каждый выбирал то, что с его точки зрения было самым благоприятным для ночного сна. Если для этого требовался глоток хорошего виски, то подавали и виски.
Отчим ее сидел на своем обычном месте: в огромном георгианском кресле с подголовником, стоявшем рядом с камином, являя собой апофеоз порядочности и беседуя с будущим продюсером своего шоу. Пенелопа стояла в тесном кружке о чем-то шептавшихся между собой женщин. Когда Роз вошла в комнату, ее мать, которой надоело слушать, как престарелая актриса пересказывала ей все фильмы, в которых снялась, раздраженно спросила ее:
– Где ты шаталась?
– Я была на конюшне.
– Ты и без того проводишь там слишком много времени.
Лицо Ливи было напряжено, и голос чересчур резок. Ей все известно, догадалась Роз. Она знает и тяготится этим, но ничего не может, – а точнее, не хочет изменить. Если желает и дальше быть леди Банкрофт.
– Но я целую вечность не видела Роб Роя, – запротестовала Роз, входя в роль. Можно было сколько угодно травить своего отчима, но не свою мать.
– Как будто он тебя помнит, – насмешливо бросила Ливи.
– Так оно и есть на самом деле. Он любит, когда с ним разговаривают, некоторым лошадям это очень нравится.
– И прекрасно. Если то, что они говорят, лучше, чем то, что говорят некоторые из знакомых мне мужчин, то продолжай в том же духе, – посоветовала ей актриса, раздосадованная, что ее кокетство ни к чему не привело и планы на вечер были напрочь разрушены этой сукой-блондинкой в течке. Судя по виду, у нее мужиков перебывало больше, чем огурцов в бочке. У нее, видите ли, срочный междугородный разговор! – Я смотрю, все кому не лень уже побывали в саду, не было там, пожалуй, только сказочных фей, – злобствовала она. – Билли и Пенни тоже только что возвратились оттуда.
Роз успела перехватить мимолетный взгляд, брошенный Билли в сторону разъяренной актрисы, и она поняла, что та никогда не будет сниматься в его музыкальной комедии.
Позже, лежа в постели с сигаретой, что было строго-настрого запрещаемо Билли, и даже его жена вынуждена была скрывать это от него, размышляя о том, что ей удалось подсмотреть, Роз удивлялась, почему же она ничего не чувствовала. Видимо, потому, что каждый из двух этих людей, оказавшихся перед ней в столь нелепо-смехотворном положении, был ей глубоко безразличен. Если бы люди, занимающиеся любовью, могли видеть себя со стороны, вряд ли бы они стали заниматься ею после этого, пришло ей в голову.
Но больше всего она дивилась Билли – и впрямь козел, Билли Козел, подумала она, и с этой поры мысленно только так и именовала его. Видимо, он действительно был хорошим любовником, потому что Пенни и впрямь выглядела вполне удовлетворенной. Странно, думала Роз. Отчим и секс никак не ассоциировались в ее голове. Они с матерью и спали-то в разных спальнях, а вот когда был жив ее отец, он с мамой спал в огромной двухспальной кровати. Воскресные утра были особенно памятны Роз, так как в этот день ей и брату разрешалось залезать в кровать родителей, где им доставались лакомые кусочки от их завтрака и читались забавные истории.
С отцом, который умел веселиться от души, ей было хорошо и весело. Роз всегда была гораздо ближе к нему, чем к матери, она буквально купалась в неизменной его любви и одобрении. Она могла влететь к нему, когда он одевался, и он подхватывал ее на руки и начинал вертеть; мать же, быстро отстраняясь, всякий раз говорила: «Нет, Розалинда, ты помнешь мамино платье», или «Мама приводит в порядок свое лицо, иди, доченька, поиграй где-нибудь в другом месте», или «Не трогай мамины волосы, милая, прическу испортишь».
Мама всех называла «милая» или «милый». Папа же всегда называл маму «любимая». И он часто обнимал и целовал ее, и она тоже обнимала и целовала его. Роз никогда не видела, чтобы это делал Билли. И тем не менее произвели же они на свет Диану и Дэвида! Роз снова представила себе дикую нартину совокупления Билли и Пенни и попыталась приставить к пышнотелой ее «подруге» прелестное холодное лицо и изящное тонкое тело матери, но обнаружила, что не в состоянии этого сделать. Господи, нет... эта испарина, эта горячечная поспешность были совсем чужды ей. Никто, никогда не видел ее распаленной, тем более потной! Кого угодно, но только не маму! Невозмутимость – вот девиз ее жизни. Во всяком случае, один из основных ее девизов. Другой – всегда и во всем быть леди. Неужели же, учитывая сказанное, моя мать пошла бы со своим мужем в садовую беседку, чтобы совокупиться с ним при свете звезд. Да ни за что на свете! Во-первых, это может испортить ее платье, не говоря уже о прическе...
Она загасила сигарету, встала с постели, пошла в туалет и спустила окурок в унитаз, затем открыла окно, чтобы разогнать дым. Не потому, что кто-либо станет читать мне нотации, криво ухмыльнулась сама себе Роз, но, видимо, очень трудно избавиться от въевшейся привычки.
Господи, ломала себе голову Роз, устраиваясь поудобнее в постели, почему все, о чем бы ни подумала сегодня, связано с сексом? А потому, ответила она сама себе, что сидела она в первом ряду на решающей встрече национального чемпионата. Скольким еще людям дано наблюдать за другими, занимающимися сексом, – любовью это, конечно, никак не назовешь, потому что любовью здесь и не пахло. Эти двое спаривались, как дикие звери, – в их-то возрасте! Ему уже далеко за пятьдесят, а ей уже никогда не будет сорок – ну хорошо, ей-то уже не будет, а другим-то будет! Кому из семнадцатилетних девственниц удается получить столь выразительную иллюстрацию того, что происходит с мужчиной и женщиной, когда они полностью захвачены половым инстинктом?
Этот вопрос неожиданно привел ее к мысли о личном помощнике матери. Джеймз Латтрелл-Ли являл собой именно тот тип мужчины, который более всего подходил матери: кто, беспредельно восхищаясь ею, никогда не позволил бы себе даже пальцем прикоснуться к ней. Интересно, влюблен ли он в свою хозяйку? Роз была уверена, что нет. Когда он расточал ей похвалы, он делал это как знаток, расхваливающий произведение искусства. Чем фактически, подумала Роз, она и является. С ним мама чувствует себя в полной безопасности. Не боится, что он набросится на нее или поведет себя с ней развязно. Они могут в темноте просидеть рядышком в течение целого театрального действия, и он не позволит себе даже ненароком притронуться к ней, не говоря уже о том, чтобы взять ее руку в свою.
6
– Дорогая моя! Сколько лет, сколько зим! Как поживаешь?
Ливи оторвалась от разглядывания этикеток на заграничных банках с сельдью – Билли, как всегда, желал только самые лучшие сорта, – и взгляд ее уперся в тощую – по последней моде – фигуру женщины, с которой они когда-то вместе учились в одной школе.
– Привет, Маффи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107
Отчим ее сидел на своем обычном месте: в огромном георгианском кресле с подголовником, стоявшем рядом с камином, являя собой апофеоз порядочности и беседуя с будущим продюсером своего шоу. Пенелопа стояла в тесном кружке о чем-то шептавшихся между собой женщин. Когда Роз вошла в комнату, ее мать, которой надоело слушать, как престарелая актриса пересказывала ей все фильмы, в которых снялась, раздраженно спросила ее:
– Где ты шаталась?
– Я была на конюшне.
– Ты и без того проводишь там слишком много времени.
Лицо Ливи было напряжено, и голос чересчур резок. Ей все известно, догадалась Роз. Она знает и тяготится этим, но ничего не может, – а точнее, не хочет изменить. Если желает и дальше быть леди Банкрофт.
– Но я целую вечность не видела Роб Роя, – запротестовала Роз, входя в роль. Можно было сколько угодно травить своего отчима, но не свою мать.
– Как будто он тебя помнит, – насмешливо бросила Ливи.
– Так оно и есть на самом деле. Он любит, когда с ним разговаривают, некоторым лошадям это очень нравится.
– И прекрасно. Если то, что они говорят, лучше, чем то, что говорят некоторые из знакомых мне мужчин, то продолжай в том же духе, – посоветовала ей актриса, раздосадованная, что ее кокетство ни к чему не привело и планы на вечер были напрочь разрушены этой сукой-блондинкой в течке. Судя по виду, у нее мужиков перебывало больше, чем огурцов в бочке. У нее, видите ли, срочный междугородный разговор! – Я смотрю, все кому не лень уже побывали в саду, не было там, пожалуй, только сказочных фей, – злобствовала она. – Билли и Пенни тоже только что возвратились оттуда.
Роз успела перехватить мимолетный взгляд, брошенный Билли в сторону разъяренной актрисы, и она поняла, что та никогда не будет сниматься в его музыкальной комедии.
Позже, лежа в постели с сигаретой, что было строго-настрого запрещаемо Билли, и даже его жена вынуждена была скрывать это от него, размышляя о том, что ей удалось подсмотреть, Роз удивлялась, почему же она ничего не чувствовала. Видимо, потому, что каждый из двух этих людей, оказавшихся перед ней в столь нелепо-смехотворном положении, был ей глубоко безразличен. Если бы люди, занимающиеся любовью, могли видеть себя со стороны, вряд ли бы они стали заниматься ею после этого, пришло ей в голову.
Но больше всего она дивилась Билли – и впрямь козел, Билли Козел, подумала она, и с этой поры мысленно только так и именовала его. Видимо, он действительно был хорошим любовником, потому что Пенни и впрямь выглядела вполне удовлетворенной. Странно, думала Роз. Отчим и секс никак не ассоциировались в ее голове. Они с матерью и спали-то в разных спальнях, а вот когда был жив ее отец, он с мамой спал в огромной двухспальной кровати. Воскресные утра были особенно памятны Роз, так как в этот день ей и брату разрешалось залезать в кровать родителей, где им доставались лакомые кусочки от их завтрака и читались забавные истории.
С отцом, который умел веселиться от души, ей было хорошо и весело. Роз всегда была гораздо ближе к нему, чем к матери, она буквально купалась в неизменной его любви и одобрении. Она могла влететь к нему, когда он одевался, и он подхватывал ее на руки и начинал вертеть; мать же, быстро отстраняясь, всякий раз говорила: «Нет, Розалинда, ты помнешь мамино платье», или «Мама приводит в порядок свое лицо, иди, доченька, поиграй где-нибудь в другом месте», или «Не трогай мамины волосы, милая, прическу испортишь».
Мама всех называла «милая» или «милый». Папа же всегда называл маму «любимая». И он часто обнимал и целовал ее, и она тоже обнимала и целовала его. Роз никогда не видела, чтобы это делал Билли. И тем не менее произвели же они на свет Диану и Дэвида! Роз снова представила себе дикую нартину совокупления Билли и Пенни и попыталась приставить к пышнотелой ее «подруге» прелестное холодное лицо и изящное тонкое тело матери, но обнаружила, что не в состоянии этого сделать. Господи, нет... эта испарина, эта горячечная поспешность были совсем чужды ей. Никто, никогда не видел ее распаленной, тем более потной! Кого угодно, но только не маму! Невозмутимость – вот девиз ее жизни. Во всяком случае, один из основных ее девизов. Другой – всегда и во всем быть леди. Неужели же, учитывая сказанное, моя мать пошла бы со своим мужем в садовую беседку, чтобы совокупиться с ним при свете звезд. Да ни за что на свете! Во-первых, это может испортить ее платье, не говоря уже о прическе...
Она загасила сигарету, встала с постели, пошла в туалет и спустила окурок в унитаз, затем открыла окно, чтобы разогнать дым. Не потому, что кто-либо станет читать мне нотации, криво ухмыльнулась сама себе Роз, но, видимо, очень трудно избавиться от въевшейся привычки.
Господи, ломала себе голову Роз, устраиваясь поудобнее в постели, почему все, о чем бы ни подумала сегодня, связано с сексом? А потому, ответила она сама себе, что сидела она в первом ряду на решающей встрече национального чемпионата. Скольким еще людям дано наблюдать за другими, занимающимися сексом, – любовью это, конечно, никак не назовешь, потому что любовью здесь и не пахло. Эти двое спаривались, как дикие звери, – в их-то возрасте! Ему уже далеко за пятьдесят, а ей уже никогда не будет сорок – ну хорошо, ей-то уже не будет, а другим-то будет! Кому из семнадцатилетних девственниц удается получить столь выразительную иллюстрацию того, что происходит с мужчиной и женщиной, когда они полностью захвачены половым инстинктом?
Этот вопрос неожиданно привел ее к мысли о личном помощнике матери. Джеймз Латтрелл-Ли являл собой именно тот тип мужчины, который более всего подходил матери: кто, беспредельно восхищаясь ею, никогда не позволил бы себе даже пальцем прикоснуться к ней. Интересно, влюблен ли он в свою хозяйку? Роз была уверена, что нет. Когда он расточал ей похвалы, он делал это как знаток, расхваливающий произведение искусства. Чем фактически, подумала Роз, она и является. С ним мама чувствует себя в полной безопасности. Не боится, что он набросится на нее или поведет себя с ней развязно. Они могут в темноте просидеть рядышком в течение целого театрального действия, и он не позволит себе даже ненароком притронуться к ней, не говоря уже о том, чтобы взять ее руку в свою.
6
– Дорогая моя! Сколько лет, сколько зим! Как поживаешь?
Ливи оторвалась от разглядывания этикеток на заграничных банках с сельдью – Билли, как всегда, желал только самые лучшие сорта, – и взгляд ее уперся в тощую – по последней моде – фигуру женщины, с которой они когда-то вместе учились в одной школе.
– Привет, Маффи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107