Ну, скажем, упомянула, что своим душеприказчиком назначаю пана Борковского. Так ведь это здесь, в Польше, а кого во Франции? Вот и этот вопрос пришлось утрясать с месье Дэспленом…
Поверенный ещё что-то бубнил, но я не слушала. Плевать мне на все эти мелочи, я просто рвалась скорее подписать!
Сделала это при свидетелях. Одним был сам пан Юркевич, вторым, как по заказу, явился викарий, снова за деньгами для каких-то неимущих. Так он подмахнул не глядя и сразу отбыл, получив деньги.
И словно для того, чтобы торжество было полным, под конец судьбоносной процедуры явился с визитом Арман. Очень был удивлён нотариус, когда я пригласила постороннего в кабинет и в подробностях ознакомила его с только что оформленным моим завещанием, где все отписывала церкви. И ещё заставила нотариуса подтвердить, не довольствуясь тем, что Арман собственными глазами увидел соответствующую запись в документе.
Опять надулся от обиды мой поверенный, но подтвердил, видимо решив отчитать меня потом, когда гость удалится. Арман же сохранил самообладание, надо отдать ему справедливость. Не изменился в лице, только глаза блеснули гневно, но тотчас взял себя в руки и даже похвалил за богоугодное деяние, правда насмешливо и с некоторым ехидством. Ну да мне это безразлично, главное — теперь я в безопасности, ничего мне он не сделает.
От радости я даже разрешила ему остаться подольше, только, во избежание сплетён, судорожно держала при себе панну Ходачкувну, а то опять станет разыгрывать из себя хозяина дома, намекая на некую несуществующую между нами близость, или действительно ухаживать примется. Что ему ещё остаётся…
При ней он ничего такого себе не позволил и довольно скоро покинул мой дом, что меня даже удивило.
А потом пришло письмо от Гастона, отправленное им ещё с дороги, и опять весь мир перестал для меня существовать. Запершись в будуаре, я читала и перечитывала дорогие строки, не оставлявшие ни малейших сомнений. Правда, в письме не было слов «Я тебя люблю», но все остальные слова говорили это яснее некуда. Я и не заметила, как пролетел час, три страницы выучила уже наизусть, а все не могла расстаться с письмом и вышла лишь к обеду.
После обеда Роман наедине проинформировал меня, что мы с ним как в воду глядели: этим утром Арман встретился с известным в околотке бандитом и наверняка подговорил того меня убить, потому как во второй половине дня в большой спешке и великом волнении разыскивал своего уголовника, наверняка для того, чтобы отменить заказ, ибо узнал о моем завещании.
Два таких счастливых события сразу — это уже слишком. От радости в голову пришло идиотское желание испробовать свои силы в конной езде по-мужски и в мужском седле. Впервые об этом я подумала, когда смотрела в двадцатом столетии какой-то фильм. Меня не пугало, что вместо привычной амазонки надену мужские брюки, на худой конец, обойдусь широченной юбкой, подколов её булавками, чтобы получилось нечто вроде широких шаровар. Подумаешь, немного будут видны ноги, я же не в гости собираюсь, поезжу себе по лугу.
В кабинете мужа уже лет десять лежало мужское седло, я его незаметно под накидкой вынесла из дому и спрятала в часовенке, стоящей в конце сада, у калитки, выходящей в поля. Вернувшись, велела оседлать Черкеса. Звёздочка и без того сегодня набегалась, а она понадобится мне завтра утром. На почтённом престарелом Черкесе я будто бы отправилась объезжать свои поля, а на самом деле забрала седло из часовни и отвезла подальше от людских глаз, спрятала в том самом шалаше дровосеков, который в эту пору пустовал. Снова вспомнился Гастон, здесь мы с ним встречались, ах…
Домой я вернулась уже в сумерки.
И опять провела беспокойную ночь. Лишь сомкну глаза — вижу Гастона, просыпаюсь — и сердце бьётся как ошалелое, ну прямо хоть вели закладывать карету и мчись к нему в Париж! Как можно, ведь у меня ни малейшего, хоть какого-нибудь пригодного предлога! Это же надо так влюбиться!
Во сне я принялась выискивать предлог и, проснувшись на рассвете, продолжала этим заниматься, пока не вспомнила о запланированной прогулке верхом. Это помогло быстро вскочить и собраться. Наскоро выпив кофе, я велела седлать Звёздочку, оделась почти без помощи Зузи, отослав её куда-то под вымышленным предлогом — зачем опять травмировать девушку, надевая вместо амазонки бог знает что, и выбежала из дома.
У шалаша дровосеков я переседлала кобылку. Интересно, как она отреагирует? Ведь привыкла к дамскому седлу. Однако умница не стала протестовать, когда я взгромоздила на неё мужское тяжёлое седло, видно в моё отсутствие лошадку часто объезжали, как я и наказывала. Затем я подколола юбку, сделав из неё шаровары, и, подведя лошадь к заранее заготовленным пенькам, уложенным один на другой, взобралась в седло.
Даже, можно сказать, взгромоздилась, ведь тут и взмах ноги совсем другой, и никто своей ладони под мою ножку не подставил, помогая даме сесть в седло. Ничего, уселась, поёрзала, устраиваясь поудобнее, и почувствовала — совсем другое дело! Сидишь намного прочнее, чувствуешь себя увереннее, когда ногами охватываешь лошадь с двух сторон. Буду всегда так ездить, и пусть люди говорят что хотят! Уверена, найдутся среди соседок последовательницы, не сомневаюсь, пани Танская наверняка последует моему примеру.
Звёздочка нетерпеливо рвалась перейти в галоп, пока же я осторожно выбралась из лесу, внимательно глядя под ноги, чтобы не угодить в кабанью яму или не зацепиться за какую корягу. А когда выбрались на опушку, отпустила поводья, дала волю лошади. Звёздочка, почувствовав свободу, помчалась как вихрь. Ладно, пусть немного порадуется, потом сама устанет, легче будет её сдержать.
Мы мчались по лугу, как вдруг Звёздочка по собственной воле круто свернула к зарослям дрока и барбариса и одним махом перескочила через них. Она вообще у меня умница, очень любила брать препятствия и делала это отменно. Вот и теперь ей захотелось прыгнуть, а я убедилась — и брать препятствия в мужском седле намного удобнее.
Перед нами оказалась проложенная по ржаной стерне тропинка, а поперёк неё я вдруг увидела барьер в бело-зеленые полосы, неизвестно откуда взявшийся на моем ржаном поле. Больше я ни о чем не успела подумать, как моя лошадка через этот барьер перемахнула, а у меня под левой ногой лопнул стременной ремень…
* * *
Я очнулась.
Долго-долго приходила в себя. Поняла — лежу ничком, нос уткнулся в стебли сухой травы. Раскрыв глаза пошире, попыталась пошевелиться. Вроде бы могу.
Подняла голову, встряхнула, отчего голова перестала кружиться. Подпершись руками, осторожно перевернулась на спину и медленно уселась. Пощупала пожухлую траву вокруг себя. Под довольно толстым слоем явственно прощупывалась сухая твёрдая земля, значит, могла и повредить руки-ноги.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106
Поверенный ещё что-то бубнил, но я не слушала. Плевать мне на все эти мелочи, я просто рвалась скорее подписать!
Сделала это при свидетелях. Одним был сам пан Юркевич, вторым, как по заказу, явился викарий, снова за деньгами для каких-то неимущих. Так он подмахнул не глядя и сразу отбыл, получив деньги.
И словно для того, чтобы торжество было полным, под конец судьбоносной процедуры явился с визитом Арман. Очень был удивлён нотариус, когда я пригласила постороннего в кабинет и в подробностях ознакомила его с только что оформленным моим завещанием, где все отписывала церкви. И ещё заставила нотариуса подтвердить, не довольствуясь тем, что Арман собственными глазами увидел соответствующую запись в документе.
Опять надулся от обиды мой поверенный, но подтвердил, видимо решив отчитать меня потом, когда гость удалится. Арман же сохранил самообладание, надо отдать ему справедливость. Не изменился в лице, только глаза блеснули гневно, но тотчас взял себя в руки и даже похвалил за богоугодное деяние, правда насмешливо и с некоторым ехидством. Ну да мне это безразлично, главное — теперь я в безопасности, ничего мне он не сделает.
От радости я даже разрешила ему остаться подольше, только, во избежание сплетён, судорожно держала при себе панну Ходачкувну, а то опять станет разыгрывать из себя хозяина дома, намекая на некую несуществующую между нами близость, или действительно ухаживать примется. Что ему ещё остаётся…
При ней он ничего такого себе не позволил и довольно скоро покинул мой дом, что меня даже удивило.
А потом пришло письмо от Гастона, отправленное им ещё с дороги, и опять весь мир перестал для меня существовать. Запершись в будуаре, я читала и перечитывала дорогие строки, не оставлявшие ни малейших сомнений. Правда, в письме не было слов «Я тебя люблю», но все остальные слова говорили это яснее некуда. Я и не заметила, как пролетел час, три страницы выучила уже наизусть, а все не могла расстаться с письмом и вышла лишь к обеду.
После обеда Роман наедине проинформировал меня, что мы с ним как в воду глядели: этим утром Арман встретился с известным в околотке бандитом и наверняка подговорил того меня убить, потому как во второй половине дня в большой спешке и великом волнении разыскивал своего уголовника, наверняка для того, чтобы отменить заказ, ибо узнал о моем завещании.
Два таких счастливых события сразу — это уже слишком. От радости в голову пришло идиотское желание испробовать свои силы в конной езде по-мужски и в мужском седле. Впервые об этом я подумала, когда смотрела в двадцатом столетии какой-то фильм. Меня не пугало, что вместо привычной амазонки надену мужские брюки, на худой конец, обойдусь широченной юбкой, подколов её булавками, чтобы получилось нечто вроде широких шаровар. Подумаешь, немного будут видны ноги, я же не в гости собираюсь, поезжу себе по лугу.
В кабинете мужа уже лет десять лежало мужское седло, я его незаметно под накидкой вынесла из дому и спрятала в часовенке, стоящей в конце сада, у калитки, выходящей в поля. Вернувшись, велела оседлать Черкеса. Звёздочка и без того сегодня набегалась, а она понадобится мне завтра утром. На почтённом престарелом Черкесе я будто бы отправилась объезжать свои поля, а на самом деле забрала седло из часовни и отвезла подальше от людских глаз, спрятала в том самом шалаше дровосеков, который в эту пору пустовал. Снова вспомнился Гастон, здесь мы с ним встречались, ах…
Домой я вернулась уже в сумерки.
И опять провела беспокойную ночь. Лишь сомкну глаза — вижу Гастона, просыпаюсь — и сердце бьётся как ошалелое, ну прямо хоть вели закладывать карету и мчись к нему в Париж! Как можно, ведь у меня ни малейшего, хоть какого-нибудь пригодного предлога! Это же надо так влюбиться!
Во сне я принялась выискивать предлог и, проснувшись на рассвете, продолжала этим заниматься, пока не вспомнила о запланированной прогулке верхом. Это помогло быстро вскочить и собраться. Наскоро выпив кофе, я велела седлать Звёздочку, оделась почти без помощи Зузи, отослав её куда-то под вымышленным предлогом — зачем опять травмировать девушку, надевая вместо амазонки бог знает что, и выбежала из дома.
У шалаша дровосеков я переседлала кобылку. Интересно, как она отреагирует? Ведь привыкла к дамскому седлу. Однако умница не стала протестовать, когда я взгромоздила на неё мужское тяжёлое седло, видно в моё отсутствие лошадку часто объезжали, как я и наказывала. Затем я подколола юбку, сделав из неё шаровары, и, подведя лошадь к заранее заготовленным пенькам, уложенным один на другой, взобралась в седло.
Даже, можно сказать, взгромоздилась, ведь тут и взмах ноги совсем другой, и никто своей ладони под мою ножку не подставил, помогая даме сесть в седло. Ничего, уселась, поёрзала, устраиваясь поудобнее, и почувствовала — совсем другое дело! Сидишь намного прочнее, чувствуешь себя увереннее, когда ногами охватываешь лошадь с двух сторон. Буду всегда так ездить, и пусть люди говорят что хотят! Уверена, найдутся среди соседок последовательницы, не сомневаюсь, пани Танская наверняка последует моему примеру.
Звёздочка нетерпеливо рвалась перейти в галоп, пока же я осторожно выбралась из лесу, внимательно глядя под ноги, чтобы не угодить в кабанью яму или не зацепиться за какую корягу. А когда выбрались на опушку, отпустила поводья, дала волю лошади. Звёздочка, почувствовав свободу, помчалась как вихрь. Ладно, пусть немного порадуется, потом сама устанет, легче будет её сдержать.
Мы мчались по лугу, как вдруг Звёздочка по собственной воле круто свернула к зарослям дрока и барбариса и одним махом перескочила через них. Она вообще у меня умница, очень любила брать препятствия и делала это отменно. Вот и теперь ей захотелось прыгнуть, а я убедилась — и брать препятствия в мужском седле намного удобнее.
Перед нами оказалась проложенная по ржаной стерне тропинка, а поперёк неё я вдруг увидела барьер в бело-зеленые полосы, неизвестно откуда взявшийся на моем ржаном поле. Больше я ни о чем не успела подумать, как моя лошадка через этот барьер перемахнула, а у меня под левой ногой лопнул стременной ремень…
* * *
Я очнулась.
Долго-долго приходила в себя. Поняла — лежу ничком, нос уткнулся в стебли сухой травы. Раскрыв глаза пошире, попыталась пошевелиться. Вроде бы могу.
Подняла голову, встряхнула, отчего голова перестала кружиться. Подпершись руками, осторожно перевернулась на спину и медленно уселась. Пощупала пожухлую траву вокруг себя. Под довольно толстым слоем явственно прощупывалась сухая твёрдая земля, значит, могла и повредить руки-ноги.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106