Если им везло, они проезжали немного на фермерских телегах, а потом снова приходилось тащиться пешком. Так они шли, шли и шли, до тех пор пока Мириамель не почувствовала, что если бы ей каким-нибудь образом удалось отделить ноги от туловища, они продолжали бы идти без нее. Такой образ жизни был хорошо знаком Кадраху, и он, казалось, вернулся к нему не без удовольствия, но Мириамель с каждым днем все больше уставала. Она никогда бы не смогла вернуться в замок своего отца, но вот душное окружение в Наглимунде у дяди Джошуа внезапно стало казаться ей куда более привлекательным, чем несколько месяцев назад.
Она повернулась, чтобы сказать Кадраху какую-нибудь колкость — в его дыхании чувствовались винные пары — и неожиданно застала монаха не защищенным и не готовым к нападению. Он позволил жизнерадостной маске соскользнуть; его запавшие затравленные глаза и впалые щеки вызвали у Мириамели прилив какой-то болезненной любви.
— Хорошо. Тогда пойдем, — она взяла его под руку. — Но если ты быстро не разыщешь это место, я попросту столкну тебя в канал.
Поскольку денег, чтобы заплатить лодочнику, у них не было. Кадрах и Мириамель потратили почти все утро, чтобы выбраться из устрашающего лабиринта деревянных улочек Кванитупула к Торфяной баржевой набережной. Казалось, что каждый новый поворот выводит их к тупику: к заброшенной лодочной пристани, к запертой двери с ржавыми петлями или к шаткой ограде, за которой оказывался только еще один из вездесущих каналов. Расстроенные, они возвращались обратно, пробовали другой поворот, и доводящее до безумия путешествие начиналось сначала. Наконец, когда полуденное солнце осветило затянутое облаками небо, они, спотыкаясь, обогнули угол длинного, перекосившегося склада и обнаружили, что смотрят прямо на изъеденную солью деревянную вывеску, провозглашавшую, что трактир, над которым она висит, называется «Чаша Пелиппы». Как и предупреждал Кадрах, трактир действительно находился в довольно сомнительном районе.
Пока Кадрах искал дверь в однообразной стене из серого обветренного дерева, Мириамель поднялась на досчатый настил перед трактиром и стала смотреть вниз, на гирлянды желтых и белых цветов, плавающие по спокойным водам канала.
— Это гирлянды Духова Дня, — сказала она.
Кадрах, который нашел наконец дверь, удивленно кивнул.
— Что значит, с тех пор, как я покинула Наглимунд, прошло уже больше четырех месяцев, — медленно проговорила она. Монах снова кивнул, распахнул дверь и сделал приглашающий жест. Мириамель почувствовала, как дикая тоска охватила ее. — И все это было напрасно. Потому что я была упрямая дура!
— Если бы вы остались со своим дядей, лучше не было бы. Было бы только хуже, — заметил Кадрах. — По крайней мере вы живы, моя леди. Теперь пойдем и посмотрим, вспомнит ли Ксорастра старого, хотя и падшего друга.
Они прошли в трактир через дворик, заваленный грудами разъеденных солью рыбацких сапог, и быстро получили два неприятных сюрприза. Первый состоял в том, что трактир был грязен и сильно пропах рыбой. Второй — что монахиня Ксорастра уже три года как умерла. Ее племянница Чаристра, могучая женщина с мощной челюстью, быстро доказала им, что она трактирщица совсем иного свойства, чем ее предшественница.
Она недоверчиво смотрела на их поношенную и перепачканную за время скитаний одежду.
— Мне не нравится ваш вид. Покажите-ка мне денежки.
— Но послушай, — сказал Кадрах, стараясь, чтобы его слова звучали как можно мягче и убедительней. — Твоя тетка была моим добрым другом. Если ты предоставишь нам постель хотя бы на одну ночь, к утру мы найдем деньги, чтобы заплатить за нее.
— Моя тетка была никчемной сумасшедшей, — сказала Чаристра не без некоторого удовлетворения. — А благодаря ее вонючей благотворительности у меня теперь нет ничего, кроме этой развалюхи. — Она обвела рукой комнату с низким потолком, которая больше напоминала грязную нору какого-то трусливого животного. — День, когда я позволю монаху с девкой остановиться у меня бесплатно, будет тем днем, когда я отправлюсь назад в Пирруин в деревянном ящике.
Мириамель не могла не приветствовать наступление этого дня, но постаралась скрыть это от трактирщицы.
— Никогда нельзя судить о людях только по их виду, — сказала она. — Этот человек — мои наставник, а я дочь благородного человека. Мой отец — барон Сеоман из Эркинланда. Меня похитили, и я была спасена только благодаря моему наставнику. Отец хорошо отблагодарит всякого, кто поможет моему возвращению домой. — Кадрах гордо выпрямился, польщенный тем, что стал героем этого, пусть мифического, но спасения. Чаристра прищурилась.
— За последнее время я вволю наслушалась таких историй. — Она пожевала губами. — Одна из этих баек и вправду подтвердилась, да только это совсем не значит, что теперь я буду всем им верить. — Лицо ее стало угрюмым. — Я должна зарабатывать себе на жизнь, и мне все равно, барон ваш отец или сам Верховный король в Хейхолте. Убирайтесь, и достаньте деньги, раз вы говорите, что это так легко. Может, ваши друзья вам помогут.
Кадрах снова начал уговаривать и улещивать трактирщицу, подхватив нити истории, начатой Мириамелью, и сплетая их в причудливо расшитый гобелен, на котором Чаристра удаляется на покой с мешками золота, преподнесенными ей благодарным отцом. Слушая, как дико развивалась эта история в изложении Кадраха, Мириамель почти пожалела Чаристру. Она уже собиралась попросить монаха сдаться, но в этот момент увидела фигуру человека, медленно спускающегося по лестнице в общую комнату. Несмотря на необычную одежду — рясу, перевязанную веревкой, похожую на одеяние Кадраха, и бороду длиной всего в палец, он был настолько узнаваем, что мгновение Мириамель не могла поверить своим глазам. Спустившись к свету масляных ламп, человек остановился и широко раскрыл глаза.
— Мириамель? — спросил он наконец. Голос его был густым и неуверенным. — Принцесса?
— Изгримнур! — закричала она. — Герцог Изгримнур! — Сердце ее, казалось, разбухло в груди, так что ей показалось, что она сейчас задохнется. Она бросилась вперед через загроможденную комнату, огибая кривоногие скамейки, и наконец, рыдая, прижалась к его обширному животу.
— О ты, несчастное создание, — проговорил он, прижимая ее к себе и тоже чуть не плача. — О моя бедная Мириамель. — Он отступил на мгновение, покрасневшими глазами глядя на нее. — Ты не ранена? Ты здорова. — Тут герцог заметил Кадраха, и глаза его сузились. — А, вот и мошенник, который украл тебя!
Кадрах, который до того вместе с Чаристрой смотрел на эту сцену разинув рот, вздрогнул и поежился.
Изгримнур отбрасывал огромную тень.
— Нет, нет, — Мириамель смеялась сквозь слезы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136
Она повернулась, чтобы сказать Кадраху какую-нибудь колкость — в его дыхании чувствовались винные пары — и неожиданно застала монаха не защищенным и не готовым к нападению. Он позволил жизнерадостной маске соскользнуть; его запавшие затравленные глаза и впалые щеки вызвали у Мириамели прилив какой-то болезненной любви.
— Хорошо. Тогда пойдем, — она взяла его под руку. — Но если ты быстро не разыщешь это место, я попросту столкну тебя в канал.
Поскольку денег, чтобы заплатить лодочнику, у них не было. Кадрах и Мириамель потратили почти все утро, чтобы выбраться из устрашающего лабиринта деревянных улочек Кванитупула к Торфяной баржевой набережной. Казалось, что каждый новый поворот выводит их к тупику: к заброшенной лодочной пристани, к запертой двери с ржавыми петлями или к шаткой ограде, за которой оказывался только еще один из вездесущих каналов. Расстроенные, они возвращались обратно, пробовали другой поворот, и доводящее до безумия путешествие начиналось сначала. Наконец, когда полуденное солнце осветило затянутое облаками небо, они, спотыкаясь, обогнули угол длинного, перекосившегося склада и обнаружили, что смотрят прямо на изъеденную солью деревянную вывеску, провозглашавшую, что трактир, над которым она висит, называется «Чаша Пелиппы». Как и предупреждал Кадрах, трактир действительно находился в довольно сомнительном районе.
Пока Кадрах искал дверь в однообразной стене из серого обветренного дерева, Мириамель поднялась на досчатый настил перед трактиром и стала смотреть вниз, на гирлянды желтых и белых цветов, плавающие по спокойным водам канала.
— Это гирлянды Духова Дня, — сказала она.
Кадрах, который нашел наконец дверь, удивленно кивнул.
— Что значит, с тех пор, как я покинула Наглимунд, прошло уже больше четырех месяцев, — медленно проговорила она. Монах снова кивнул, распахнул дверь и сделал приглашающий жест. Мириамель почувствовала, как дикая тоска охватила ее. — И все это было напрасно. Потому что я была упрямая дура!
— Если бы вы остались со своим дядей, лучше не было бы. Было бы только хуже, — заметил Кадрах. — По крайней мере вы живы, моя леди. Теперь пойдем и посмотрим, вспомнит ли Ксорастра старого, хотя и падшего друга.
Они прошли в трактир через дворик, заваленный грудами разъеденных солью рыбацких сапог, и быстро получили два неприятных сюрприза. Первый состоял в том, что трактир был грязен и сильно пропах рыбой. Второй — что монахиня Ксорастра уже три года как умерла. Ее племянница Чаристра, могучая женщина с мощной челюстью, быстро доказала им, что она трактирщица совсем иного свойства, чем ее предшественница.
Она недоверчиво смотрела на их поношенную и перепачканную за время скитаний одежду.
— Мне не нравится ваш вид. Покажите-ка мне денежки.
— Но послушай, — сказал Кадрах, стараясь, чтобы его слова звучали как можно мягче и убедительней. — Твоя тетка была моим добрым другом. Если ты предоставишь нам постель хотя бы на одну ночь, к утру мы найдем деньги, чтобы заплатить за нее.
— Моя тетка была никчемной сумасшедшей, — сказала Чаристра не без некоторого удовлетворения. — А благодаря ее вонючей благотворительности у меня теперь нет ничего, кроме этой развалюхи. — Она обвела рукой комнату с низким потолком, которая больше напоминала грязную нору какого-то трусливого животного. — День, когда я позволю монаху с девкой остановиться у меня бесплатно, будет тем днем, когда я отправлюсь назад в Пирруин в деревянном ящике.
Мириамель не могла не приветствовать наступление этого дня, но постаралась скрыть это от трактирщицы.
— Никогда нельзя судить о людях только по их виду, — сказала она. — Этот человек — мои наставник, а я дочь благородного человека. Мой отец — барон Сеоман из Эркинланда. Меня похитили, и я была спасена только благодаря моему наставнику. Отец хорошо отблагодарит всякого, кто поможет моему возвращению домой. — Кадрах гордо выпрямился, польщенный тем, что стал героем этого, пусть мифического, но спасения. Чаристра прищурилась.
— За последнее время я вволю наслушалась таких историй. — Она пожевала губами. — Одна из этих баек и вправду подтвердилась, да только это совсем не значит, что теперь я буду всем им верить. — Лицо ее стало угрюмым. — Я должна зарабатывать себе на жизнь, и мне все равно, барон ваш отец или сам Верховный король в Хейхолте. Убирайтесь, и достаньте деньги, раз вы говорите, что это так легко. Может, ваши друзья вам помогут.
Кадрах снова начал уговаривать и улещивать трактирщицу, подхватив нити истории, начатой Мириамелью, и сплетая их в причудливо расшитый гобелен, на котором Чаристра удаляется на покой с мешками золота, преподнесенными ей благодарным отцом. Слушая, как дико развивалась эта история в изложении Кадраха, Мириамель почти пожалела Чаристру. Она уже собиралась попросить монаха сдаться, но в этот момент увидела фигуру человека, медленно спускающегося по лестнице в общую комнату. Несмотря на необычную одежду — рясу, перевязанную веревкой, похожую на одеяние Кадраха, и бороду длиной всего в палец, он был настолько узнаваем, что мгновение Мириамель не могла поверить своим глазам. Спустившись к свету масляных ламп, человек остановился и широко раскрыл глаза.
— Мириамель? — спросил он наконец. Голос его был густым и неуверенным. — Принцесса?
— Изгримнур! — закричала она. — Герцог Изгримнур! — Сердце ее, казалось, разбухло в груди, так что ей показалось, что она сейчас задохнется. Она бросилась вперед через загроможденную комнату, огибая кривоногие скамейки, и наконец, рыдая, прижалась к его обширному животу.
— О ты, несчастное создание, — проговорил он, прижимая ее к себе и тоже чуть не плача. — О моя бедная Мириамель. — Он отступил на мгновение, покрасневшими глазами глядя на нее. — Ты не ранена? Ты здорова. — Тут герцог заметил Кадраха, и глаза его сузились. — А, вот и мошенник, который украл тебя!
Кадрах, который до того вместе с Чаристрой смотрел на эту сцену разинув рот, вздрогнул и поежился.
Изгримнур отбрасывал огромную тень.
— Нет, нет, — Мириамель смеялась сквозь слезы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136