Эва одобрила мою версию.
— Думаю, ты права, наверняка любовником Луизы был Гийом. Два сапога пара. Гийом же, уверена, прекрасно тебя знает и не исключено, что незаметно следит за тобой, только ты об этом не знаешь. Да, кстати, а как его зовут?
Вот те на! Все время мысленно себя хвалю, дескать, какая я проницательная и сообразительная, а о такой существенной детали как-то не подумала. Правда, сразу после моего приезда месье Дэсплен вроде бы называл имя Гийома, предупреждал меня относительно этого опасного претендента на прадедушкино наследство, да вылетело это имя из памяти, хоть убей, не вспомню. Анри? Бертран? Антуан? Нет, не вспомню.
Пришлось сконфуженно признаться — не знаю. Да и до того ли было? Поскольку Гийом не попадался мне на глаза, он и из головы вылетел, ведь не могла же я признаться Эве, что занята по уши, овладевая всесторонними познаниями об этом чуждом для меня столетии.
Эва же выразила по этому поводу недовольство, и она была права.
— Сейчас пора отпусков, — заметил Гастон. — Все поразъехались на курорты, может, и Гийома давно нет во Франции. Да не тревожьтесь, когда-нибудь же он вернётся во Францию, и тут полиция его схватит. Хотя… мы ведь не знаем, считает ли его полиция подозреваемым. Это мы так решили. Хотя логично предположить, что по меньшей мере они — этот Гийом и Луиза Лера — были наверняка хотя бы знакомы, а это уже немаловажно.
Вернувшись домой, я узнала, что в моё отсутствие звонил месье Дэсплен, чтобы сообщить о приезде ко мне нового гостя. Вернее, гостьи. Флорентина назвала некую мадам Лецки, вроде бы мою дальнюю родственницу, приятельницу моей покойной прабабушки, которая намерена прибыть в мой дом в Трувиле и пожить в нем.
Ни о какой родственнице с такой идиотской фамилией мне не доводилось слышать, но в присутствии Гастона я не стала допытываться у прислуги, что за гостья и как вообще такая может приехать — раз прабабушкина приятельница, значит, совсем дряхлая старушка? Так ведь? Но поскольку Флорентина говорила о ней, как о хорошо знакомой даме, которая не в первый раз появляется в этом доме и даже имеет здесь отведённую ей для проживания комнату, я распорядилась привести ту комнату в порядок. Потом все разузнаю.
Я лишь пожалела, что месье Дэсплен звонил в моё отсутствие, тогда я бы не только расспросила о странной старушке, но и поинтересовалась, как зовут вредного Гийома. Даже решила было сама ему позвонить, но оказалось, он предупредил Флорентину, что уезжает на весь день и к нему не дозвониться.
А когда Гастон покинул мой дом, было уже слишком поздно, чтобы обсуждать с Романом дела и расспрашивать его о нежданной гостье, пришлось отложить разговор до завтра.
Наутро мы с Романом, как обычно, на рассвете отправились на автомобильную прогулку — я сидела за рулём — и можно было все обсудить.
Естественно, Роман знал гостью. Выяснилось, никакая это не пани Лецки — господи, надо же такое придумать! Речь шла о пани Ленской, французы никак не научатся фонетически произносить трудные для них польские фамилии, не зная польской орфографии, вот и появляются такие непроизносимые страшилки. Она проживала в Монтийи, отсюда он её и знает. Когда-то, давным-давно, жена моего прадедушки приютила у себя богатую сиротку, воспитала её, выдала замуж за богатого же промышленника Ленского. Та пожила с ним в Польше, а после смерти мужа вернулась к своей давней покровительнице и до её кончины оставалась её лучшей и самой верной приятельницей. Сделала попытку даже остаться в доме графа Хербле после смерти графини, хотя там уже загнездилась Луиза, видно, понадеялась на свои силы и думала экономку выжить. Не тут-то было! Пришлось самой покинуть ставший почти родным дом, поскольку пани Эвелина была особой целомудренной, с прежними представлениями о морали и не могла смотреть на такой разврат в доме.
— А кем она мне приходится? — хотела я знать.
— Очень дальняя родня, седьмая вода на киселе, это даже скорее не родство, а свойство. Дом в Трувиле она считает достойным своего проживания, ведь он был собственностью её подруги графини и его никогда не запятнала своим присутствием развратная экономка графа.
— Сколько же лет этой старушенции?
— За семьдесят. Я давно не видел её, но она всегда была очень бодрой женщиной.
Вот какие разговоры я могла теперь вести, одновременно ведя и машину, что мне совсем не мешало, и Роман даже ни одного замечания мне не сделал. Солнышко взошло, но шоссе все ещё было пустынным, редко мелькали машины. И вдруг… Мы были уже недалеко от Онфлер, когда на дорогу внезапно выскочила собака. А я больше всего на свете боялась задавить какое-нибудь живое существо, и в панике затормозила, забыв об уроках Романа. С такой силой нажала на тормоза, что машину аж подбросило, ну словно я на какой норовистой лошадке сидела. У меня до сих пор все сравнения были лишь с лошадьми, так вошли в мою плоть и кровь годы учения, когда Роман терпеливо приучал меня ездить на лошадях. До сих пор конь был мне ближе и понятнее машины, и в своих водительских умениях я всегда опиралась на некогда приобретённые навыки верховой езды. Вот и сейчас, наверное, из-за того, что я неправильно нажала на тормоза, машину подбросило и развернуло поперёк шоссе. Собака, спокойно перебежав дорогу, была уже где-то в полях, а мы с Романом, оглушённые, неподвижно сидели в машине с заглохшим мотором.
И в наступившей тишине оба явственно услышали, как вдруг отвалилось переднее правое колесо. Я все ещё сидела ошеломлённо, судорожно вцепившись в руль обеими руками, машина же перекривилась на один бок, как бричка, у которой отлетело колесо. А если бы отлетело, когда мы на этой бричке… тьфу, на этой машине мчались и я ещё не затормозила, и машина ещё не остановилась… боюсь, вряд ли бы остались в живых.
Распахнув дверцу, Роман выскочил на дорогу и принялся осматривать повреждение. Сообразив, что я все ещё сижу неподвижно, он в тревоге кинулся ко мне, расспрашивая, не случилось ли чего со мной.
Все произошло так быстро, что я ещё до конца не осознала случившееся. Глянула на Романа и только тогда по-настоящему испугалась: таким бледным и встревоженным мне ещё не доводилось его видеть.
— Со мной все в порядке! — поспешила я его успокоить. — Только вот слабость какая-то.
И я отпустила наконец баранку и глубоко вдохнула воздух. Роман извлёк из карманчика на дверце плоскую бутылку, открутил металлическую крышку, наполнил её содержимым бутылки и подал мне:
— Пани графиня должна это выпить. Залпом! До дна!
Я выполнила приказ, и мне сразу стало легче. Правильно говорят: коньяк — лекарство на все случаи жизни. И я потребовала вторую порцию.
— Со мной все в порядке и что я такого сделала, что колесо отлетело?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106