Я люблю эту женщину и не могу смотреть спокойно, как ее отправляют в Гар-аден.
Герцог налил себе вина и припал к кубку.
— В Гар-аден ее не отправят, — тихо, почти шепотом произнес он.
— Как так? Почему?
— Гар-аден — это для номадов.
— Что вы такое говорите?
— Ты прекрасно знаешь, что, Эррин. Ее будут судить как изменницу и приговорят к смерти — быть может, даже на кол посадят.
— Праведное небо, этот мир сошел с ума! — Эррин стукнул кулаком по каменному подоконнику.
— Ты ничего тут не можешь поделать. Ничего! Карбри убьет тебя через пару мгновений, и чего ты этим добьешься? Еще один знатный род оборвется, только и всего. Глупо губить свою жизнь ради красивого жеста. Будь ты Элоданом, дело обстояло бы иначе, но ты не он. Даже мой теперешний паж мог бы побить тебя на мечах.
— Боюсь, что это уже не имеет значения, ваша светлость. Какой разумный человек захочет жить в мире, подобном нашему? И как смогу я смотреть на себя в зеркало, зная, что не сделал ничего ради спасения любимой?
Герцог налил себе второй кубок и осушил его до дна. Вид у него был усталый, глаза налились кровью.
— Карбри не хочет драться с тобой. Он попросил меня зайти к тебе… уговорить отказаться от поединка.
— Завтра я выйду на поле, и пусть дело решится согласно законам Габалы. Я сожалею, ваша светлость, но придется вам поискать другого распорядителя для королевского пира.
— Понимаешь ли ты, что играешь на руку Окесе? Единственным, кто одержит победу, будет он.
— Мне нет дела до Окесы. Он предсказал, что я умру через пять дней, и этот срок исполняется завтра. Пусть себе смеется в свое удовольствие.
— Хочешь, я дам тебе урок?
Эррин внезапно понял, что герцог искренне волнуется за него, и был тронут. Герцог, при всей своей алчности, жестокости и распутстве, еще не забыл, что такое сострадание.
— Благодарю вас, не надо. Даже вы не в силах сделать из меня воина за один день.
— Помнишь тот год, когда я выиграл серебряное копье? — улыбнулся герцог. — Ты был тогда моим пажом и нес мне меч, но запутался в ножнах и зарылся носом в пыль. После этого я понял, что рыцарем тебе не бывать. Давай-ка выпьем с тобой, Эррин. — Герцог подал молодому барону кубок, но Эррин покачал головой.
— Вы разрешите мне повидать Диану?
— Конечно. Оставайся у нее, сколько хочешь.
— Нам никто не помешает?
— Даю слово, дружище.
Час спустя Эррина провели до конца тюремного коридора. Диану не заковали в цепи и поставили в ее темницу кровать и два стула. На ней был костюм для верховой езды, серый бархатный дублет и узкие черные бриджи. С распущенными волосами она выглядела моложе своих девятнадцати лет.
Как только за Эррином захлопнулась дверь, он раскрыл Диане объятия, но она не двинулась с места, и губы у нее задрожали. Он подошел и обнял ее.
— Они хотят сжечь меня на костре, — прошептала она. — Заживо!
Он мог утешить ее только тем, что не доживет до этого, и потому промолчал.
Диана отстранилась и взглянула ему в лицо.
— Я люблю тебя, — сказал она. — Люблю с самого детства, когда ты приезжал к нам со своим отцом. Помнишь, как мы играли в прятки в саду?
— Помню. Тебя легко было искать — ты всегда высовывалась.
— Потому что хотела, чтобы ты меня нашел.
— Надо было мне уйти с тобой тогда, во время пира. Надо было…
— Это правда, что ты собираешься драться за меня, Эррин?
— Правда.
— С красным рыцарем?
Он кивнул.
— Ты думала, что я не пойду на это?
— Думала. Я всегда знала, что храбрее тебя нет никого. Но сможешь ли ты победить? И отпустят ли меня, даже если ты победишь?
— У меня нет ответа. Завтра мы это узнаем. А сегодня… быть может, сегодня — это все, что у нас есть. Мы можем просто посидеть и помолчать, только бы не расставаться.
— Нам не будут мешать?
— Нет. Герцог дал слово.
Она распустила шнуровку своего дублета.
— Будь тогда со мной, Эррин, будь частью меня.
В полночь Эррин выбрался из постели, покинув спящую Диану, и тихо постучал в дверь. Плечистый стражник отпер ему и молча повел Эррина к выходу, не глядя ему в глаза.
У самой лестницы Эррин протянул ему два золотых и сказал:
— Обращайся с ней хорошо.
Стражник взял монеты и пошел прочь, но вдруг остановился и сказал не оборачиваясь:
— Я бы и так ничего ей плохого не сделал, но деньги всем нужны.
— Пусть она спит, пока сама не проснется, — улыбнулся Эррин. — Завтрашний день будет долгим и тяжелым.
Он вернулся к себе, где Боран приготовил ему доспехи на деревянной подставке. Тут же на узком столе лежало оружие: длинный меч, боевой топор и булава. Эррин надевал эти доспехи только раз, семь лет назад, на коронацию, и ни разу в них не сражался. Он нахлобучил на голову цилиндрический, с широкой прорезью, подбитый бархатом шлем. Тот сидел плотно, и Эррин слышал собственное дыхание. Щель сильно ограничивала поле зрения. Сняв шлем, Эррин кинул его на кровать и взял двуручный меч, пытаясь вспомнить советы Плеуса, обучавшего его больше десяти лет назад. Но в голову лезло только «недотепа» и «у тебя обе ноги левые».
Он положил меч на колени и сидел так у северного окна до самого рассвета, пока не вошел Боран.
— Завтракать будете, ваша милость?
— Нет, что-то не хочется.
— Простите великодушно, ваша милость, но вы поступаете неразумно. Чтобы сражаться, нужна сила, а откуда в нас сила берется? От еды. Я коврижки с медом испек — скушайте хоть немного.
— На полный желудок умирать не годится, Боран. У покойников кишки всегда опорожняются, и от них смердит. Я не хочу, чтобы от меня смердило.
— Нынче на поле, ваша милость, выйдут двое человек с мечами. У мечей мозгов нет: они делают, что им велят. Может, господин Карбри и великий воин, но он может, к примеру, поскользнуться — тут вы и нанесете свой удар. Надо быть в полной готовности. Пойду принесу коврижки.
Тут дверь открылась, и вошел Карбри в своих красных доспехах, с круглым шлемом на сгибе руки.
— Доброе утро, сударь, — с поклоном сказал он. — Вы, случаем, не передумали?
— Не передумал и не передумаю.
— Оставь нас, — приказал Карбри, но Боран не двинулся с места.
— Я слушаюсь только хозяйских приказов, — покраснев, сказал он.
— Спасибо, Боран, — вмешался Эррин. — Тащи свои коврижки, если хочешь, и подай нашему гостю холодной воды.
Слуга вышел, а Эррин, заметив, что все еще держит в руках меч, швырнул его на кровать, к шлему.
— Аплодирую вашему мужеству, барон, — сказал Карбри, — но оно вам не поможет. Герцог сказал мне, что вы не боец, и я не хочу выходить на поле, чувствуя себя мясником.
— Таков закон, принятый в нашем королевстве. Я имею полное право выступить защитником своей дамы, так или нет?
— Это так, но вы проигрываете даже в случае своей победы. Как верно заметил мудрейший провидец Океса, вы, победив меня, всего лишь докажете непричастность госпожи Дианы к государственной измене.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82
Герцог налил себе вина и припал к кубку.
— В Гар-аден ее не отправят, — тихо, почти шепотом произнес он.
— Как так? Почему?
— Гар-аден — это для номадов.
— Что вы такое говорите?
— Ты прекрасно знаешь, что, Эррин. Ее будут судить как изменницу и приговорят к смерти — быть может, даже на кол посадят.
— Праведное небо, этот мир сошел с ума! — Эррин стукнул кулаком по каменному подоконнику.
— Ты ничего тут не можешь поделать. Ничего! Карбри убьет тебя через пару мгновений, и чего ты этим добьешься? Еще один знатный род оборвется, только и всего. Глупо губить свою жизнь ради красивого жеста. Будь ты Элоданом, дело обстояло бы иначе, но ты не он. Даже мой теперешний паж мог бы побить тебя на мечах.
— Боюсь, что это уже не имеет значения, ваша светлость. Какой разумный человек захочет жить в мире, подобном нашему? И как смогу я смотреть на себя в зеркало, зная, что не сделал ничего ради спасения любимой?
Герцог налил себе второй кубок и осушил его до дна. Вид у него был усталый, глаза налились кровью.
— Карбри не хочет драться с тобой. Он попросил меня зайти к тебе… уговорить отказаться от поединка.
— Завтра я выйду на поле, и пусть дело решится согласно законам Габалы. Я сожалею, ваша светлость, но придется вам поискать другого распорядителя для королевского пира.
— Понимаешь ли ты, что играешь на руку Окесе? Единственным, кто одержит победу, будет он.
— Мне нет дела до Окесы. Он предсказал, что я умру через пять дней, и этот срок исполняется завтра. Пусть себе смеется в свое удовольствие.
— Хочешь, я дам тебе урок?
Эррин внезапно понял, что герцог искренне волнуется за него, и был тронут. Герцог, при всей своей алчности, жестокости и распутстве, еще не забыл, что такое сострадание.
— Благодарю вас, не надо. Даже вы не в силах сделать из меня воина за один день.
— Помнишь тот год, когда я выиграл серебряное копье? — улыбнулся герцог. — Ты был тогда моим пажом и нес мне меч, но запутался в ножнах и зарылся носом в пыль. После этого я понял, что рыцарем тебе не бывать. Давай-ка выпьем с тобой, Эррин. — Герцог подал молодому барону кубок, но Эррин покачал головой.
— Вы разрешите мне повидать Диану?
— Конечно. Оставайся у нее, сколько хочешь.
— Нам никто не помешает?
— Даю слово, дружище.
Час спустя Эррина провели до конца тюремного коридора. Диану не заковали в цепи и поставили в ее темницу кровать и два стула. На ней был костюм для верховой езды, серый бархатный дублет и узкие черные бриджи. С распущенными волосами она выглядела моложе своих девятнадцати лет.
Как только за Эррином захлопнулась дверь, он раскрыл Диане объятия, но она не двинулась с места, и губы у нее задрожали. Он подошел и обнял ее.
— Они хотят сжечь меня на костре, — прошептала она. — Заживо!
Он мог утешить ее только тем, что не доживет до этого, и потому промолчал.
Диана отстранилась и взглянула ему в лицо.
— Я люблю тебя, — сказал она. — Люблю с самого детства, когда ты приезжал к нам со своим отцом. Помнишь, как мы играли в прятки в саду?
— Помню. Тебя легко было искать — ты всегда высовывалась.
— Потому что хотела, чтобы ты меня нашел.
— Надо было мне уйти с тобой тогда, во время пира. Надо было…
— Это правда, что ты собираешься драться за меня, Эррин?
— Правда.
— С красным рыцарем?
Он кивнул.
— Ты думала, что я не пойду на это?
— Думала. Я всегда знала, что храбрее тебя нет никого. Но сможешь ли ты победить? И отпустят ли меня, даже если ты победишь?
— У меня нет ответа. Завтра мы это узнаем. А сегодня… быть может, сегодня — это все, что у нас есть. Мы можем просто посидеть и помолчать, только бы не расставаться.
— Нам не будут мешать?
— Нет. Герцог дал слово.
Она распустила шнуровку своего дублета.
— Будь тогда со мной, Эррин, будь частью меня.
В полночь Эррин выбрался из постели, покинув спящую Диану, и тихо постучал в дверь. Плечистый стражник отпер ему и молча повел Эррина к выходу, не глядя ему в глаза.
У самой лестницы Эррин протянул ему два золотых и сказал:
— Обращайся с ней хорошо.
Стражник взял монеты и пошел прочь, но вдруг остановился и сказал не оборачиваясь:
— Я бы и так ничего ей плохого не сделал, но деньги всем нужны.
— Пусть она спит, пока сама не проснется, — улыбнулся Эррин. — Завтрашний день будет долгим и тяжелым.
Он вернулся к себе, где Боран приготовил ему доспехи на деревянной подставке. Тут же на узком столе лежало оружие: длинный меч, боевой топор и булава. Эррин надевал эти доспехи только раз, семь лет назад, на коронацию, и ни разу в них не сражался. Он нахлобучил на голову цилиндрический, с широкой прорезью, подбитый бархатом шлем. Тот сидел плотно, и Эррин слышал собственное дыхание. Щель сильно ограничивала поле зрения. Сняв шлем, Эррин кинул его на кровать и взял двуручный меч, пытаясь вспомнить советы Плеуса, обучавшего его больше десяти лет назад. Но в голову лезло только «недотепа» и «у тебя обе ноги левые».
Он положил меч на колени и сидел так у северного окна до самого рассвета, пока не вошел Боран.
— Завтракать будете, ваша милость?
— Нет, что-то не хочется.
— Простите великодушно, ваша милость, но вы поступаете неразумно. Чтобы сражаться, нужна сила, а откуда в нас сила берется? От еды. Я коврижки с медом испек — скушайте хоть немного.
— На полный желудок умирать не годится, Боран. У покойников кишки всегда опорожняются, и от них смердит. Я не хочу, чтобы от меня смердило.
— Нынче на поле, ваша милость, выйдут двое человек с мечами. У мечей мозгов нет: они делают, что им велят. Может, господин Карбри и великий воин, но он может, к примеру, поскользнуться — тут вы и нанесете свой удар. Надо быть в полной готовности. Пойду принесу коврижки.
Тут дверь открылась, и вошел Карбри в своих красных доспехах, с круглым шлемом на сгибе руки.
— Доброе утро, сударь, — с поклоном сказал он. — Вы, случаем, не передумали?
— Не передумал и не передумаю.
— Оставь нас, — приказал Карбри, но Боран не двинулся с места.
— Я слушаюсь только хозяйских приказов, — покраснев, сказал он.
— Спасибо, Боран, — вмешался Эррин. — Тащи свои коврижки, если хочешь, и подай нашему гостю холодной воды.
Слуга вышел, а Эррин, заметив, что все еще держит в руках меч, швырнул его на кровать, к шлему.
— Аплодирую вашему мужеству, барон, — сказал Карбри, — но оно вам не поможет. Герцог сказал мне, что вы не боец, и я не хочу выходить на поле, чувствуя себя мясником.
— Таков закон, принятый в нашем королевстве. Я имею полное право выступить защитником своей дамы, так или нет?
— Это так, но вы проигрываете даже в случае своей победы. Как верно заметил мудрейший провидец Океса, вы, победив меня, всего лишь докажете непричастность госпожи Дианы к государственной измене.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82