Ты тоже, Фреозель. Мне надо еще кое-что обсудить с тобой. — Он рассеянно ткнул носком сапога тлеющие ветки, потом закутался в плащ и двинулся к тропе. Те, кого он просил сопровождать его, последовали за ним, но Фреозель задержался на мгновение, подошел к Саймону и положил руку ему на плечо.
— Сир Сеоман, я говорил тогда сгоряча, не подумав.
Саймон был смущен и растерян, услышав этот титул от умного и опытного воина.
— Не понимаю, о чем ты говоришь.
— О волшебном народе. — Фреозель серьезно и пристально смотрел ему в глаза. — Не подумай, что я тогда насмехался над ним или говорил непочтительно. Видишь ли, я боюсь мирных, как всякий эйдонит, но я знаю, что они могут быть могущественными союзниками. Если ты в силах позвать их, то сделай это. Сейчас нам нужна любая помощь.
Саймон покачал головой:
— У меня нет власти над ними, Фреозель, совсем нет. Ты и представить себе не можешь, какие они.
— Это верно. Но коли они твои друзья, ты скажи им, что нам туго приходится. Вот и все, что я хотел сказать. — Он повернулся и побежал вверх по тропе догонять принца.
Оставшийся у костра Слудиг поморщился:
— Позвать ситхи! Ха! Легче было бы позвать ветер.
Саймон грустно кивнул, соглашаясь с ним.
— Но нам действительно ужасно нужна помощь, Слудиг.
— Не будь глупцом, парень. Мы мало что значим для народа ситхи. Я сомневаюсь, что нам суждено еще раз увидеть Джирики. — Риммерсман нахмурился, увидев выражение лица Саймона. — Кроме того, у нас остаются наши мечи, наши головы и наши сердца. — Он опустился на корточки перед костром и протянул к огню руки. — Бог дает недовеку то, чего он заслуживает, не больше и не меньше. — Через мгновение он резко выпрямился. — Раз я не нужен принцу, пойду да найду местечко, чтобы поспать. Завтра крови будет побольше, чем сегодня. — Он кивнул Саймону, Бинабику и Стренгьярду и пошел вниз, к баррикаде. Цепь на его мече слабо звенела.
Саймон молча сидел и смотрел ему вслед, думая, прав ли был Слудиг насчет ситхи. Его повергло в глубокое уныние чувство потери, вызваное этими мыслями.
— Риммерсман сердится. — Архивариус, казалось, был удивлен собственными словами. — Я хочу сказать… то есть, я едва знаю его…
— Я предполагаю, что ты имеешь справедливость, Стренгьярд. — Бинабик посмотрел на кусок дерева, из которого он что-то вырезал. — Существуют люди, питающие неудовольствие от нахождения ниже других, с особенным чувством, когда прежде имелось другое положение. Слудиг снова становился солдатом пехотинцем, и такое после того, как его выбирали для сложного поиска и он возвращался с очень большим успехом. — Тролль говорил задумчиво, но лицо его было несчастным, как будто он разделял боль риммера. — Я питаю очень большой страх. Он будет сражаться, имея такое чувство в своем сердце — на севере мы разделяли дружбу, а здесь он смотрится очень несчастливым и с грустным сердцем.
Над костром повисла тишина, нарушаемая только тихим потрескиванием пламени.
— А как насчет того, что он сказал, — неожиданно спросил Саймон. — Он прав?
Бинабик вопросительно посмотрел на него.
— Что ты подразумеваешь, Саймон. Слова про ситхи?
— Нет. «Бог дает человеку только то, чего он заслуживает, не больше и не меньше», вот что он сказал, — Саймон повернулся к Стренгьярду: — Это правда?
Архивариус заволновался, посмотрел в сторону, потом повернулся обратно и встретил прямой взгляд Саймона.
— Нет, Саймон, я не думаю. Но я и не знаю, чего на самом деле хочет Бог, я хочу сказать, его замыслов.
— Потому что мои друзья, Моргене и Хейстен, они конечно не получили? по заслугам — один сгорел, другого убила дубина великана. — Саймон не мог скрыть горечи.
Бинабик открыл было рот, как будто собирался что-то сказать, но, увидев, что Стренгьярд сделал то же самое, промолчал.
— Я верю, что у Бога свои планы, Саймон, — осторожно сказал священник. — И может быть, мы просто не в силах понять их… а может быть и сам Бог не знает точно, что из них может выйти.
— Но эйдонитские священники всегда говорили, что Бог знает все!
— Может быть он и забывает о чем-то, — мягко сказал Стренгьярд. — Если бы ты жил вечно и переживал каждую боль в сердце, как свою собственную — умирал с каждым солдатом, плакал с каждой вдовой и сиротой, разделял бы горе каждой матери, теряющей любимое дитя, — разве ты не жаждал бы забыть?
Саймон смотрел на колеблющееся пламя костра.
Как ситхи, думал он. Навечно пойманы своей болью. Жаждущие конца, как говорила Амерасу.
Бинабик срезал еще несколько щепок со своего куска дерева, который теперь стал напоминать остроухую длинномордую волчью голову.
— Извиняй мое спрашивание, Саймон-друг, но имеешь ли ты особую причину, чтобы говоренное Слудигом ударяло тебя с такой ощутительностью?
Саймон покачал головой:
— Я просто не знаю, как… как быть. Эти люди пришли, чтобы убить нас, — и я хочу, чтобы все они погибли, погибли мучительно, ужасно… Но, Бинабик, это же эркингарды. Я хорошо знал их в замке. Некоторые из них угощали меня сладостями, сажали на своих лошадей и говорили, что я напоминаю им их собственных сыновей. — Он нервно царапал прутиком раскисшую землю. — Почему же тогда? Как они могли явиться убивать нас, когда мы не сделали им ничего дурного? Их заставляет король, но тогда почему мы должны убивать их?
Бинабик слегка улыбнулся:
— Я имел наблюдение, что ты не питаешь волнение к судьбе наемников — нет, не надо объяснять, в этом нет нужности. Трудно питать жалость к тем, кто предпринимает розыски войны, чтобы иметь материальное награждение. — Он сунул почти готовую фигурку в карман куртки и начал собирать дорожный посох. — Вопросы, которые ты спрашиваешь, имеют огромную значительность, но они не имеют ответов. Я предполагаю, в этом все различение мужчины и мальчика, женщины и девочки. Ты сам должен находить индивидуалистическое разрешение вопросов, которые не имеют настоящих ответов. — Он повернулся к Стренгьярду: — Вы сохраняете книгу Моргенса где-то поблизости, или она местополагается в поселке?
Священник смотрел на огонь, размышляя о чем-то.
— Что? — спросил он. — Книга, вы говорите? О небесные пастбища, я повсюду ношу ее с собой. Я никак не могу допустить, чтобы она хоть на минуту осталась без присмотра. — Неожиданно он повернулся и смущенно посмотрел на Саймона: — Она, конечно, не моя — пожалуйста, не думай, что я позабыл о твоей доброте, Саймон, о том, что ты мне позволил читать ее. Ты представить себе не можешь, что для меня значит возможность спокойно и с расстановкой читать рукопись Моргенса!
При мысли о Моргенсе Саймон почувствовал почти приятный приступ сожаления. Как ему недоставало этого удивительного человека!
— Так ведь она и не моя, отец Стренгьярд. Он просто дал ее мне на сохранение, чтобы со временем люди вроде вас и Бинабика могли прочитать ее.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136
— Сир Сеоман, я говорил тогда сгоряча, не подумав.
Саймон был смущен и растерян, услышав этот титул от умного и опытного воина.
— Не понимаю, о чем ты говоришь.
— О волшебном народе. — Фреозель серьезно и пристально смотрел ему в глаза. — Не подумай, что я тогда насмехался над ним или говорил непочтительно. Видишь ли, я боюсь мирных, как всякий эйдонит, но я знаю, что они могут быть могущественными союзниками. Если ты в силах позвать их, то сделай это. Сейчас нам нужна любая помощь.
Саймон покачал головой:
— У меня нет власти над ними, Фреозель, совсем нет. Ты и представить себе не можешь, какие они.
— Это верно. Но коли они твои друзья, ты скажи им, что нам туго приходится. Вот и все, что я хотел сказать. — Он повернулся и побежал вверх по тропе догонять принца.
Оставшийся у костра Слудиг поморщился:
— Позвать ситхи! Ха! Легче было бы позвать ветер.
Саймон грустно кивнул, соглашаясь с ним.
— Но нам действительно ужасно нужна помощь, Слудиг.
— Не будь глупцом, парень. Мы мало что значим для народа ситхи. Я сомневаюсь, что нам суждено еще раз увидеть Джирики. — Риммерсман нахмурился, увидев выражение лица Саймона. — Кроме того, у нас остаются наши мечи, наши головы и наши сердца. — Он опустился на корточки перед костром и протянул к огню руки. — Бог дает недовеку то, чего он заслуживает, не больше и не меньше. — Через мгновение он резко выпрямился. — Раз я не нужен принцу, пойду да найду местечко, чтобы поспать. Завтра крови будет побольше, чем сегодня. — Он кивнул Саймону, Бинабику и Стренгьярду и пошел вниз, к баррикаде. Цепь на его мече слабо звенела.
Саймон молча сидел и смотрел ему вслед, думая, прав ли был Слудиг насчет ситхи. Его повергло в глубокое уныние чувство потери, вызваное этими мыслями.
— Риммерсман сердится. — Архивариус, казалось, был удивлен собственными словами. — Я хочу сказать… то есть, я едва знаю его…
— Я предполагаю, что ты имеешь справедливость, Стренгьярд. — Бинабик посмотрел на кусок дерева, из которого он что-то вырезал. — Существуют люди, питающие неудовольствие от нахождения ниже других, с особенным чувством, когда прежде имелось другое положение. Слудиг снова становился солдатом пехотинцем, и такое после того, как его выбирали для сложного поиска и он возвращался с очень большим успехом. — Тролль говорил задумчиво, но лицо его было несчастным, как будто он разделял боль риммера. — Я питаю очень большой страх. Он будет сражаться, имея такое чувство в своем сердце — на севере мы разделяли дружбу, а здесь он смотрится очень несчастливым и с грустным сердцем.
Над костром повисла тишина, нарушаемая только тихим потрескиванием пламени.
— А как насчет того, что он сказал, — неожиданно спросил Саймон. — Он прав?
Бинабик вопросительно посмотрел на него.
— Что ты подразумеваешь, Саймон. Слова про ситхи?
— Нет. «Бог дает человеку только то, чего он заслуживает, не больше и не меньше», вот что он сказал, — Саймон повернулся к Стренгьярду: — Это правда?
Архивариус заволновался, посмотрел в сторону, потом повернулся обратно и встретил прямой взгляд Саймона.
— Нет, Саймон, я не думаю. Но я и не знаю, чего на самом деле хочет Бог, я хочу сказать, его замыслов.
— Потому что мои друзья, Моргене и Хейстен, они конечно не получили? по заслугам — один сгорел, другого убила дубина великана. — Саймон не мог скрыть горечи.
Бинабик открыл было рот, как будто собирался что-то сказать, но, увидев, что Стренгьярд сделал то же самое, промолчал.
— Я верю, что у Бога свои планы, Саймон, — осторожно сказал священник. — И может быть, мы просто не в силах понять их… а может быть и сам Бог не знает точно, что из них может выйти.
— Но эйдонитские священники всегда говорили, что Бог знает все!
— Может быть он и забывает о чем-то, — мягко сказал Стренгьярд. — Если бы ты жил вечно и переживал каждую боль в сердце, как свою собственную — умирал с каждым солдатом, плакал с каждой вдовой и сиротой, разделял бы горе каждой матери, теряющей любимое дитя, — разве ты не жаждал бы забыть?
Саймон смотрел на колеблющееся пламя костра.
Как ситхи, думал он. Навечно пойманы своей болью. Жаждущие конца, как говорила Амерасу.
Бинабик срезал еще несколько щепок со своего куска дерева, который теперь стал напоминать остроухую длинномордую волчью голову.
— Извиняй мое спрашивание, Саймон-друг, но имеешь ли ты особую причину, чтобы говоренное Слудигом ударяло тебя с такой ощутительностью?
Саймон покачал головой:
— Я просто не знаю, как… как быть. Эти люди пришли, чтобы убить нас, — и я хочу, чтобы все они погибли, погибли мучительно, ужасно… Но, Бинабик, это же эркингарды. Я хорошо знал их в замке. Некоторые из них угощали меня сладостями, сажали на своих лошадей и говорили, что я напоминаю им их собственных сыновей. — Он нервно царапал прутиком раскисшую землю. — Почему же тогда? Как они могли явиться убивать нас, когда мы не сделали им ничего дурного? Их заставляет король, но тогда почему мы должны убивать их?
Бинабик слегка улыбнулся:
— Я имел наблюдение, что ты не питаешь волнение к судьбе наемников — нет, не надо объяснять, в этом нет нужности. Трудно питать жалость к тем, кто предпринимает розыски войны, чтобы иметь материальное награждение. — Он сунул почти готовую фигурку в карман куртки и начал собирать дорожный посох. — Вопросы, которые ты спрашиваешь, имеют огромную значительность, но они не имеют ответов. Я предполагаю, в этом все различение мужчины и мальчика, женщины и девочки. Ты сам должен находить индивидуалистическое разрешение вопросов, которые не имеют настоящих ответов. — Он повернулся к Стренгьярду: — Вы сохраняете книгу Моргенса где-то поблизости, или она местополагается в поселке?
Священник смотрел на огонь, размышляя о чем-то.
— Что? — спросил он. — Книга, вы говорите? О небесные пастбища, я повсюду ношу ее с собой. Я никак не могу допустить, чтобы она хоть на минуту осталась без присмотра. — Неожиданно он повернулся и смущенно посмотрел на Саймона: — Она, конечно, не моя — пожалуйста, не думай, что я позабыл о твоей доброте, Саймон, о том, что ты мне позволил читать ее. Ты представить себе не можешь, что для меня значит возможность спокойно и с расстановкой читать рукопись Моргенса!
При мысли о Моргенсе Саймон почувствовал почти приятный приступ сожаления. Как ему недоставало этого удивительного человека!
— Так ведь она и не моя, отец Стренгьярд. Он просто дал ее мне на сохранение, чтобы со временем люди вроде вас и Бинабика могли прочитать ее.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136