«Я укусила тебя», – прошептала она.
Он кивнул. Она выпрямилась, обвила его руками и воспаленными губами стала пить его красную кровь.
– Ну, а теперь? – воскликнула она.
Они поплыли. Потом он побежал в дом, принес ей плащ и когда вернулся, она только сказала:
– Благодарю тебя, дорогой.
Они лежали под большим буковым деревом. Было жарко… Измяты, измучены были их ласки, объятия и сладостные сны. Как цветы, как нежные травы, над которыми пронеслась буря их любви. Потух пожар, жадною пастью пожравший себя самого: из пепла поднялась жестокая, страшная ненависть. Они посмотрели друг на друга – и поняли, что они смертельные враги. Красные линии на ее ногах казались ему страшными, противными – на губах у него выступила слюна, будто он пил из ее губ горький яд. А маленькие ранки от зубов ее и ногтей горели, болели и пухли…
«Она отравит меня, – подумал он, – как когда-то отравила доктора Петерсена».
Ее зеленые глаза скользили по нему возбуждающе, насмешливо, нагло. Он зажмурился, стиснул губы, крепко сжал руки.
Но она встала, обернулась и наступила на него ногой – небрежно, презрительно.
Он вскочил, придвинулся вплотную – встретил ее взгляд: она не сказала ни слова. Но подняла руку. Плюнула ему в лицо и ударила. Он бросился на нее, схватил ее тело, вцепился в ее локоны, повалил ее на землю, ударил, схватил за горло.
Она упорно боролась. Ее ногти разорвали ему лицо, зубы вонзались в руки и в грудь. Но в крови встретились внезапно их губы – нашли друг друга и со страшной болью слились…
Но он схватил ее, откинул прочь, далеко, – и она без чувств упала в траву. Он зашатался, опустился на землю, поднял глаза к лазурному небу – без воли, без мысли, желания, – прислушался к ударам своего пульса…
Наконец глаза его сомкнулись…
Когда он проснулся, она стояла перед ним на коленях. Локонами осушала кровь с его ран, разорвала сорочку на длинные полосы и стала его перевязывать…
– Пойдем, любимый, – сказала она, – надвигается вечер.
На дорожке валялась яичная скорлупа. Он стал шарить в кустах и нашел разоренное гнездо клеста.
– Негодные белки, – воскликнул он. – В парке, они прогонят отсюда всех птиц.
Их слишком много
– Что же делать? – спросила она.
Он ответил: «Убить несколько штук».
Она захлопала в ладоши. «Да, да, – засмеялась она, – мы пойдем на охоту».
– У тебя есть ружье? – спросил он.
Она подумала. «Нет – кажется, нет, надо купить… но постой-ка, – перебила она себя, – ружье есть у старого кучера. Иногда он стреляет в чужих кошек – они часто забираются в наш сад».
Он отправился в конюшню. «Здравствуй, Фройтсгейм, – сказал он. – У тебя есть ружье?»
«Да, – ответил старик, – принести его вам?» Франк Браун кивнул, потом спросил: «Скажи-ка, старик, ты ведь хотел покатать внуков на Бианке? В воскресенье они были, кажется, здесь – но я не видел, чтобы ты их катал».
Старик пробурчал что-то, пошел в свою комнату, снял со стены ружье. Вернулся и молча принялся его чистить.
– Ну? – сказал Франк Браун. – Ты не ответишь на мой вопрос?
Фройтсгейм пошевелил сухими губами. «Не могу…» – пробормотал он.
Франк Браун положил руку ему на плечо: -Будь же благоразумным, старик, скажи, что у тебя на душе. Ведь со мною, кажется, ты мог бы быть откровенен.
Кучер сказал: «Я не хочу ничего принимать от барышни – не хочу от нее никаких подарков. Я получаю жалованье – за него я работаю. А больше я не хочу».
Он понял, что переубедить этого упрямца невозможно, и решил сделать маленький вольт – бросил приманку, на которую тот неминуемо должен попасться.
– А если барышня потребует чего-нибудь от тебя, ты разве не сделаешь?
– Нет, – продолжал упрямый старик, – не сделаю ничего, что не входит в мои обязанности.
– Ну, а если она тебе заплатит, – не унимался Франк Браун, – ты сделаешь?
Кучер все еще не хотел сдаваться. «Смотря по тому…» – прошамкал он.
– Не будь же упрямым, Фройтсгейм, – засмеялся Франк Браун. – Не я, а барышня просила одолжить у тебя ружье, чтобы пострелять белок, – ведь это же не имеет ничего общего с твоими обязанностями. А за это – понимаешь: в отплату за это – она тебе позволяет покатать внуков на Бианке. Услуга за услугу, согласен?
– Пожалуй, – согласился старик. Он подал ружье и коробку патронов.
«Вот, возьмите и их, – воскликнул он. – Я хорошо заплатил, ничего ей не должен». – «Вы поедете сегодня кататься, молодой барин? – продолжал он. – Хорошо, в пять часов лошади будут головы». Он позвал конюха и велел ему сбегать к сапожнику за внуками. Чтобы вечером тот прислал детей покататься…
Рано утром Франк Браун стоял под акациями, целовавшими окна Альрауне. Он коротко свистнул. Она открыла окно и крикнула, что сейчас сойдет вниз. Легкими шагами спустилась она по лестнице и перепрыгнула через несколько ступенек крыльца. Подбежала к нему.
– На кого ты похож? – вскричала она. – В кимоно? Разве так ходят на охоту?
Он засмеялся: «Ну, для белок и так сойдет. А вот на кого похожа ты?»
Она была в костюме охотника Валленштейна. «Разве тебе не нравится?» – воскликнула она.
На ней были высокие желтые ботфорты, зеленая курточка и огромная серовато-зеленая шляпа с развевающимися перьями. За поясом старый пистолет, на боку длинная сабля.
– Сними саблю, – сказал он, – белки тебя испугаются. Она состроила гримаску. «Разве я не хорошенькая?» – спросила она.
Он обнял ее, поцеловал в губы. «Ты прелестна, моя славная рожица», – засмеялся он, отстегнул у нее саблю, длинные шпоры и отнял пистолет.
– Ну, теперь пойдем, – воскликнул он.
Они пошли по саду, тихо и осторожно пробираясь сквозь кустарник, смотря вверх на верхушки деревьев.
Он зарядил ружье и взвел курок. «Ты когда-нибудь стреляла?» – спросил он.
– О да, – кивнула она головою. – Мы с Вельфхеном были как-то на ярмарке и учились стрелять в тире.
– Прекрасно, – сказал он, – тогда ты знаешь, наверное, как нужно стрелять и как нужно прицеливаться.
Наверху в ветвях что-то зашуршало. «Стреляй же, – прошептала она, – стреляй. Там что-то есть».
Он поднял ружье, посмотрел вверх, но потом опять опустил его. «Нет, эту не надо, – сказал он. – Это молодая белка, ей нет еще и году. Пусть живет в свое удовольствие».
Они подошли к ручью, там, где он выходил из березовой рощицы на широкий цветущий луг. На солнце жужжали большие июньские жуки, над маргаритками порхали бабочки. Повсюду слышалось жужжание и стрекотание кузнечиков, пчел. В воде квакали лягушки, вверху ликовали юные ласточки.
Они пошли через лужайку к буковым деревьям. Оттуда послышалось вдруг испуганное щебетание птиц, маленькие зяблики выпорхнули из листвы. Франк Браун тихонько подошел и пристально вгляделся.
– Вот и разбойница, – прошептал он.
– Где? – спросила Альрауне. – Где?
Но уже раздался выстрел – и большая белка упала с верхушки дерева.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73
Он кивнул. Она выпрямилась, обвила его руками и воспаленными губами стала пить его красную кровь.
– Ну, а теперь? – воскликнула она.
Они поплыли. Потом он побежал в дом, принес ей плащ и когда вернулся, она только сказала:
– Благодарю тебя, дорогой.
Они лежали под большим буковым деревом. Было жарко… Измяты, измучены были их ласки, объятия и сладостные сны. Как цветы, как нежные травы, над которыми пронеслась буря их любви. Потух пожар, жадною пастью пожравший себя самого: из пепла поднялась жестокая, страшная ненависть. Они посмотрели друг на друга – и поняли, что они смертельные враги. Красные линии на ее ногах казались ему страшными, противными – на губах у него выступила слюна, будто он пил из ее губ горький яд. А маленькие ранки от зубов ее и ногтей горели, болели и пухли…
«Она отравит меня, – подумал он, – как когда-то отравила доктора Петерсена».
Ее зеленые глаза скользили по нему возбуждающе, насмешливо, нагло. Он зажмурился, стиснул губы, крепко сжал руки.
Но она встала, обернулась и наступила на него ногой – небрежно, презрительно.
Он вскочил, придвинулся вплотную – встретил ее взгляд: она не сказала ни слова. Но подняла руку. Плюнула ему в лицо и ударила. Он бросился на нее, схватил ее тело, вцепился в ее локоны, повалил ее на землю, ударил, схватил за горло.
Она упорно боролась. Ее ногти разорвали ему лицо, зубы вонзались в руки и в грудь. Но в крови встретились внезапно их губы – нашли друг друга и со страшной болью слились…
Но он схватил ее, откинул прочь, далеко, – и она без чувств упала в траву. Он зашатался, опустился на землю, поднял глаза к лазурному небу – без воли, без мысли, желания, – прислушался к ударам своего пульса…
Наконец глаза его сомкнулись…
Когда он проснулся, она стояла перед ним на коленях. Локонами осушала кровь с его ран, разорвала сорочку на длинные полосы и стала его перевязывать…
– Пойдем, любимый, – сказала она, – надвигается вечер.
На дорожке валялась яичная скорлупа. Он стал шарить в кустах и нашел разоренное гнездо клеста.
– Негодные белки, – воскликнул он. – В парке, они прогонят отсюда всех птиц.
Их слишком много
– Что же делать? – спросила она.
Он ответил: «Убить несколько штук».
Она захлопала в ладоши. «Да, да, – засмеялась она, – мы пойдем на охоту».
– У тебя есть ружье? – спросил он.
Она подумала. «Нет – кажется, нет, надо купить… но постой-ка, – перебила она себя, – ружье есть у старого кучера. Иногда он стреляет в чужих кошек – они часто забираются в наш сад».
Он отправился в конюшню. «Здравствуй, Фройтсгейм, – сказал он. – У тебя есть ружье?»
«Да, – ответил старик, – принести его вам?» Франк Браун кивнул, потом спросил: «Скажи-ка, старик, ты ведь хотел покатать внуков на Бианке? В воскресенье они были, кажется, здесь – но я не видел, чтобы ты их катал».
Старик пробурчал что-то, пошел в свою комнату, снял со стены ружье. Вернулся и молча принялся его чистить.
– Ну? – сказал Франк Браун. – Ты не ответишь на мой вопрос?
Фройтсгейм пошевелил сухими губами. «Не могу…» – пробормотал он.
Франк Браун положил руку ему на плечо: -Будь же благоразумным, старик, скажи, что у тебя на душе. Ведь со мною, кажется, ты мог бы быть откровенен.
Кучер сказал: «Я не хочу ничего принимать от барышни – не хочу от нее никаких подарков. Я получаю жалованье – за него я работаю. А больше я не хочу».
Он понял, что переубедить этого упрямца невозможно, и решил сделать маленький вольт – бросил приманку, на которую тот неминуемо должен попасться.
– А если барышня потребует чего-нибудь от тебя, ты разве не сделаешь?
– Нет, – продолжал упрямый старик, – не сделаю ничего, что не входит в мои обязанности.
– Ну, а если она тебе заплатит, – не унимался Франк Браун, – ты сделаешь?
Кучер все еще не хотел сдаваться. «Смотря по тому…» – прошамкал он.
– Не будь же упрямым, Фройтсгейм, – засмеялся Франк Браун. – Не я, а барышня просила одолжить у тебя ружье, чтобы пострелять белок, – ведь это же не имеет ничего общего с твоими обязанностями. А за это – понимаешь: в отплату за это – она тебе позволяет покатать внуков на Бианке. Услуга за услугу, согласен?
– Пожалуй, – согласился старик. Он подал ружье и коробку патронов.
«Вот, возьмите и их, – воскликнул он. – Я хорошо заплатил, ничего ей не должен». – «Вы поедете сегодня кататься, молодой барин? – продолжал он. – Хорошо, в пять часов лошади будут головы». Он позвал конюха и велел ему сбегать к сапожнику за внуками. Чтобы вечером тот прислал детей покататься…
Рано утром Франк Браун стоял под акациями, целовавшими окна Альрауне. Он коротко свистнул. Она открыла окно и крикнула, что сейчас сойдет вниз. Легкими шагами спустилась она по лестнице и перепрыгнула через несколько ступенек крыльца. Подбежала к нему.
– На кого ты похож? – вскричала она. – В кимоно? Разве так ходят на охоту?
Он засмеялся: «Ну, для белок и так сойдет. А вот на кого похожа ты?»
Она была в костюме охотника Валленштейна. «Разве тебе не нравится?» – воскликнула она.
На ней были высокие желтые ботфорты, зеленая курточка и огромная серовато-зеленая шляпа с развевающимися перьями. За поясом старый пистолет, на боку длинная сабля.
– Сними саблю, – сказал он, – белки тебя испугаются. Она состроила гримаску. «Разве я не хорошенькая?» – спросила она.
Он обнял ее, поцеловал в губы. «Ты прелестна, моя славная рожица», – засмеялся он, отстегнул у нее саблю, длинные шпоры и отнял пистолет.
– Ну, теперь пойдем, – воскликнул он.
Они пошли по саду, тихо и осторожно пробираясь сквозь кустарник, смотря вверх на верхушки деревьев.
Он зарядил ружье и взвел курок. «Ты когда-нибудь стреляла?» – спросил он.
– О да, – кивнула она головою. – Мы с Вельфхеном были как-то на ярмарке и учились стрелять в тире.
– Прекрасно, – сказал он, – тогда ты знаешь, наверное, как нужно стрелять и как нужно прицеливаться.
Наверху в ветвях что-то зашуршало. «Стреляй же, – прошептала она, – стреляй. Там что-то есть».
Он поднял ружье, посмотрел вверх, но потом опять опустил его. «Нет, эту не надо, – сказал он. – Это молодая белка, ей нет еще и году. Пусть живет в свое удовольствие».
Они подошли к ручью, там, где он выходил из березовой рощицы на широкий цветущий луг. На солнце жужжали большие июньские жуки, над маргаритками порхали бабочки. Повсюду слышалось жужжание и стрекотание кузнечиков, пчел. В воде квакали лягушки, вверху ликовали юные ласточки.
Они пошли через лужайку к буковым деревьям. Оттуда послышалось вдруг испуганное щебетание птиц, маленькие зяблики выпорхнули из листвы. Франк Браун тихонько подошел и пристально вгляделся.
– Вот и разбойница, – прошептал он.
– Где? – спросила Альрауне. – Где?
Но уже раздался выстрел – и большая белка упала с верхушки дерева.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73