Он взял у нее стакан, отставил его в сторону, затем наклонился к ней и помог встать на ноги.
– А ты высокая, даже без туфель.
– То же самое, очевидно, говорят и тебе? Ты же выше меня.
– Да, мои шесть футов два дюйма считают высокими.
– Могу поспорить, что в основном это говорят женщины.
– И выиграешь. Но и ты хороша. Мне нравятся высокие и худощавые женщины, а у тебя к тому же все на своем месте. Как сказал бы Спенсер Трэйси, ты «редчайший» экземпляр.
– Не поняла!
– Ты что, не смотрела картину «Пэт и Майк»? Где он снялся вместе с Кэтрин Хэпберн? Она играла роль женщины-силача, а он – спортивного обозревателя. Описывая ее своей сожительнице, он называл ее «редчайшая», но так как произносил это на бруклинский манер, то у него получалось «редчайшая». Но тебе, никогда не бывавшей в Бруклине, этого не понять.
– В следующий раз, когда приеду в Нью-Йорк, клянусь, обязательно побываю за Бруклинским мостом.
– Давай-ка лучше пока перескочим еще через один мостик... неподалеку отсюда.
В третий раз, уже лежа в просторной кровати, они никуда не спешили, нарочно растягивая удовольствие. Он долго и томительно тщательно обследовал каждый дюйм ее тела, постепенно распаляя ее и себя, пока не в силах дольше терпеть эту сладкую пытку, она не простонала: «Я хочу тебя – сейчас!» Тесно прижавшись к нему всем телом, она обхватила его ногами, и тогда он вошел в нее глубоко-глубоко и сам чуть не задохнулся от нетерпеливого ее желания, медленно и размеренно окунаясь в нее до того момента, пока мерные, в унисон его движениям, постанывания ее не перешли сначала в продолжительные стоны, а потом в сдавленный крик – наступила кульминация, затем еще одна, и еще, и еще одна, и только тогда он отдался своему оргазму и соединился с ней в испепеляющем, абсолютном блаженстве.
После чего оба мгновенно уснули.
Разбудил их телефон. Роз, жаворонок по натуре, проснулась от первого же звонка, но Джек уже тянул руку к аппарату, стоявшему у изголовья кровати. Первой ее мыслью было, что звонят по поводу матери, но потом она сообразила, что никто не знает, где она. Если только ее розыском не занялся Билли; густая сеть его сыскных агентов могла разыскать нужного человека в кратчайшее время.
Но Джек Росс, прислонясь спиной к подбитой ватой спинке кровати, больше слушал, чем говорил сам, только изредка бросая в трубку короткие вопросы. Разговаривал он недолго, и когда опустил трубку, громко и с сердцем выругался:
– Вот сучьи дети!
– Плохие новости?
– Хуже не бывает. Как для меня лично, так и для многих людей. Ирак напал на Кувейт. Звонил мой редактор из Нью-Йорка, он только что узнал об этом. Сегодня, во второй половине дня, в полной боевой готовности мне надлежит прибыть в аэропорт Хитроу, куда прилетит специально зафрахтованный самолет, имея на борту массу корреспондентов ТВ и Бог знает кого еще, чтобы захватить еще и нас, после чего он возьмет курс на Персидский залив. – В голосе его прозвучало неподдельное сожаление, когда он прибавил: – Время и Саддам Хусейн не станут дожидаться одного очень занятого мужчину – и женщину, если уж быть совсем точным. – Он помолчал и затем произнес фразу, от которой у Роз голова пошла кругом: – А я так долго искал тебя.
– Да, – как эхо отозвалась Роз, – а я тебя...
– Дьявольщина! – прорычал он. Большие его ладони нежно коснулись ее лица. – А мне только-только удалось разгладить эти маленькие морщинки вокруг твоих глаз, – с сожалением и нежностью пробормотал он. – А следующими на очереди были вот эти морщинки вокруг рта...
– Пожалуйста... – прошептала Роз. – Ты волен поступать, как...
После длительного, сладостного, глубокого поцелуя она кончила фразу:
– А что, разве заметно, что я была напряжена?
– Только в день первой нашей встречи, а вернее, столкновения. Я так тогда и не понял, то ли у меня в голове так гудит от удара, то ли где-то сработало противоугонное устройство.
– А мне казалось, что с того времени прошла целая вечность, – удивилась Роз.
– Мне тоже.
– Дьявольщина! – Теперь уже она выругалась. Джек рассмеялся:
– Ты даже ругаешься, как леди.
– Я – это я... тебе это не нравится?
– Мне в тебе все нравится, жалею только, что не успел снять то беспокойное напряжение, которое связано с болезнью твоей матери. Сейчас, однако, ты более раскованна, чем пару часов назад...
– Раскованна! Если ты еще хоть раз раскуешь меня, я развалюсь на мелкие кусочки! – И затем спросила: – Неужели так было заметно?
– Как давно ты ухаживаешь за матерью, которой никто уже не в силах помочь?
– Почти пять месяцев.
– Оно и видно, – кивнул Джек.
– Мне кажется, все это оттого, что я изо всех сил стараюсь не дать ей понять... хотя она и сама прекрасно все знает. – Роз лицом уткнулась в его широкую грудь. – Но более всего мне жаль ее погубленную жизнь, совершенно бесцельную. Меня всегда удивляло, откуда во мне любовь к искусству, ведь отец ничего в нем не смыслит, да оно его никогда и не интересовало, мать же сама сотворила из себя предмет искусства, пока она не рассказала мне – буквально на днях – о том, что в молодости очень хотела поступить в художественное училище: один известный тогда художник находил, что она очень талантлива. Но вместо этого она вышла замуж: сделала то, чего от нее ожидали. К двадцати годам она уже родила меня, а через год моего брата. Вместе с красками она забросила и свои мечты и занялась тем, что начала создавать образ Оливии Гэйлорд Рэндольф, будущей леди Банкрофт... ушедшей из жизни в неполные пятьдесят четыре года.
Джек прижался щекой к ее спутанным волосам:
– Как жаль, что не встретил тебя чуть раньше. Поверь мне, впервые в жизни сожалею, что приходится уезжать.
– Я тоже сожалею и, поверь мне, тоже впервые, – насмешливо проговорила Роз, поражаясь глубине своего чувства к нему. Все случилось слишком быстро, слишком много уже успело произойти, слишком рано все это произошло, зачастил в ее душе тревожный колокол. Но усилием воли она заставила его замолчать.
Повернувшись к изголовью кровати, она взглянула на часы. Было уже почти восемь часов утра.
– Тебе пора собираться, да и мне тоже. – Она криво усмехнулась. – Я всегда вовремя возвращаюсь домой. Только один раз в жизни, да и то из принципа, я не ночевала дома. – Она вздохнула: – Но это было очень-очень давно.
– Я могу обещать тебе лет десять.
– Нет уж, спасибо. На данный момент с меня достаточно. – Обняв его, она прижалась к нему, ощутив, как гулко и мощно бьется его сердце. – И все равно, я чувствую, что мне тебя всегда будет недостаточно. – Она немного отстранилась от него и улыбнулась: – Хотя грех жаловаться. Я имею в виду, что уже три раза была с тобой... – Рука ее, скользнув вниз, заползла под простыню, найдя там его шелковистую усладу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107
– А ты высокая, даже без туфель.
– То же самое, очевидно, говорят и тебе? Ты же выше меня.
– Да, мои шесть футов два дюйма считают высокими.
– Могу поспорить, что в основном это говорят женщины.
– И выиграешь. Но и ты хороша. Мне нравятся высокие и худощавые женщины, а у тебя к тому же все на своем месте. Как сказал бы Спенсер Трэйси, ты «редчайший» экземпляр.
– Не поняла!
– Ты что, не смотрела картину «Пэт и Майк»? Где он снялся вместе с Кэтрин Хэпберн? Она играла роль женщины-силача, а он – спортивного обозревателя. Описывая ее своей сожительнице, он называл ее «редчайшая», но так как произносил это на бруклинский манер, то у него получалось «редчайшая». Но тебе, никогда не бывавшей в Бруклине, этого не понять.
– В следующий раз, когда приеду в Нью-Йорк, клянусь, обязательно побываю за Бруклинским мостом.
– Давай-ка лучше пока перескочим еще через один мостик... неподалеку отсюда.
В третий раз, уже лежа в просторной кровати, они никуда не спешили, нарочно растягивая удовольствие. Он долго и томительно тщательно обследовал каждый дюйм ее тела, постепенно распаляя ее и себя, пока не в силах дольше терпеть эту сладкую пытку, она не простонала: «Я хочу тебя – сейчас!» Тесно прижавшись к нему всем телом, она обхватила его ногами, и тогда он вошел в нее глубоко-глубоко и сам чуть не задохнулся от нетерпеливого ее желания, медленно и размеренно окунаясь в нее до того момента, пока мерные, в унисон его движениям, постанывания ее не перешли сначала в продолжительные стоны, а потом в сдавленный крик – наступила кульминация, затем еще одна, и еще, и еще одна, и только тогда он отдался своему оргазму и соединился с ней в испепеляющем, абсолютном блаженстве.
После чего оба мгновенно уснули.
Разбудил их телефон. Роз, жаворонок по натуре, проснулась от первого же звонка, но Джек уже тянул руку к аппарату, стоявшему у изголовья кровати. Первой ее мыслью было, что звонят по поводу матери, но потом она сообразила, что никто не знает, где она. Если только ее розыском не занялся Билли; густая сеть его сыскных агентов могла разыскать нужного человека в кратчайшее время.
Но Джек Росс, прислонясь спиной к подбитой ватой спинке кровати, больше слушал, чем говорил сам, только изредка бросая в трубку короткие вопросы. Разговаривал он недолго, и когда опустил трубку, громко и с сердцем выругался:
– Вот сучьи дети!
– Плохие новости?
– Хуже не бывает. Как для меня лично, так и для многих людей. Ирак напал на Кувейт. Звонил мой редактор из Нью-Йорка, он только что узнал об этом. Сегодня, во второй половине дня, в полной боевой готовности мне надлежит прибыть в аэропорт Хитроу, куда прилетит специально зафрахтованный самолет, имея на борту массу корреспондентов ТВ и Бог знает кого еще, чтобы захватить еще и нас, после чего он возьмет курс на Персидский залив. – В голосе его прозвучало неподдельное сожаление, когда он прибавил: – Время и Саддам Хусейн не станут дожидаться одного очень занятого мужчину – и женщину, если уж быть совсем точным. – Он помолчал и затем произнес фразу, от которой у Роз голова пошла кругом: – А я так долго искал тебя.
– Да, – как эхо отозвалась Роз, – а я тебя...
– Дьявольщина! – прорычал он. Большие его ладони нежно коснулись ее лица. – А мне только-только удалось разгладить эти маленькие морщинки вокруг твоих глаз, – с сожалением и нежностью пробормотал он. – А следующими на очереди были вот эти морщинки вокруг рта...
– Пожалуйста... – прошептала Роз. – Ты волен поступать, как...
После длительного, сладостного, глубокого поцелуя она кончила фразу:
– А что, разве заметно, что я была напряжена?
– Только в день первой нашей встречи, а вернее, столкновения. Я так тогда и не понял, то ли у меня в голове так гудит от удара, то ли где-то сработало противоугонное устройство.
– А мне казалось, что с того времени прошла целая вечность, – удивилась Роз.
– Мне тоже.
– Дьявольщина! – Теперь уже она выругалась. Джек рассмеялся:
– Ты даже ругаешься, как леди.
– Я – это я... тебе это не нравится?
– Мне в тебе все нравится, жалею только, что не успел снять то беспокойное напряжение, которое связано с болезнью твоей матери. Сейчас, однако, ты более раскованна, чем пару часов назад...
– Раскованна! Если ты еще хоть раз раскуешь меня, я развалюсь на мелкие кусочки! – И затем спросила: – Неужели так было заметно?
– Как давно ты ухаживаешь за матерью, которой никто уже не в силах помочь?
– Почти пять месяцев.
– Оно и видно, – кивнул Джек.
– Мне кажется, все это оттого, что я изо всех сил стараюсь не дать ей понять... хотя она и сама прекрасно все знает. – Роз лицом уткнулась в его широкую грудь. – Но более всего мне жаль ее погубленную жизнь, совершенно бесцельную. Меня всегда удивляло, откуда во мне любовь к искусству, ведь отец ничего в нем не смыслит, да оно его никогда и не интересовало, мать же сама сотворила из себя предмет искусства, пока она не рассказала мне – буквально на днях – о том, что в молодости очень хотела поступить в художественное училище: один известный тогда художник находил, что она очень талантлива. Но вместо этого она вышла замуж: сделала то, чего от нее ожидали. К двадцати годам она уже родила меня, а через год моего брата. Вместе с красками она забросила и свои мечты и занялась тем, что начала создавать образ Оливии Гэйлорд Рэндольф, будущей леди Банкрофт... ушедшей из жизни в неполные пятьдесят четыре года.
Джек прижался щекой к ее спутанным волосам:
– Как жаль, что не встретил тебя чуть раньше. Поверь мне, впервые в жизни сожалею, что приходится уезжать.
– Я тоже сожалею и, поверь мне, тоже впервые, – насмешливо проговорила Роз, поражаясь глубине своего чувства к нему. Все случилось слишком быстро, слишком много уже успело произойти, слишком рано все это произошло, зачастил в ее душе тревожный колокол. Но усилием воли она заставила его замолчать.
Повернувшись к изголовью кровати, она взглянула на часы. Было уже почти восемь часов утра.
– Тебе пора собираться, да и мне тоже. – Она криво усмехнулась. – Я всегда вовремя возвращаюсь домой. Только один раз в жизни, да и то из принципа, я не ночевала дома. – Она вздохнула: – Но это было очень-очень давно.
– Я могу обещать тебе лет десять.
– Нет уж, спасибо. На данный момент с меня достаточно. – Обняв его, она прижалась к нему, ощутив, как гулко и мощно бьется его сердце. – И все равно, я чувствую, что мне тебя всегда будет недостаточно. – Она немного отстранилась от него и улыбнулась: – Хотя грех жаловаться. Я имею в виду, что уже три раза была с тобой... – Рука ее, скользнув вниз, заползла под простыню, найдя там его шелковистую усладу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107