Это случилось четыре дня тому назад. Она сильно сопротивлялась, и они отвезли ее прямо в тюрьму.
Фрида Гонтрам уткнула лицо в ладони.
– В тюрьму? – тихо спросила она.
– Ну, да, – ответил Франк Браун. – Куда им было ее еще везти? Ведь было ясно, что на свободе она тотчас же вновь постарается лишить себя жизни. Самое лучшее – ее куда-нибудь спрятать. Она не отвечала ни на один вопрос, упорно молчала. Часы, портмоне, даже носовой платок она давным-давно выбросила, а по короне и нелепым монограммам на ее белье никто не мог ничего понять. Только когда старик Гонтрам заявил о ее исчезновении в полицию, личность ее была установлена.
– Где она сейчас? – спросила Фрида.
– В городе, – ответил он. – Советник юстиции взял ее из Ремагена и поместил в психиатрическую лечебницу профессора Дальберга. Вот письмо от него, боюсь, что графине Ольге придется остаться там долго. Вчера приехала княгиня. Вам, Фрида, следовало бы навестить свою бедную подругу. Профессор говорит, что она очень спокойна.
Фрида Гонтрам поднялась со стула.
– Нет, нет, – воскликнула она, – я не могу…
Она медленно прошла по дорожке между кустами сирени.
Франк Браун смотрел ей вслед. Будто мраморное изваяние было ее лицо, словно высеченное в камне неумолимой судьбой. Потом вдруг на холодной маске показалась улыбка, как легкий солнечный луч посреди непроницаемой тени. Глаза ее устремились к буковой аллее, ведшей к дому. Он услышал звонкий смех Альрауне.
«Какая странная у нее сила, – подумал он, – дядюшка Якоб со своей кожаной книгой прав».
Он начал думать. О да, от нее не легко уйти. Никто не понимал, в чем дело, а все же все порхали вокруг горячего неумолимого пламени. И он? Он? Он не скрывал от себя: его что-то манило к ней. Он не отдавал себе отчета, не знал, действует ли ее влияние на его чувства, на кровь или, может быть, на мозг. Он не скрывал от себя, что все еще здесь не только ради дел, процессов и соглашений, – теперь, когда Мюльгеймский банк окончательно лопнул, он может все поручить адвокатам: его присутствие не так уж необходимо. А он все еще оставался. Он понял, что лгал сам себе, что искусственно придумывал новые поводы, лишь бы отсрочить отъезд. Ему вдруг показалось, что кузина замечает это, – будто он поступает так под ее молчаливым влиянием.
«Завтра же уеду домой», – подумал он.
Но вдруг мелькнула мысль: зачем? Разве он боится? Боится? Неужели он заразился теми глупостями, о которых пишет его дядюшка в кожаной книге? Что его ожидает? В худшем случае любовное приключение? Во всяком случае не первое – да едва ли и последнее. Разве он не мог равняться с нею силою или даже превзойти ее? Разве на его жизненном пути нет трупов? Зачем же ему бежать?
Ведь он создал ее: он. Франк Браун. Мысль принадлежала ему, и дядюшкина рука была лишь орудием. Она – его создание, – гораздо больше, чем тайного советника. Он был тогда молод, пенился, как вино. Был полон причудливых снов, дерзких фантазий. И из темного леса Непознаваемого, в котором трудно было пробираться его неистовым шагам, он добыл редкий причудливый плод. Нашел хорошего садовника и отдал ему. И садовник бросил семя в плодородную землю. Полил, взрастил росток и воспитал юное деревце. А теперь он вернулся – и увидел перед собою цветущее дерево. Оно ядовито: кто лежит под ним, того касается ядовитое дыхание. Многие умирали от этого, многие упивались сладким дыханием – даже умный садовник, его взрастивший.
Но ведь он был не садовником, которому превыше всего стало редкое деревце. Он не был одним из тех, что блуждали по саду случайно и бессознательно.
Он добыл плод, давший это зерно. С тех пор много дней пробирался он по темному лесу Непознаваемого, погружался в трясины и бездны. Много ядов впитал он, много зачумленных испарений вдохнул. Было тяжело, много ран и гноящихся язв у него в душе, но он не отступал ни перед чем. Здоровым и сильным выходил он из всех испытаний, – и теперь он силен и бодр, будто окованный навсегда в серебряные латы.
О, конечно: он иммунен…
Это не борьба даже, это просто игра, и вот – раз это простая игра – неужели же он должен уйти? Если она только куколка – опасная для других, но невинная игрушка для его сильной натуры, – тогда даже не интересно. Но если, если это действительно трудная борьба, борьба с равным противником, – она стоит труда…
Глупости, думал он. Кому, в сущности, рассказывает он о всех этих геройских подвигах? Разве не слишком часто вкушал он сладость победы?
Нет, это самые обыкновенные вещи. Разве знаешь когда-нибудь силы противника? Разве жало маленьких ядовитых москитов не гораздо опаснее, чем пасть крокодила, которую он так часто встречал своею винтовкой? Он терялся. Он был в каком-то заколдованном круге. И постоянно возвращался к одному: останься!
– С добрым утром, – засмеялась Альрауне тен-Бринкен. Она остановилась перед ним вместе с Фридой Гонтрам.
– С добрым утром, – ответил он. – Прочти эти письма, – тебе не мешает знать, что ты натворила. Пора уже оставить глупости и сделать что-нибудь, действительно стоящее труда.
Она недовольно посмотрела на него. «Вот как? – сказала она, растягивая каждое слово. – Что же, по-твоему, стоит труда?»
Он не ответил, – не знал, что ответить. Он поднялся, пожал плечами и пошел в сад. За спиной раздался ее смех:
– Вы в дурном настроении, господин опекун?
После обеда он сидел в библиотеке. Перед ним лежало несколько документов, присланных вчера адвокатом Манассе. Но он не читал, а смотрел в пространство и курил одну папиросу
за другой. Потом открыл ящик и снова вынул кожаную книгу тайного советника. Прочел ее медленно и внимательно, раздумывая над каждым незначительным эпизодом.
Раздался стук в дверь – вошел шофер.
– Господин доктор, – начал он, – приехала княгиня Волконская. Она очень взволнована и требует барышню. Но мы решили, что лучше, если вы сперва ее примете: Алоиз проведет ее прямо сюда.
«Прекрасно», – сказал Франк Браун. Вскочил и пошел навстречу княгине. Она с трудом прошла в узкую дверь, словно вкатила свое огромное тело в полутемную комнату, зеленые ставни которой едва пропускали лучи яркого солнца.
– Где она? – закричала княгиня. – Где Альрауне?
Он подал ей руку и подвел к дивану. Она узнала его, назвала по имени, но не захотела с ним говорить.
«Мне нужна Альрауне, – закричала она, – подайте ее сюда». Она не успокоилась прежде, чем он не позвонил лакею и не велел доложить барышне о приезде княгини.
Он спросил ее о здоровье дочери, и княгиня с плачем и стонами стала рассказывать. Дочь даже не узнала матери, – молча и апатично сидит она у окна и смотрит в сад. Она помещается в бывшей клинике тайного советника, этого мошенника и негодяя. Клиника превращена теперь в санаторий для нервных больных профессора Дальберга.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73