– Вы оплодотворяете только обезьян? – спросила она, еле переводя дыхание.
– Нет, – ответил он, – также и крыс, и морских свинок. Приходите когда-нибудь посмотреть, ваше сиятельство, как я…
Он понизил голос и прошептал ей что-то на ухо.
Она закричала: «Да, да, я приду посмотреть! Охотно, очень охотно – а когда именно? – И добавила с плохо деланным достоинством: – Знаете, господин тайный советник, меня ничто так не интересует, как медицинские опыты. Мне кажется, я была бы превосходным врачом».
Он посмотрел на нее и улыбнулся.
– Нисколько не сомневаюсь, ваше сиятельство. И подумал, что она, наверное, была бы лучшей хозяйкой дома терпимости. Но рыбка уже клюнула. Он заговорил снова о розариуме и камелиях на своей вилле на Рейне. Она ему так надоела, он купил ее только из одолжения. Она расположена так превосходно – и главное, вид. Быть может, если бы ее сиятельству захотелось, он с удовольствием…
Княгиня Волконская тотчас же согласилась:
– Да, господин тайный советник, я с удовольствием куплю вашу виллу! – Она увидала проходившего мимо Франка Брауна и подозвала: – Ах, господин студент! Господин студент! Подите сюда, ваш дядюшка обещал показать мне несколько опытов, – разве это не страшно интересно? А вы когда-нибудь видели их?
– Нет, – заметил Франк Браун. – Меня они нисколько не интересуют.
Он повернулся, но она схватила его за рукав:
– Дайте-ка мне, дайте-ка мне папиросу! И налейте шампанского! От возбуждения она вся дрожала: по ее жирному телу струились капли горячего пота. Ее грубая чувственность, пробужденная циничными рассказами старика, искала какой-нибудь цели и горячею вольною обрушилась на молодого человека.
– Скажите, господин студент… – она дышала тяжело, ее обширная грудь высоко подымалась. – Скажите мне… по-вашему, не мог ли господин советник применять… свою науку и свои опыты… с искусственным оплодотворением… также и к людям?
Она знала прекрасно, что он об этом и не думал. Но ей хотелось во что бы то ни стало продолжить беседу. И обязательно с этим молодым, свежим, красивым студентом.
Франк Браун рассмеялся и инстинктивно понял ее мысль.
– Конечно, ваше сиятельство! – сказал он. – Разумеется, – дядюшка как раз занят сейчас этим – он изобрел новое средство, такое, что бедная женщина ничего даже не замечает. Решительно ничего – пока в один прекрасный день не почувствует, что она беременна. На 4-м или на 5-м месяце… Берегитесь же, ваше сиятельство, господина тайного советника, – кто знает, может, и вы тоже…
– Избави Боже! – воскликнула княгиня.
– Не правда ли, – заметил он, – это не очень приятно? Особенно когда ничего не имеешь от этого!
Бац! Что-то рухнуло и упало на голову горничной Сефхен. Девушка неистово закричала и от страха уронила серебряный поднос, на котором разносила кофе.
– Как жалко сервиз! – произнесла равнодушно фрау Гонтрам. – Что это упало?
Доктор Монен подбежал тотчас же к плакавшей девушке. Срезал ей прядь волос, промыл открытую рану и остановил кровь желтой железистой ватой. Но не забыл при этом потрепать хорошенькую горничную за щечки и тайком коснуться упругой груди. Дал ей выпить вина и начал что-то нашептывать на ухо… Гусарский лейтенант нагнулся и поднял предмет, который послужил причиной несчастия. Взял его в руки и начал рассматривать со всех сторон.
На стене висели всевозможные редкие вещи. Какой-то божок – полумужчина-полуженщина, пестрый, раскрашенный желтыми и красными полосками. Два старых рыцарских сапога, бесформенных, тяжелых, с большими испанскими шпорами. Докторский диплом иезуитской высшей школы в Севилье, напечатанный на старинном сером шелку и принадлежавший одному из предков Гонтрама. Дальше роскошное распятие из слоновой кости, выложенное золотом. И, наконец, тяжелые буддийские четки из больших зеленых камней.
А совсем наверху висел тот предмет, который только что упал на пол. Видна была широкая трещина в обоях, откуда он вырвал гвоздь. Это была коричневая пыльная палка из окаменевшего дерева. Она напоминала своим видом дряхлого человечка в морщинах.
– Ах, да, это наш Альрауне! – заметила фрау Гонтрам. – Хорошо, что как раз тут проходила Сефхен: она ведь из Эйфеля, у нее твердые кости, а то если бы тут сидел Вельфхен, эта противная штука, наверное, раздробила бы его маленький череп!
Советник юстиции разъяснил: «Он уже несколько веков сохраняется в нашей семье. И уже был такой же случай: дядя мой рассказывал, что однажды ночью тот ему упал на голову. Но он был, наверное, пьян – он очень любил выпить».
– Что это, собственно? И для чего? – спросил гусарский лейтенант.
– Он приносит богатство, – ответил Гонтрам. – Есть такое старинное предание. Манассе может вам рассказать. Поди-ка сюда, коллега! Как это предание об Альрауне?
Но маленький адвокат не пожелал рассказывать:
– Ах, все и так знают!
– Никто не знает, – воскликнул лейтенант. – Никто, вы преувеличиваете наши познания.
– Расскажите же, Манассе, – попросила фрау Гонтрам. – Мне тоже хотелось бы знать, что означает эта противная штука. Он уступил просьбам. Он говорил сухо, деловито, точно читал вслух какую-то книгу. Не торопясь, едва повышая голос, и в такт словам все время размахивал человечком.
– Альрауне, альбрауне, мандрагора, также и манрагола – mandragora officinarium. Растение из семейства solanazeae. Оно встречается в бассейне Средиземного моря, в юго-восточной Европе и в Азии вплоть до Гималаев. Листья его и цветы содержат наркотики. Оно употреблялось прежде как снотворное средство, даже при операциях в знаменитой медицинской школе в Салерно. Листья курили, а из плодов приготовляли любовные напитки. Они повышают чувственность и делают женщин плодовитыми. Еще Иаков применял его. Тогда растение называлось дудаимом, но главную роль играет корень растения. О странном сходстве со стариком или старушкой упоминает еще Пифагор. Уже в его время говорили, что оно действует как шапка-невидимка и употребляли как волшебное средство или, наоборот, в качестве талисмана против колдовства. В средние века во время крестовых походов зародилось и германское предание об Альрауне. Преступник, распятый обнаженным на кресте, теряет свое последнее семя в тот момент, когда у него ломается позвоночный столб. Это семя падает на землю и оплодотворяет ее: из нее вырастает альрауне, маленький человечек, мужчина или женщина. Ночью отправлялись на поиски его. В полночь заступ опускался в землю под виселицей. Но люди хорошо делали, что затыкали себе уши, потому что когда отрывали человечка, он кричал так неистово, что все падали от страха, – еще Шекспир повествует об этом. Потом человечка относили домой, прятали, давали ему каждый день есть и по субботам мыли вином.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73