В результате множества других преобразований светлые глаза солдата стали зловеще-белесыми, а сама фотография обрела пронзительную четкость. После этого художник добавил несколько цветовых пятен: алую губную помаду, синие тени для век, красную бретельку от лифчика в расстегнутом вороте гимнастерки.
Плакат с ходу получил какую-то премию, в результате попал в прессу и был освещен средствами массовой информации в качестве официального яблока раздора. Предприимчивый журналист разыскал солдата, изображенного на оригинальной фотографии, - это оказался орденоносный ветеран, штамповщик на пенсии, не только живой, но и очень бодрый. С тех пор как его жена скончалась от рака груди, он разъезжал на своем пикапчике по Дальнему Югу и помогал восстанавливать негритянские церкви, спаленные хулиганствующими расистами.
Художник сознался, что скопировал фотографию из книги и даже не пытался получить разрешение - самая концепция разрешений порочна, поскольку всякое творчество берет начало в другом творчестве. Видные адвокаты сошлись, как пикирующие бомбардировщики, в маленьком кентуккском городке, где безутешный вдовец сидел на крыше негритянской церкви, держа во рту гвозди, приколачивал листы фанеры и бормотал: «Без комментариев» полчищам репортеров на лужайке. После серии совещаний в городской гостинице орденоносец вышел в сопровождении одного из пяти самых прославленных адвокатов мира и объявил, что подает на «Трех сестер» в суд и скоро на месте университета останется дымящаяся земля. Выигранную сумму он пообещал разделить между негритянскими церквями, ветеранскими фондами и научными проектами в области рака груди.
Оргкомитет изъял плакат из обращения. На следующий день в Интернете появились тысячи пиратских копий. Их посмотрели миллионы людей, которым иначе не было бы до этого плаката никакого дела. Кроме того, оргкомитет подал в суд на художника, чье состояние можно было бы расписать на обратной стороне трамвайного билета: тысяча долларов в банке и долги (в основном студенческие займы) примерно на шестьдесят пять тысяч.
Все это случилось еще до начала конференции. Рэнди был в курсе, потому что Чарлин подрядила его обеспечить компьютерную поддержку - создать вебсайт и настроить почтовые ящики для гостей. Когда разразился скандал в прессе, электронная почта хлынула рекой, забив до отказа дисковое пространство, с которым Рэнди колупался последние несколько месяцев.
Начали прибывать участники. Многие из них останавливались в доме - просторном викторианском особняке, где Рэнди с Чарлин жили уже семь лет. Народ валил валом из Гейдельберга, Парижа, Беркли и Бостона. Все сидели у Рэнди и Чарлин на кухне, пили кофе и говорили про «спектакль». Рэнди сперва думал, что «спектакль» - это эпопея с плакатом, но разговоры не прекращались, и постепенно до него дошло, что слово употребляется не в привычном смысле, а как элемент некоего научного жаргона; оно несло в себе множество коннотаций, непонятных никому, кроме Чарлин и ее компании.
И она, и другие участники конференции свято верили, что ветеран, подавший на них в суд, принадлежит к худшему разряду людей. «Война как текст» для того и созвана, чтобы развенчать их, сжечь и выбросить пепел в мусорное ведро постисторического дискурса. Рэнди провел много времени в подобных компаниях, вроде бы притерпелся, однако время от времени у него от постоянно стиснутых зубов начинала болеть голова, он вставал посредине еды или разговора и уходил прогуляться в одиночестве - отчасти чтобы не ляпнуть чего-нибудь в сердцах, отчасти - в детской, но совершенно бесплодной попытке обратить на себя внимание Чарлин.
Он с самого начала знал, что эпопея с плакатом добром не кончится, и несколько раз предупреждал Чарлин и остальных. Они слушали холодно, по-медицински, как будто Рэнди - подопытное существо за зеркалом, прозрачным с одной стороны.
Рэнди борется со сном до наступления сумерек. Потом несколько часов лежит, силясь уснуть. Грузовой порт чуть севернее отеля, и всю ночь на бульваре Рисаля, под старой стеной, одна сплошная пробка грузовиков. Город - двигатель внутреннего сгорания. В Маниле явно больше поршней и выхлопных труб, чем во всем остальном мире, вместе взятом. Даже в два часа ночи неколебимая, казалось бы, громада отеля гудит и дребезжит от сейсмической энергии моторов на улице. От шума на гостиничной стоянке начинается перекличка противоугонных систем. Звук одной сигнализации включает другую и так далее. Рэнди мешает спать не столько шум, сколько полнейший идиотизм этой цепной реакции. Наглядный урок. Кошмарный, нарастающий снежным комом технологический сбой, из-за которого хакеры не могут уснуть ночью, даже когда не слышат результатов.
Он вынимает из мини-бара банку «Хайнекена», открывает ее легким движением руки и встает перед окном. На многих грузовиках - разноцветная иллюминация, еще ярче она на лихо выруливающих «джипни». Вид стольких людей за работой окончательно прогоняет сон.
От смены часовых поясов голова совершенно дурная и нет смысла браться за что-нибудь такое, где надо думать. Однако есть одно важное дело, где думать вообще не надо. Рэнди снова включает ноутбук. Экран - безупречный прямоугольник цвета разведенного молока или северной зари - словно парит в темноте. Свет рождается во флуоресцентных трубках, заключенных в поликарбонатный гробик компьютерного дисплея. Он пробивается к Рэнди через стеклянный экран, полностью покрытый сеткой крохотных транзисторов. Они либо пропускают фотоны, либо нет, либо пропускают волны только определенной длины, расщепляя белый свет на цвета. Включением и выключением транзисторов по определенной системе Рэнди Уотерхаузу передается смысл. Хороший кинорежиссер, перехватив контроль над ними на пару часов, мог бы поведать Рэнди целую историю.
К несчастью, ноутбуков вокруг много больше, чем стоящих кинорежиссеров. Контроль над транзисторами почти никогда не переходит к человеку; ими управляет программа. Когда-то Рэнди балдел от программ, теперь нет. Людей интересных найти трудно.
Возникают пирамида и глаз. Рэнди так часто пользуется «Ордо», что теперь компьютер загружает программу автоматически.
Последнее время ноутбук служит Рэнди для одной-единственной цели - общаться с другими людьми через электронную почту. Для общения с Ави он должен использовать «Ордо», который берет его мысли и превращает в поток битов, почти неотличимый от белого шума, чтобы отправить их Ави. В ответ от Ави приходит шум и преобразуется в его мысли. На данный момент у корпорации «Эпифит» нет других активов, кроме информации - идей, фактов, данных. Все это очень легко украсть, так что шифровать - разумная мысль.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135
Плакат с ходу получил какую-то премию, в результате попал в прессу и был освещен средствами массовой информации в качестве официального яблока раздора. Предприимчивый журналист разыскал солдата, изображенного на оригинальной фотографии, - это оказался орденоносный ветеран, штамповщик на пенсии, не только живой, но и очень бодрый. С тех пор как его жена скончалась от рака груди, он разъезжал на своем пикапчике по Дальнему Югу и помогал восстанавливать негритянские церкви, спаленные хулиганствующими расистами.
Художник сознался, что скопировал фотографию из книги и даже не пытался получить разрешение - самая концепция разрешений порочна, поскольку всякое творчество берет начало в другом творчестве. Видные адвокаты сошлись, как пикирующие бомбардировщики, в маленьком кентуккском городке, где безутешный вдовец сидел на крыше негритянской церкви, держа во рту гвозди, приколачивал листы фанеры и бормотал: «Без комментариев» полчищам репортеров на лужайке. После серии совещаний в городской гостинице орденоносец вышел в сопровождении одного из пяти самых прославленных адвокатов мира и объявил, что подает на «Трех сестер» в суд и скоро на месте университета останется дымящаяся земля. Выигранную сумму он пообещал разделить между негритянскими церквями, ветеранскими фондами и научными проектами в области рака груди.
Оргкомитет изъял плакат из обращения. На следующий день в Интернете появились тысячи пиратских копий. Их посмотрели миллионы людей, которым иначе не было бы до этого плаката никакого дела. Кроме того, оргкомитет подал в суд на художника, чье состояние можно было бы расписать на обратной стороне трамвайного билета: тысяча долларов в банке и долги (в основном студенческие займы) примерно на шестьдесят пять тысяч.
Все это случилось еще до начала конференции. Рэнди был в курсе, потому что Чарлин подрядила его обеспечить компьютерную поддержку - создать вебсайт и настроить почтовые ящики для гостей. Когда разразился скандал в прессе, электронная почта хлынула рекой, забив до отказа дисковое пространство, с которым Рэнди колупался последние несколько месяцев.
Начали прибывать участники. Многие из них останавливались в доме - просторном викторианском особняке, где Рэнди с Чарлин жили уже семь лет. Народ валил валом из Гейдельберга, Парижа, Беркли и Бостона. Все сидели у Рэнди и Чарлин на кухне, пили кофе и говорили про «спектакль». Рэнди сперва думал, что «спектакль» - это эпопея с плакатом, но разговоры не прекращались, и постепенно до него дошло, что слово употребляется не в привычном смысле, а как элемент некоего научного жаргона; оно несло в себе множество коннотаций, непонятных никому, кроме Чарлин и ее компании.
И она, и другие участники конференции свято верили, что ветеран, подавший на них в суд, принадлежит к худшему разряду людей. «Война как текст» для того и созвана, чтобы развенчать их, сжечь и выбросить пепел в мусорное ведро постисторического дискурса. Рэнди провел много времени в подобных компаниях, вроде бы притерпелся, однако время от времени у него от постоянно стиснутых зубов начинала болеть голова, он вставал посредине еды или разговора и уходил прогуляться в одиночестве - отчасти чтобы не ляпнуть чего-нибудь в сердцах, отчасти - в детской, но совершенно бесплодной попытке обратить на себя внимание Чарлин.
Он с самого начала знал, что эпопея с плакатом добром не кончится, и несколько раз предупреждал Чарлин и остальных. Они слушали холодно, по-медицински, как будто Рэнди - подопытное существо за зеркалом, прозрачным с одной стороны.
Рэнди борется со сном до наступления сумерек. Потом несколько часов лежит, силясь уснуть. Грузовой порт чуть севернее отеля, и всю ночь на бульваре Рисаля, под старой стеной, одна сплошная пробка грузовиков. Город - двигатель внутреннего сгорания. В Маниле явно больше поршней и выхлопных труб, чем во всем остальном мире, вместе взятом. Даже в два часа ночи неколебимая, казалось бы, громада отеля гудит и дребезжит от сейсмической энергии моторов на улице. От шума на гостиничной стоянке начинается перекличка противоугонных систем. Звук одной сигнализации включает другую и так далее. Рэнди мешает спать не столько шум, сколько полнейший идиотизм этой цепной реакции. Наглядный урок. Кошмарный, нарастающий снежным комом технологический сбой, из-за которого хакеры не могут уснуть ночью, даже когда не слышат результатов.
Он вынимает из мини-бара банку «Хайнекена», открывает ее легким движением руки и встает перед окном. На многих грузовиках - разноцветная иллюминация, еще ярче она на лихо выруливающих «джипни». Вид стольких людей за работой окончательно прогоняет сон.
От смены часовых поясов голова совершенно дурная и нет смысла браться за что-нибудь такое, где надо думать. Однако есть одно важное дело, где думать вообще не надо. Рэнди снова включает ноутбук. Экран - безупречный прямоугольник цвета разведенного молока или северной зари - словно парит в темноте. Свет рождается во флуоресцентных трубках, заключенных в поликарбонатный гробик компьютерного дисплея. Он пробивается к Рэнди через стеклянный экран, полностью покрытый сеткой крохотных транзисторов. Они либо пропускают фотоны, либо нет, либо пропускают волны только определенной длины, расщепляя белый свет на цвета. Включением и выключением транзисторов по определенной системе Рэнди Уотерхаузу передается смысл. Хороший кинорежиссер, перехватив контроль над ними на пару часов, мог бы поведать Рэнди целую историю.
К несчастью, ноутбуков вокруг много больше, чем стоящих кинорежиссеров. Контроль над транзисторами почти никогда не переходит к человеку; ими управляет программа. Когда-то Рэнди балдел от программ, теперь нет. Людей интересных найти трудно.
Возникают пирамида и глаз. Рэнди так часто пользуется «Ордо», что теперь компьютер загружает программу автоматически.
Последнее время ноутбук служит Рэнди для одной-единственной цели - общаться с другими людьми через электронную почту. Для общения с Ави он должен использовать «Ордо», который берет его мысли и превращает в поток битов, почти неотличимый от белого шума, чтобы отправить их Ави. В ответ от Ави приходит шум и преобразуется в его мысли. На данный момент у корпорации «Эпифит» нет других активов, кроме информации - идей, фактов, данных. Все это очень легко украсть, так что шифровать - разумная мысль.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135