Хорошо, что тут же подъехал и барон Вонсович, якобы возвращаясь с какой-то охоты. Не выдержал, бедняга, ну да оно и к лучшему вышло. К тому же привёз мне в подарок дикую утку. Боюсь, он был удивлён тому, как радостно его приняли, не подозревая, что нужен мне был лишь для того, чтобы после завтрака оставить его вдвоём с Арманом — ведь это так естественно предоставить мужчинам возможность поговорить об охоте! Я же с подругой уединилась в будуаре.
Эвелину потрясли услышанные от меня сенсации, ведь здесь никто и не знал об убийстве Луизы Лера.
— Надо же, в собственной квартире убита! — восклицала Эвелина, удивляясь немного, что я решила ей поведать столь жуткую тайну. В обществе вообще было не принято говорить о таких шокирующих вещах, как связь моего прадеда с экономкой. Она не знала, что главное ещё впереди. — Теперь понятно, почему она не доставила тебе никаких неприятностей, ведь этого можно было ожидать.
— Зато неприятности, причём в неограниченном количестве, доставляет другой субъект. Тот, что сейчас в салоне с паном Вонсовичем обсуждает утиную охоту. И признаюсь тебе, я просто не знаю, как от него избавиться.
Эвелина по привычке собралась было изображать удивление, но вдруг махнула рукой на приличия и горячо заговорила:
— Я и сама заметила, что не нравятся тебе его ухаживания, а такой очень даже способен скомпрометировать женщину. И кажется, он тоже претендовал на наследство после твоего прадедушки?
— Он и сейчас претендует.
— По всему видно — старается получить твою руку. И я сама хотела предупредить тебя, дорогая, что уже пошли разговоры. А когда ты пригласила меня нынче на завтрак, я ехала в большом беспокойстве — боялась: ты хочешь сообщить мне о скором обручении…
— Да, но не с ним же! — вырвалось у меня. У Эвелины ушки на макушке, а соображать она умеет.
— О! Уж не с паном ли де Монпесаком?
Мне уже было нечего терять, и я лихо перла напролом.
— Почему бы и нет?
Эвелина смутилась.
— Но… моя дорогая… я не любительница сплетён, но, боюсь, мой долг тебя предупредить. Говорят, у него определённые… интимные… обязательства перед мадемуазель Русийон… и он с нею обручён…
— Кто это сказал? — гневно вскричала я. — Ты слышала об этом, будучи в Париже? Я, например, ничего там не слышала.
У Эвелины сразу изменилось выражение лица, она словно что-то с себя стряхнула и задумалась.
— А знаешь… в Париже мне тоже никто о таком не говорил.
— А ты с ним во Франции встречалась? Знаешь его давно?
— Ну, ещё бы, с детства, мы дружили семьями и часто встречались. Потом все реже, но в Париже я ничего такого о нем не слыхала. Только здесь, в наших краях, все об этом и говорят. Пани Порайская нацелилась было на него, надеясь пристроить одну из своих «крошек», да потом жаловалась — ах, в наше время никому верить нельзя.
— Ну и не верила бы, — холодно отозвалась я. — Уверена, все эти сплетни о молодом графе здесь распускает господин Гийом. С определённой целью. Оговорить невинного человека — это для него такой пустяк! Ты не заметила, слухи поползли с моим приездом или он начал распускать их заранее?
— Это как-то совпало, — внимательно глядя на меня, рассеянно сказала Эвелина, думая о другом. Да, она не глупа, моя Эвелина, и выводы из наблюдений делать умеет.
— Что на пана Монпесака ты произвела впечатление с первой же встречи, это бы и слепой заметил, — заговорила она задумчиво. — У него и в самом деле было для тебя сообщение? Хотя, зачем об этом спрашивать, достаточно уже одной информации о смерти Луизы Лера. А может, и не только об этом сообщил?
— Да, не только это. Месье Дэсплен не хотел, чтобы пошли сплетни о моем прадеде, царство ему небесное, вот и попросил молодого графа кое-что сообщить мне устно, при встрече. Зачем порочить память покойного?
Эвелине не надо было растолковывать, чем именно порочить память моего покойного прадеда. Хватило упоминания о Луизе Лера…
Эвелина принялась рассуждать вслух:
— Значит, граф приехал действительно с важным сообщением, тут без обмана. В Париже о нем все как наилучшего мнения, репутация у него там безупречная. Мог, конечно, скрывать… и раз я своими глазами видела его на Елисейских полях у коляски мадемуазель де Русийон, но всего один раз, честно говоря.
— Это ещё ни о чем не говорит.
— Возможно. А вот пана Гийома я совсем не знаю. О нем больше может рассказать пани Танская.
— Вот и держался бы за неё! — раздражённо заметила я. — Зачем ко мне приставать?
— Моя дорогая, ну что ты такое говоришь? Во-первых, пан Танский жив-здоров. Во-вторых, насколько я понимаю, вместе с твоей рукой пан Гийом надеется получить все твоё состояние, в придачу к нему теперь ещё и состояние твоего парижского прадеда. Какое может быть сравнение? Повторяю, я его совсем не знаю, но должна признать: красив, бестия! И чувствую своим женским инстинктом — опасен. И тебя совсем не привлекает возможность укротить дикую бестию?
И первая рассмеялась от души, а я с удивлением вдруг заметила в ней большое сходство с Эвой, которую встретила во Франции сто с лишним лет спустя. Истинная праправнучка своей прапрабабки.
Посмеявшись, я решительно заявила:
— Нет, не привлекает. Нисколечко. Не говоря уже о том, что Арман Гийом не моргнув глазом мог бы меня убить, чтобы одному владеть всеми моими богатствами.
— Да он тебя и сейчас мог бы убить, — вдруг встревожилась Эвелина. — Раз уж мы решились затронуть столь ужасные темы, разреши тебе напомнить, дорогая, что у тебя нет ни детей, ни мужа, а значит, он твой прямой наследник.
На что я с превеликим торжеством возразила:
— А вот и нет! Я только что написала завещание, где все своё состояние оставляю церкви. Костёл он не посмеет затронуть. Так что убивать меня сейчас ему нет никакого резону!
Эвелина пришла в восторг от замечательной идеи, а я собралась ей выложить остальное — и о суммах, оставленных дворовым, и о том, что исполнителем завещания назначила её супруга, о чем они пока не знают. И о Зосе Яблонской. Но не успела. Арман потерял терпение.
Ни один воспитанный человек не ворвался бы нахально во внутренние покои хозяйки, когда она ясно дала понять, что желает побеседовать с приятельницей с глазу на глаз. В будуар не осмелится постучать даже официальный жених, разрешено разве что мужу, отцу или брату и то в чрезвычайных обстоятельствах. А Арман осмелился! Наглость этого человека не знает пределов. Обе мы с Эвелиной окаменели, не находя слов от возмущения.
Другое дело, что хорошо воспитанная хозяйка не оставит гостей на столь долгое время без внимания, не бросит их одних в гостиной, разве что намерена показать своё неудовольствие и намеренно желая обидеть. Обижать барона Вонсовича не входило в мои расчёты, но я знала, что когда у него под рукой неограниченный запас его любимых напитков, он и до вечера просидит без обиды, а потом беспрекословно примет мои извинения.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106
Эвелину потрясли услышанные от меня сенсации, ведь здесь никто и не знал об убийстве Луизы Лера.
— Надо же, в собственной квартире убита! — восклицала Эвелина, удивляясь немного, что я решила ей поведать столь жуткую тайну. В обществе вообще было не принято говорить о таких шокирующих вещах, как связь моего прадеда с экономкой. Она не знала, что главное ещё впереди. — Теперь понятно, почему она не доставила тебе никаких неприятностей, ведь этого можно было ожидать.
— Зато неприятности, причём в неограниченном количестве, доставляет другой субъект. Тот, что сейчас в салоне с паном Вонсовичем обсуждает утиную охоту. И признаюсь тебе, я просто не знаю, как от него избавиться.
Эвелина по привычке собралась было изображать удивление, но вдруг махнула рукой на приличия и горячо заговорила:
— Я и сама заметила, что не нравятся тебе его ухаживания, а такой очень даже способен скомпрометировать женщину. И кажется, он тоже претендовал на наследство после твоего прадедушки?
— Он и сейчас претендует.
— По всему видно — старается получить твою руку. И я сама хотела предупредить тебя, дорогая, что уже пошли разговоры. А когда ты пригласила меня нынче на завтрак, я ехала в большом беспокойстве — боялась: ты хочешь сообщить мне о скором обручении…
— Да, но не с ним же! — вырвалось у меня. У Эвелины ушки на макушке, а соображать она умеет.
— О! Уж не с паном ли де Монпесаком?
Мне уже было нечего терять, и я лихо перла напролом.
— Почему бы и нет?
Эвелина смутилась.
— Но… моя дорогая… я не любительница сплетён, но, боюсь, мой долг тебя предупредить. Говорят, у него определённые… интимные… обязательства перед мадемуазель Русийон… и он с нею обручён…
— Кто это сказал? — гневно вскричала я. — Ты слышала об этом, будучи в Париже? Я, например, ничего там не слышала.
У Эвелины сразу изменилось выражение лица, она словно что-то с себя стряхнула и задумалась.
— А знаешь… в Париже мне тоже никто о таком не говорил.
— А ты с ним во Франции встречалась? Знаешь его давно?
— Ну, ещё бы, с детства, мы дружили семьями и часто встречались. Потом все реже, но в Париже я ничего такого о нем не слыхала. Только здесь, в наших краях, все об этом и говорят. Пани Порайская нацелилась было на него, надеясь пристроить одну из своих «крошек», да потом жаловалась — ах, в наше время никому верить нельзя.
— Ну и не верила бы, — холодно отозвалась я. — Уверена, все эти сплетни о молодом графе здесь распускает господин Гийом. С определённой целью. Оговорить невинного человека — это для него такой пустяк! Ты не заметила, слухи поползли с моим приездом или он начал распускать их заранее?
— Это как-то совпало, — внимательно глядя на меня, рассеянно сказала Эвелина, думая о другом. Да, она не глупа, моя Эвелина, и выводы из наблюдений делать умеет.
— Что на пана Монпесака ты произвела впечатление с первой же встречи, это бы и слепой заметил, — заговорила она задумчиво. — У него и в самом деле было для тебя сообщение? Хотя, зачем об этом спрашивать, достаточно уже одной информации о смерти Луизы Лера. А может, и не только об этом сообщил?
— Да, не только это. Месье Дэсплен не хотел, чтобы пошли сплетни о моем прадеде, царство ему небесное, вот и попросил молодого графа кое-что сообщить мне устно, при встрече. Зачем порочить память покойного?
Эвелине не надо было растолковывать, чем именно порочить память моего покойного прадеда. Хватило упоминания о Луизе Лера…
Эвелина принялась рассуждать вслух:
— Значит, граф приехал действительно с важным сообщением, тут без обмана. В Париже о нем все как наилучшего мнения, репутация у него там безупречная. Мог, конечно, скрывать… и раз я своими глазами видела его на Елисейских полях у коляски мадемуазель де Русийон, но всего один раз, честно говоря.
— Это ещё ни о чем не говорит.
— Возможно. А вот пана Гийома я совсем не знаю. О нем больше может рассказать пани Танская.
— Вот и держался бы за неё! — раздражённо заметила я. — Зачем ко мне приставать?
— Моя дорогая, ну что ты такое говоришь? Во-первых, пан Танский жив-здоров. Во-вторых, насколько я понимаю, вместе с твоей рукой пан Гийом надеется получить все твоё состояние, в придачу к нему теперь ещё и состояние твоего парижского прадеда. Какое может быть сравнение? Повторяю, я его совсем не знаю, но должна признать: красив, бестия! И чувствую своим женским инстинктом — опасен. И тебя совсем не привлекает возможность укротить дикую бестию?
И первая рассмеялась от души, а я с удивлением вдруг заметила в ней большое сходство с Эвой, которую встретила во Франции сто с лишним лет спустя. Истинная праправнучка своей прапрабабки.
Посмеявшись, я решительно заявила:
— Нет, не привлекает. Нисколечко. Не говоря уже о том, что Арман Гийом не моргнув глазом мог бы меня убить, чтобы одному владеть всеми моими богатствами.
— Да он тебя и сейчас мог бы убить, — вдруг встревожилась Эвелина. — Раз уж мы решились затронуть столь ужасные темы, разреши тебе напомнить, дорогая, что у тебя нет ни детей, ни мужа, а значит, он твой прямой наследник.
На что я с превеликим торжеством возразила:
— А вот и нет! Я только что написала завещание, где все своё состояние оставляю церкви. Костёл он не посмеет затронуть. Так что убивать меня сейчас ему нет никакого резону!
Эвелина пришла в восторг от замечательной идеи, а я собралась ей выложить остальное — и о суммах, оставленных дворовым, и о том, что исполнителем завещания назначила её супруга, о чем они пока не знают. И о Зосе Яблонской. Но не успела. Арман потерял терпение.
Ни один воспитанный человек не ворвался бы нахально во внутренние покои хозяйки, когда она ясно дала понять, что желает побеседовать с приятельницей с глазу на глаз. В будуар не осмелится постучать даже официальный жених, разрешено разве что мужу, отцу или брату и то в чрезвычайных обстоятельствах. А Арман осмелился! Наглость этого человека не знает пределов. Обе мы с Эвелиной окаменели, не находя слов от возмущения.
Другое дело, что хорошо воспитанная хозяйка не оставит гостей на столь долгое время без внимания, не бросит их одних в гостиной, разве что намерена показать своё неудовольствие и намеренно желая обидеть. Обижать барона Вонсовича не входило в мои расчёты, но я знала, что когда у него под рукой неограниченный запас его любимых напитков, он и до вечера просидит без обиды, а потом беспрекословно примет мои извинения.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106