— Я задую свечу. Теперь тихо.
Она медленно приподнимала тяжелую крышку до тех пор, пока не образовалась щель шириной с ее ладонь. Дождь все лил, так что их моментально забрызгало. Коридор заканчивался как раз под полубаком — ступени поднимались вверх всего в нескольких шагах от люка и в двадцати локтях от заграждения левого борта. Вспышка молнии на мгновение осветила палубу. Мириамель увидела со всех сторон силуэты матросов, застигнутых вспышкой посреди движения и застывших, словно нарисованных на фреске. Небо давило на корабль — мутная мгла рассерженных черных туч, удушившая звезды. Когда очередной удар грома возмутил ночь, принцесса отпустила крышку и люк захлопнулся.
— Там повсюду люди, — сказала она, когда эхо стихло. — Но все они на порядочном расстоянии от нас: Если мы доберемся до ограждения и наденем капюшоны, они могут и не заметить, что мы не члены команды. Тогда мы могли бы пройти к шлюпке.
В темноте она не видела монаха, но слышала его дыхание. Внезапно она вспомнила еще кое-что.
— Я не слышала голоса Ган Итаи. Она не пела.
После недолгого молчания монах заговорил.
— Мне страшно, Мириамель, — хрипло сказал он. — Если мы должны идти, то пойдемте скорее, пока я не потерял те жалкие крохи присутствия духа, которые у меня еще остались.
— Мне тоже страшно, — сказала она. — Но я должна немного подумать. — Она потянулась, нащупала его холодную руку и держала ее, раздумывая. Некоторое время они сидели так, потом Мириамель заговорила: — Если Ган Итаи нет на передней палубе, тогда я не знаю, где она. Может быть, ждет нас у шлюпки, может быть, нет. Когда мы доберемся туда, нам надо будет развязать канаты, которыми лодка прикреплена к кораблю — все, кроме одного. Я пойду искать Ган Итаи, а когда вернусь, мы сбросим лодку с борта и прыгаем в воду. Если я не вернусь, ты должен будешь сделать это сам. Тебе придется развязать всего один узел. Для этого не потребуется много сил.
— Прыгнуть… в воду? — Он заикался. — В такой ужасный шторм? И когда тут плавают эти дьявольские твари, эти килпы?
— Конечно прыгнуть, — прошептала она, стараясь сдержать раздражение. — Если мы попробуем спустить шлюпку, сидя в ней, то скорее всего попросту сломаем себе шеи. Не волнуйся. Я прыгну первой и протяну тебе весло, чтобы ты уцепился за него.
— Вы пристыдили меня, леди, — сказал монах, но не отпустил ее руки. — Это я должен был бы защищать вас. Но вы же знаете, что я ненавижу море.
Она сжала его пальцы.
— Знаю. Тогда пойдем. Запомни, если кто-нибудь окликнет тебя, сделай вид, что не расслышал и иди дальше. И держись за ограждение, потому что на палубе наверняка будет очень скользко. Ты же не хочешь оказаться за бортом раньше, чем мы спустим шлюпку на воду.
Смех Кадраха от ужаса прозвучал легкомысленно.
— Тут вы правы, леди. Спаси Господь всех нас.
Новый звук внезапно поднялся над ревом бури, он был немного тише, чем гром, но каким-то образом не менее могущественным. Мириамель вынуждена была прислониться к стене — у нее ослабли колени. Она не понимала, что могло породить этот чудовищный звук. В нем было что-то ужасное, что-то, пронзавшее ей сердце ледяной волной, но времени на промедление уже не было. Через мгновение, снова овладев собой, она подняла крышку люка, и они вылезли под проливной дождь.
Странный звук был повсюду, проникающе-нежный, но пугающе подчиняющий, как могучий прилив. На мгновение он поднялся так высоко, что, казалось, вышел за пределы восприятия смертных, и в уши Мириамели ударила волна отзвуков, пищащих, как летучие мыши; секундой позже он опустился, такой грохочуще глубокий, что мог бы быть песней каменистого древнего дна океана. Мириамель чувствовала себя так, как будто стояла в жужжащем осином гнезде величиной с кафедральный собор; дрожащий звук пронизывал все ее существо. Какая-то часть ее стремилась последовать призыву звука, танцевать, кричать и бегать кругами, но что-то в ней мечтало только лечь и биться головой о палубу до тех пор, пока звук не прекратится.
— Спаси нас Бог, что это за ужасающий звук? — крикнул Кадрах. Он потерял равновесие и упал на колени. Сжав зубы, Мириамель опустила голову и заставила себя двигаться от ступенек полубака к перилам ограждения. Ей казалось, что даже кости ее гремят. Она схватила монаха за рукав и потащила его за собой, волоча, словно санки, по скользким доскам.
— Это Ган Итаи, — выдохнула Мириамель, изо всех сил сопротивляясь оглушительной мощи песни ниски.
Бархатная темнота, освещенная только желтоватым светом фонарей, внезапно вспыхнула бело-голубым. Вспышка высветила перила ограды перед ней, руку Кадраха в ее руке и пустой мрак моря за бортом. Спустя мгновение молния ударила снова, и Мириамель увидела появившуюся над ограждением круглую гладкую голову. Когда темнота вернулась и прогремел двойной удар грома, еще полдюжины расхлябанных фигур появились у перил, скользкие и блестящие в мутном свете фонарей. Понимание было мгновенным, словно физический удар; Мириамель повернулась, спотыкаясь и скользя, потом бросилась к правому борту, таща за собой Кадраха.
— Что происходит? — прокричал он.
— Это Ган Итаи. — Вокруг сновали матросы, напоминая потревоженных муравьев, но теперь она боялась уже не экипажа «Облака Эдны» — Это ниски! — Струи дождя не давали говорить, и девушка сплюнула. — Она вызывает килп наверх!
— Спаси нас, Эйдон, — завопил Кадрах, — спаси нас, Эйдон!
Молния сверкнула снова, обнаружив множество серых лягушкоподобных тел, перекатывающихся через ограждение правого борта. Плюхаясь на палубу, они начинали раскачивать головами с широко раскрытыми ртами, уставившись в одну точку, как пилигримы, которые после долгих странствий наконец достигли Великой Гробницы. Одна из них выбросила длинную тонкую руку, схватила споткнувшегося матроса, как-то сложилась вокруг него и утащила за борт, в холодную тьму. Мириамели стало плохо, и она поспешила вдоль корабля к тому месту, где висела шлюпка. Вода хлюпала у нее под ногами. Как в кошмаре, она чувствовала, что не может бежать, что идет все медленнее и медленнее. Серые твари продолжали перекатываться через борт, как вампиры из неосвященной могилы. У нее за спиной бессвязно кричал Кадрах. Сводящая с ума песня ниски висела надо всем этим, заставляя самое ночь пульсировать, словно могучее сердце.
Килпы, казалось, были повсюду. Они двигались с ужасающей, колеблющейся внезапностью. Даже рев бури и песня Ган Итаи не могли заглушить отчаянных криков осажденных моряков. Аспитис и двое его офицеров, прислонившись спинами к мачте, отбивались от полудюжины морских чудовищ; их мечи казались только сверкающими, жалящими полосками света. Одна из килп пятилась, шатаясь, уцепившись за серую руку, отрубленную от тела.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136