Нет ни низа, ни верха. Что-то бьет его по голове. Несколько черных цилиндров неумолимо движутся в воде, оставляя параллельные кометные следы пузырей. Глубинные бомбы.
Шафто просыпается и понимает, что его тело требует морфия. В первые мгновения он уверен, что снова в Окленде. Над койкой стоит лейтенант Рейган, готовится продолжить интервью.
- Добрый вечер, сержант Шафто, - говорит Рейган, почему-то с сильным немецким акцентом. Ну и шутники же эти актеры! Шафто чувствует запах мяса и другие, менее приятные запахи. Что-то тяжелое, но не совсем твердое, ударяет его по лицу. Отходит. Ударяет снова.
- Ваш товарищ - morphiumsuchtig? - спрашивает Бек.
Енох Роот слегка ошарашен; они на лодке всего восемь часов.
- Он что, буянит?
- Он в полубессознательном состоянии, - говорит Бек. - Кроме всего прочего, рассказывает об исполинских ящерицах.
- Для него это нормально, - с облегчением отвечает Роот. - Почему вы решили, что он morphiumsuchtig?
- По флакону с морфием и шприцу, которые нашли у него в кармане, - говорит Бек с каменной тевтонской иронией, - и по исколотой руке.
Роот думает, что лодка - как туннель, пробуренный в морской воде и тесно заставленный оборудованием. Каюта (если это можно так назвать) - самое большое открытое пространство, которое Роот на ней пока видел. Здесь почти что можно вытянуть руку, никого не задев и не повернув ненароком штурвал или рубильник. Есть даже деревянная мебель и кожаная занавеска, отделяющая каюту от коридора. В первый миг он принял ее за какую-то каптерку, но, оглядевшись, понимает, что это лучшее место на лодке: личная каюта капитана. Догадка подтверждается, когда Бек отпирает ящик и достает бутылку арманьяка.
- У завоевателей Франции есть свои привилегии, - говорит Бек.
- Да, - замечает Роот, - пограбить вы, ребята, умеете.
Лейтенант Рейган вернулся, тычет в Шафто стетоскопом, который предварительно, похоже, выдержали в жидком азоте. «Кашляй, кашляй, кашляй!» - твердит он. Наконец убирает инструмент.
Что-то мешается в ногах. Шафто хочет приподняться на локте и впечатывается мордой в раскаленную трубу. Придя в себя, осторожно приподнимает голову и видит, бля, целую скобяную лавку. Эти гады заковали его в кандалы!
Он укладывается обратно и получает в рожу болтающимся окороком. Сверху небосвод из труб и кабелей. Где он видел такое раньше? На рифе возле Йглма, вот где. Только эта лодка освещена, не тонет, и на ней полно немцев. Немцы спокойны и неторопливы. Никто из них не истекает кровью, не кричит. Черт! Лодка кренится, и гигантская кровяная колбаса лупит его в живот.
Он оглядывается, пробует сориентироваться. Кроме висящего мяса, почти ничего не видно. Каюта - шестифутовый отсек, узкий проход посередине зажат койками. На противоположной - грязный парусиновый мешок.
К черту все. Где ящичек с малиновыми пузырьками?
- Забавно читать радиограммы из Шарлоттенбурга, - говорит Бек, переводя разговор на расшифровки, которые разложены по столу. - Можно подумать, их писал этот еврей Кафка.
- Почему?
- Похоже, там не верят, что мы вернемся живыми.
- Что навело вас на эту мысль? - спрашивает Роот, стараясь не слишком явно наслаждаться арманьяком. Когда подносишь бокал к носу и вдыхаешь, аромат почти заглушает запахи мочи, блевоты, тухлятины и дизтоплива, которыми лодка пропитана на молекулярном уровне.
- Нас торопят с информацией о пленных. Вы их сильно заинтересовали, - говорит Бек.
- Другими словами, - осторожно произносит Роот, - от вас требуют, чтобы вы допросили нас прямо сейчас.
- Верно.
- И послали результаты по радио?
- Да, - кивает Бек. - Однако на самом деле мне надо думать о том, как выжить. Скоро взойдет солнце, и нам придется туго. Вспомните: перед тем как я вас потопил, ваш корабль передал координаты. Сейчас нас ищут все корабли и самолеты союзников.
- То есть если я не стану запираться, - говорит Роот, - вы сможете скорее заняться нашим спасением.
Бек пытается сдержать улыбку. Его тактика была грубой и очевидной с самого начала, и Роот ее уже разгадал. Вся эта история с допросом смущает Бека куда больше, чем Роота.
- Предположим, я скажу вам все, что знаю, - говорит Роот. - Чтобы послать это в Шарлоттенбург, вам придется вести передачу в надводном положении несколько часов кряду. Пеленгаторы засекут вас в первые несколько секунд, и все эсминцы и бомбардировщики в радиусе тысячи миль устремятся к вам.
- К нам, - поправляет Бек.
- Верно. Значит, если я и впрямь хочу остаться в живых, мне лучше придержать язык, - говорит Роот.
- Ты это ищешь? - спрашивает немец со стетоскопом. Шафто знает, что он не настоящий врач, а просто тип, которому доверили аптечку. Так или иначе, в руках у него оно. Оно самое.
- Дай! - Шафто слабо тянется к пузырьку. - Это мое!
- Вообще-то это мое, - поправляет медик. - Твое у капитана в каюте. Но я могу поделиться с тобой своим, если будешь отвечать на вопросы.
- Иди в жопу, - говорит Шафто.
- Отлично. Отложим на потом.
Медик кладет полный шприц с морфием на противоположную койку, так что Шафто может его видеть между двумя копчеными колбасами, но не может взять. И уходит.
- Почему у сержанта Шафто был при себе немецкий пузырек с морфием и немецкий шприц? - Бек изо всех сил старается вести якобы разговор, а не допрос, однако напряжение явно чрезмерно, и губы сами складываются в улыбку. Это улыбка побитого пса. Рооту становится немного не по себе, поскольку от Бека зависит, чтобы все на лодке остались живы.
- Для меня это новость, - признает Роот.
- Морфий строго контролируется, - продолжает Бек. - На каждом пузырьке есть номер. Мы сообщили номер пузырька в Шарлоттенбург, и там скоро узнают, откуда он взялся. Хотя нам могут не сказать.
- Отлично. Это на время их отвлечет. Почему бы вам не вернуться к управлению лодкой? - советует Роот.
- Сейчас затишье перед бурей, - говорит Бек, - и делать мне особенно нечего. Вот я и пытаюсь удовлетворить свое любопытство.
- Нам капец, да? - спрашивает немецкий голос.
- M-м? - отзывается Шафто.
- Я сказал, нам капец! Вы взломали «Энигму»!
- Какую «Энигму»?
- Не прикидывайся дурачком, - говорит немец.
У Шафто мурашки бегут по коже. Именно так в его представлении должен вести себя немец, прежде чем начать пытки.
Шафто делает вялое, придурковатое лицо, как всегда, когда хочет позлить офицера, и перекатывается на бок, насколько это возможно при скованных ногах. Он ожидает увидеть эсэсовца с орлиным носом, в черной форме, перчатках и сапогах, с черепом на нашивках, с хлыстом и, быть может, тисками для больших пальцев.
Однако рядом ровным счетом никого. Черт! Опять галлюцинация.
Тут холщовый мешок на противоположной койке шевелится. Шафто моргает и видит торчащую с одной стороны голову: светловолосую, с преждевременной лысиной, бледно-зелеными кошачьими глазами и неожиданно черной бородой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135
Шафто просыпается и понимает, что его тело требует морфия. В первые мгновения он уверен, что снова в Окленде. Над койкой стоит лейтенант Рейган, готовится продолжить интервью.
- Добрый вечер, сержант Шафто, - говорит Рейган, почему-то с сильным немецким акцентом. Ну и шутники же эти актеры! Шафто чувствует запах мяса и другие, менее приятные запахи. Что-то тяжелое, но не совсем твердое, ударяет его по лицу. Отходит. Ударяет снова.
- Ваш товарищ - morphiumsuchtig? - спрашивает Бек.
Енох Роот слегка ошарашен; они на лодке всего восемь часов.
- Он что, буянит?
- Он в полубессознательном состоянии, - говорит Бек. - Кроме всего прочего, рассказывает об исполинских ящерицах.
- Для него это нормально, - с облегчением отвечает Роот. - Почему вы решили, что он morphiumsuchtig?
- По флакону с морфием и шприцу, которые нашли у него в кармане, - говорит Бек с каменной тевтонской иронией, - и по исколотой руке.
Роот думает, что лодка - как туннель, пробуренный в морской воде и тесно заставленный оборудованием. Каюта (если это можно так назвать) - самое большое открытое пространство, которое Роот на ней пока видел. Здесь почти что можно вытянуть руку, никого не задев и не повернув ненароком штурвал или рубильник. Есть даже деревянная мебель и кожаная занавеска, отделяющая каюту от коридора. В первый миг он принял ее за какую-то каптерку, но, оглядевшись, понимает, что это лучшее место на лодке: личная каюта капитана. Догадка подтверждается, когда Бек отпирает ящик и достает бутылку арманьяка.
- У завоевателей Франции есть свои привилегии, - говорит Бек.
- Да, - замечает Роот, - пограбить вы, ребята, умеете.
Лейтенант Рейган вернулся, тычет в Шафто стетоскопом, который предварительно, похоже, выдержали в жидком азоте. «Кашляй, кашляй, кашляй!» - твердит он. Наконец убирает инструмент.
Что-то мешается в ногах. Шафто хочет приподняться на локте и впечатывается мордой в раскаленную трубу. Придя в себя, осторожно приподнимает голову и видит, бля, целую скобяную лавку. Эти гады заковали его в кандалы!
Он укладывается обратно и получает в рожу болтающимся окороком. Сверху небосвод из труб и кабелей. Где он видел такое раньше? На рифе возле Йглма, вот где. Только эта лодка освещена, не тонет, и на ней полно немцев. Немцы спокойны и неторопливы. Никто из них не истекает кровью, не кричит. Черт! Лодка кренится, и гигантская кровяная колбаса лупит его в живот.
Он оглядывается, пробует сориентироваться. Кроме висящего мяса, почти ничего не видно. Каюта - шестифутовый отсек, узкий проход посередине зажат койками. На противоположной - грязный парусиновый мешок.
К черту все. Где ящичек с малиновыми пузырьками?
- Забавно читать радиограммы из Шарлоттенбурга, - говорит Бек, переводя разговор на расшифровки, которые разложены по столу. - Можно подумать, их писал этот еврей Кафка.
- Почему?
- Похоже, там не верят, что мы вернемся живыми.
- Что навело вас на эту мысль? - спрашивает Роот, стараясь не слишком явно наслаждаться арманьяком. Когда подносишь бокал к носу и вдыхаешь, аромат почти заглушает запахи мочи, блевоты, тухлятины и дизтоплива, которыми лодка пропитана на молекулярном уровне.
- Нас торопят с информацией о пленных. Вы их сильно заинтересовали, - говорит Бек.
- Другими словами, - осторожно произносит Роот, - от вас требуют, чтобы вы допросили нас прямо сейчас.
- Верно.
- И послали результаты по радио?
- Да, - кивает Бек. - Однако на самом деле мне надо думать о том, как выжить. Скоро взойдет солнце, и нам придется туго. Вспомните: перед тем как я вас потопил, ваш корабль передал координаты. Сейчас нас ищут все корабли и самолеты союзников.
- То есть если я не стану запираться, - говорит Роот, - вы сможете скорее заняться нашим спасением.
Бек пытается сдержать улыбку. Его тактика была грубой и очевидной с самого начала, и Роот ее уже разгадал. Вся эта история с допросом смущает Бека куда больше, чем Роота.
- Предположим, я скажу вам все, что знаю, - говорит Роот. - Чтобы послать это в Шарлоттенбург, вам придется вести передачу в надводном положении несколько часов кряду. Пеленгаторы засекут вас в первые несколько секунд, и все эсминцы и бомбардировщики в радиусе тысячи миль устремятся к вам.
- К нам, - поправляет Бек.
- Верно. Значит, если я и впрямь хочу остаться в живых, мне лучше придержать язык, - говорит Роот.
- Ты это ищешь? - спрашивает немец со стетоскопом. Шафто знает, что он не настоящий врач, а просто тип, которому доверили аптечку. Так или иначе, в руках у него оно. Оно самое.
- Дай! - Шафто слабо тянется к пузырьку. - Это мое!
- Вообще-то это мое, - поправляет медик. - Твое у капитана в каюте. Но я могу поделиться с тобой своим, если будешь отвечать на вопросы.
- Иди в жопу, - говорит Шафто.
- Отлично. Отложим на потом.
Медик кладет полный шприц с морфием на противоположную койку, так что Шафто может его видеть между двумя копчеными колбасами, но не может взять. И уходит.
- Почему у сержанта Шафто был при себе немецкий пузырек с морфием и немецкий шприц? - Бек изо всех сил старается вести якобы разговор, а не допрос, однако напряжение явно чрезмерно, и губы сами складываются в улыбку. Это улыбка побитого пса. Рооту становится немного не по себе, поскольку от Бека зависит, чтобы все на лодке остались живы.
- Для меня это новость, - признает Роот.
- Морфий строго контролируется, - продолжает Бек. - На каждом пузырьке есть номер. Мы сообщили номер пузырька в Шарлоттенбург, и там скоро узнают, откуда он взялся. Хотя нам могут не сказать.
- Отлично. Это на время их отвлечет. Почему бы вам не вернуться к управлению лодкой? - советует Роот.
- Сейчас затишье перед бурей, - говорит Бек, - и делать мне особенно нечего. Вот я и пытаюсь удовлетворить свое любопытство.
- Нам капец, да? - спрашивает немецкий голос.
- M-м? - отзывается Шафто.
- Я сказал, нам капец! Вы взломали «Энигму»!
- Какую «Энигму»?
- Не прикидывайся дурачком, - говорит немец.
У Шафто мурашки бегут по коже. Именно так в его представлении должен вести себя немец, прежде чем начать пытки.
Шафто делает вялое, придурковатое лицо, как всегда, когда хочет позлить офицера, и перекатывается на бок, насколько это возможно при скованных ногах. Он ожидает увидеть эсэсовца с орлиным носом, в черной форме, перчатках и сапогах, с черепом на нашивках, с хлыстом и, быть может, тисками для больших пальцев.
Однако рядом ровным счетом никого. Черт! Опять галлюцинация.
Тут холщовый мешок на противоположной койке шевелится. Шафто моргает и видит торчащую с одной стороны голову: светловолосую, с преждевременной лысиной, бледно-зелеными кошачьими глазами и неожиданно черной бородой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135