Брюс больше меня не любит. Вновь и вновь мне приходилось напоминать себе об этом, и всякий раз, когда я мысленно произносила эти слова, они словно звучали для меня впервые, буквально вспыхивали перед глазами, написанные огромными заглавными буквами, прямо-таки как в рекламном ролике о следующей премьере, какие обычно показывают в кинотеатрах перед фильмом: «ОН БОЛЬШЕ МЕНЯ НЕ ЛЮБИТ».
– Должно быть, тебе очень тяжело, – промурлыкала Таня.
– Это нелепо! – рявкнула я. И действительно, ситуация отличалась крайней нелепостью. После трех лет его просьб, уговоров, чуть ли не еженедельных заверений в том, что я единственная женщина, которую он будет любить, мы в разлуке, я беременна, он нашел другую, и я, вероятнее всего, больше никогда его не увижу. («Никогда» – еще одно слово, которое часто звучало в моей голове. Например, так: «Ты уже никогда не проснешься рядом с ним». Или: «Ты никогда не будешь говорить с ним по телефону».)
– Так что ты собираешься делать? – спросила Таня.
– Это сложный вопрос, – ответила я, спрыгнула со стола, оседлала велосипед и поехала домой. Только свой дом я уже не считала своим домом (спасибо Таниному вторжению) и не знала, когда к нему вернется прежний статус.
Чем меньше вы знаете о сексуальной жизни своих родителей, тем лучше. Конечно, вам известно, что хотя бы раз они этим делом занимались, чтобы создать вас, потом, возможно, еще несколько раз, если у вас есть братья и сестры, но это продолжение рода, обязанность, и думать о том, что они используют свои различные отверстия и выступающие части для развлечения, для получения удовольствия, то есть так, как вы, их ребенок, хотели бы использовать свои, как-то не принято. Тем более если говорить о нетрадиционной сексуальной ориентации, вошедшей в моду в конце 1990-х годов. Вам не нужно знать о том, что ваши родители занимаются сексом, и уж совсем незачем знать, что их сексуальная жизнь куда круче, чем ваша.
Все началось с того, что мой брат Джош приехал домой из колледжа и забрел в спальню матери в поисках маникюрных ножниц. Там он и нашел стопку поздравительных открыток с птичками и деревьями на лицевой стороне и каллиграфическими надписями внутри. «Думаю о тебе», – прочитал он в одной, под стихотворным куплетом. «Энни, после трех месяцев огонь по-прежнему горит», – в другой. Без подписи.
– Я думаю, они от той женщины, – прокомментировал находку Джош.
– Какой женщины? – спросила я.
– Которая здесь живет. Мама говорит, что она ее тренер по плаванию.
Проживающий в доме тренер по плаванию. Так я впервые об этом узнала.
– Возможно, это ничего не значит, – сказала я Джошу.
– Возможно, это ерунда, – услышала от Брюса, с которым поговорила в тот же вечер.
Именно этими словами я и начала разговор с матерью, когда она позвонила мне на работу двумя днями позже.
– Возможно, это ерунда, но...
– Ты о чем? – спросила моя мать.
– У нас... э... живет кто-то еще?
– Мой тренер по плаванию.
– Ты знаешь, олимпиада была в прошлом году, – заметила я.
– Таня – моя подруга из Еврейского культурного центра. Она съехала с одной квартиры, еще не сняла новую, поэтому несколько дней поживет в комнате Джоша.
Ответ меня насторожил. У моей матери никогда не было подруг, которые жили в квартирах. И уж тем более таких, кто съезжал с одной квартиры, не позаботившись об аренде новой. Ее подруги жили в домах, оставленных им бывшими мужьями. Но я не стала вдаваться в подробности, и в итоге, когда позвонила домой в следующий раз, мне ответил незнакомый голос.
– Алло? – Странный голос, я даже сначала не поняла, мужской или женский. Но в любом случае чувствовалось, что его обладателя вытащили из постели, хотя была пятница и часы показывали только восемь вечера.
– Извините, – вежливо, ответила я, – наверное, ошиблась номером.
– Это Кэнни? – полюбопытствовал голос.
– Да. А с кем я, простите, говорю?
– Таня, – с гордостью ответили мне. – Я подруга твоей матери.
– Ага... – На большее меня не хватило. – Ага. Привет.
– Твоя мать мне много о тебе рассказывала.
– Да, конечно... это хорошо. – Мысли у меня путались. Кто эта женщина и по какому праву отвечает на звонки по нашему телефону?
– Но ее сейчас нет, – продолжила Таня. – Она играет в бридж. Со своей компанией.
– Понятно.
– Хочешь, чтобы я попросила ее перезвонить тебе?
– Нет, не нужно.
Произошло это в пятницу. С матерью я не разговаривала до ее звонка мне на работу в понедельник, во второй половине дня.
– Ты мне хочешь что-то сказать? – спросила я, ожидая вариаций на тему «Нет». Но она глубоко вздохнула.
– Ну, ты знаешь, Таня... моя подруга. Она... ну... мы любим друг друга и живем вместе. Что я могла сказать? Семейные тайны не обсуждают на рабочем месте.
– Мне надо бежать. – И я бросила трубку.
Остаток дня я провела за столом, тупо глядя в никуда, но поверьте мне, сие ничуть не отразилось на качестве статьи о церемонии вручения наград MTV за музыкальное видео. Дома я нашла на автоответчике три послания: одно от матери («Кэнни, позвони мне, нам надо это обсудить»), одно от Люси («Мама просила позвонить тебе, но не сказала зачем») и одно от Джоша («Я же тебе ГОВОРИЛ!»).
Я их все проигнорировала и вытащила из дома Саманту, чтобы обговорить дальнейшую стратегию. Мы устроились в баре за углом, я заказала стаканчик текилы и кусок шоколадного торта с малиновой прослойкой. Подкрепившись, ввела Саманту в курс дела.
– Bay, – пробормотала Саманта.
– Святой Боже! – воскликнул Брюс, когда я позвонила ему вечером. Но первоначальный шок быстро прошел, уступив место задумчивости. С немалой примесью снисходительности. И в дверь моей квартиры он входил уже либералом: – Тебе надо радоваться, что она нашла, кого любить.
– Я радуюсь, – медленно ответила я. – Полагаю, что радуюсь. Только...
– Радуйся, – повторил Брюс. Он иной раз становился невыносимым, особенно когда речь шла о тенденциях, господствующих среди выпускников университетов Северо-Востока в девяностые годы. Обычно я ему не противоречила, давая волю. Но на сей раз не позволила выставить меня ханжой, показать, что в вопросах секса я закомплексована и придерживаюсь куда менее свободных взглядов. Потому что происходящее касалось меня лично!
– Сколько у тебя друзей-геев? – спросила я, заранее зная ответ.
– Ни одного, но...
– Ни одного, кто назвал бы себя геем, – уточнила я и выдержала паузу, дабы до него дошел смысл моих слов.
– И что это означает? – пожелал знать он.
– Только то, что я сказала. Никто не признавался тебе в том, что он гей.
– Ты думаешь, среди моих друзей есть голубые?
– Брюс, я даже не знала, что моя мать – розовая. Откуда мне знать о сексуальной ориентации твоих друзей?
– Ага. – Он заметно успокоился.
– Но я говорю о том, что ты не знаком с людьми, исповедующими однополую любовь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104
– Должно быть, тебе очень тяжело, – промурлыкала Таня.
– Это нелепо! – рявкнула я. И действительно, ситуация отличалась крайней нелепостью. После трех лет его просьб, уговоров, чуть ли не еженедельных заверений в том, что я единственная женщина, которую он будет любить, мы в разлуке, я беременна, он нашел другую, и я, вероятнее всего, больше никогда его не увижу. («Никогда» – еще одно слово, которое часто звучало в моей голове. Например, так: «Ты уже никогда не проснешься рядом с ним». Или: «Ты никогда не будешь говорить с ним по телефону».)
– Так что ты собираешься делать? – спросила Таня.
– Это сложный вопрос, – ответила я, спрыгнула со стола, оседлала велосипед и поехала домой. Только свой дом я уже не считала своим домом (спасибо Таниному вторжению) и не знала, когда к нему вернется прежний статус.
Чем меньше вы знаете о сексуальной жизни своих родителей, тем лучше. Конечно, вам известно, что хотя бы раз они этим делом занимались, чтобы создать вас, потом, возможно, еще несколько раз, если у вас есть братья и сестры, но это продолжение рода, обязанность, и думать о том, что они используют свои различные отверстия и выступающие части для развлечения, для получения удовольствия, то есть так, как вы, их ребенок, хотели бы использовать свои, как-то не принято. Тем более если говорить о нетрадиционной сексуальной ориентации, вошедшей в моду в конце 1990-х годов. Вам не нужно знать о том, что ваши родители занимаются сексом, и уж совсем незачем знать, что их сексуальная жизнь куда круче, чем ваша.
Все началось с того, что мой брат Джош приехал домой из колледжа и забрел в спальню матери в поисках маникюрных ножниц. Там он и нашел стопку поздравительных открыток с птичками и деревьями на лицевой стороне и каллиграфическими надписями внутри. «Думаю о тебе», – прочитал он в одной, под стихотворным куплетом. «Энни, после трех месяцев огонь по-прежнему горит», – в другой. Без подписи.
– Я думаю, они от той женщины, – прокомментировал находку Джош.
– Какой женщины? – спросила я.
– Которая здесь живет. Мама говорит, что она ее тренер по плаванию.
Проживающий в доме тренер по плаванию. Так я впервые об этом узнала.
– Возможно, это ничего не значит, – сказала я Джошу.
– Возможно, это ерунда, – услышала от Брюса, с которым поговорила в тот же вечер.
Именно этими словами я и начала разговор с матерью, когда она позвонила мне на работу двумя днями позже.
– Возможно, это ерунда, но...
– Ты о чем? – спросила моя мать.
– У нас... э... живет кто-то еще?
– Мой тренер по плаванию.
– Ты знаешь, олимпиада была в прошлом году, – заметила я.
– Таня – моя подруга из Еврейского культурного центра. Она съехала с одной квартиры, еще не сняла новую, поэтому несколько дней поживет в комнате Джоша.
Ответ меня насторожил. У моей матери никогда не было подруг, которые жили в квартирах. И уж тем более таких, кто съезжал с одной квартиры, не позаботившись об аренде новой. Ее подруги жили в домах, оставленных им бывшими мужьями. Но я не стала вдаваться в подробности, и в итоге, когда позвонила домой в следующий раз, мне ответил незнакомый голос.
– Алло? – Странный голос, я даже сначала не поняла, мужской или женский. Но в любом случае чувствовалось, что его обладателя вытащили из постели, хотя была пятница и часы показывали только восемь вечера.
– Извините, – вежливо, ответила я, – наверное, ошиблась номером.
– Это Кэнни? – полюбопытствовал голос.
– Да. А с кем я, простите, говорю?
– Таня, – с гордостью ответили мне. – Я подруга твоей матери.
– Ага... – На большее меня не хватило. – Ага. Привет.
– Твоя мать мне много о тебе рассказывала.
– Да, конечно... это хорошо. – Мысли у меня путались. Кто эта женщина и по какому праву отвечает на звонки по нашему телефону?
– Но ее сейчас нет, – продолжила Таня. – Она играет в бридж. Со своей компанией.
– Понятно.
– Хочешь, чтобы я попросила ее перезвонить тебе?
– Нет, не нужно.
Произошло это в пятницу. С матерью я не разговаривала до ее звонка мне на работу в понедельник, во второй половине дня.
– Ты мне хочешь что-то сказать? – спросила я, ожидая вариаций на тему «Нет». Но она глубоко вздохнула.
– Ну, ты знаешь, Таня... моя подруга. Она... ну... мы любим друг друга и живем вместе. Что я могла сказать? Семейные тайны не обсуждают на рабочем месте.
– Мне надо бежать. – И я бросила трубку.
Остаток дня я провела за столом, тупо глядя в никуда, но поверьте мне, сие ничуть не отразилось на качестве статьи о церемонии вручения наград MTV за музыкальное видео. Дома я нашла на автоответчике три послания: одно от матери («Кэнни, позвони мне, нам надо это обсудить»), одно от Люси («Мама просила позвонить тебе, но не сказала зачем») и одно от Джоша («Я же тебе ГОВОРИЛ!»).
Я их все проигнорировала и вытащила из дома Саманту, чтобы обговорить дальнейшую стратегию. Мы устроились в баре за углом, я заказала стаканчик текилы и кусок шоколадного торта с малиновой прослойкой. Подкрепившись, ввела Саманту в курс дела.
– Bay, – пробормотала Саманта.
– Святой Боже! – воскликнул Брюс, когда я позвонила ему вечером. Но первоначальный шок быстро прошел, уступив место задумчивости. С немалой примесью снисходительности. И в дверь моей квартиры он входил уже либералом: – Тебе надо радоваться, что она нашла, кого любить.
– Я радуюсь, – медленно ответила я. – Полагаю, что радуюсь. Только...
– Радуйся, – повторил Брюс. Он иной раз становился невыносимым, особенно когда речь шла о тенденциях, господствующих среди выпускников университетов Северо-Востока в девяностые годы. Обычно я ему не противоречила, давая волю. Но на сей раз не позволила выставить меня ханжой, показать, что в вопросах секса я закомплексована и придерживаюсь куда менее свободных взглядов. Потому что происходящее касалось меня лично!
– Сколько у тебя друзей-геев? – спросила я, заранее зная ответ.
– Ни одного, но...
– Ни одного, кто назвал бы себя геем, – уточнила я и выдержала паузу, дабы до него дошел смысл моих слов.
– И что это означает? – пожелал знать он.
– Только то, что я сказала. Никто не признавался тебе в том, что он гей.
– Ты думаешь, среди моих друзей есть голубые?
– Брюс, я даже не знала, что моя мать – розовая. Откуда мне знать о сексуальной ориентации твоих друзей?
– Ага. – Он заметно успокоился.
– Но я говорю о том, что ты не знаком с людьми, исповедующими однополую любовь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104