное пюре.
Я пожала плечами, дав себе зарок не есть пюре за обедом. Следуя заведенной матерью традиции, в День благодарения мы ходили вокруг стола и говорили, за что мы благодарны в ушедшем году.
– Я благодарна за то, что нашла так много любви, – проскрипела Таня. Люси, Джоша и меня передернуло, а мать взяла Таню за руку.
– Я благодарна за то, что вся моя замечательная семья в сборе. – Глаза моей матери заблестели от слез. Таня поцеловала ее в щеку. Джош застонал. Таня бросила на него злобный взгляд.
– Я благодарна... – Тут мне пришлось задуматься. – Я благодарна за то, что Нифкин пережил желудочно-кишечное кровотечение, открывшееся у него летом.
Услышав свою кличку, Нифкин положил лапу мне на колени и умоляюще заскулил. Я тихонько сунула ему кусок кожи индейки.
– Кэнни! – взревела мать. – Перестань кормить собаку!
– Я благодарен за то, что у меня не пропал аппетит после того, как я услышал о болезни Нифкина, – ввернул Бен, который, помимо кольца в носу, раздражал родителей еще и футболкой с надписью «А что бы сделал Иисус?».
– Я благодарен за то, что Кэнни не бортанула Брюса до моего дня рождения и я получил билеты на «Фиш», – сказал Джош густым баритоном, который шел к его шестифутовой поджарой фигуре и бородке. Ее он отрастил уже после нашей последней встречи. – Спасибо, – театральным шепотом добавил он.
– Не бери в голову, – шепнула я в ответ.
– А я благодарна, – заключила Люси, – за то, что все собрались здесь, чтобы услышать мои новости.
Мы с матерью озабоченно переглянулись. В последний раз Люси объявила нам о своем намерении (к счастью, ничего из этого не вышло) переселиться в Узбекистан с парнем, с которым она случайно познакомилась в баре. «Он там адвокат», – уверенно заявляла она, пока не выяснилось, что здесь он развозит пиццу. До того Люси собиралась выпекать бублики на Монтсеррате, куда поехала к приятелю, студенту медицинской школы. «Там никто не печет бублики!» – торжествующе заявила она и даже подготовила бумаги, чтобы взять ссуду на создание малого предприятия, но на Монтсеррате проснулся давно дремавший вулкан, население острова эвакуировали, и бубличные мечты Люси умерли в раскаленной лаве.
– Какие новости? – спросила мать, глядя в сверкающие глаза Люси.
– У меня есть агент! – гордо возвестила она. – И он устроил мне съемку!
– Топлесс? – сухо спросил Джош. Люси покачала головой:
– Нет-нет, с этим я завязала. Все законно. Я рекламирую резиновые перчатки.
– Для журнала фетишей? – спросила я. Не удержалась. У Люси вытянулось лицо.
– Ну почему мне никто не верит? – вопросила она.
Я хорошо знала свою семью и понимала, что очень скоро кто-то обязательно начнет перечислять неудачи Люси, от школьных отметок до отношений с мужчинами, которые быстро обрывались, и работ, на которых она никогда не задерживалась.
Я наклонилась, взяла сестру за руку. Она отдернула руку.
– Незачем ко мне прикасаться. Что это с тобой?
– Извини, – ответила я. – Мы не давали тебе шанса. И вот тут я услышала голос. Не Бога, к сожалению, а Брюса: «Хорошо. Это ты сделала правильно». Я резко обернулась.
– Кэнни? – спросила мать.
– Мне показалась, будто я что-то услышала. Не обращай внимания.
И пока Люси говорила о своем агенте, о грядущей фотосъемке, о том, что она наденет, избегая ответов на вопросы матери, заплатят ли ей, а если да, то сколько, я ела индейку и очень сытную запеканку из зеленой фасоли и думала о том, что только что услышала. Думала, что смогу сохранить хотя бы часть Брюса, даже если мы с ним больше никогда не увидимся. Думала, что мы могли бы быть вместе, если б я проявила больше доброты и шире открыла свое сердце. Несмотря на пристрастие морализировать и поучать, несмотря на снисходительный вид, который он любил напускать на себя, я знала, что в принципе Брюс человек добрый, и я... ну, я тоже, во всяком случае, в личной жизни, хотя на работе, чего уж скрывать, мне приходилось забывать о доброте.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104