Плохой цоколь может создать невыгодное впечатление. Надо еще много чего покрыть глазурью, а то, что уже покрыто, отчистить! Этим он и занимался. - А свою жену, - спросила Сибилла, - ты тоже отсюда выставляешь? - Она кипятила воду для чая и, таким образом, тоже была при деле. - Я принесла тебе угощенье - сама испекла. Она положила на стол слоеный пирог. Штиллер был тронут, хотя на пирог не взглянул, а тут же заговорил о том, что все это чистый блеф. Сибилла не отличала его скульптуры одну от другой, а теперь еще они вдруг оказались блефом. На столе лежало письмо хранителя музея - гимн Штиллеру, даже страшно делалось, того и гляди, он вознесется на облаке славы. - Чай готов, объявила она и стала терпеливо ждать. Никогда она не думала, что выставка требует такой подготовки, не меньше чем вторжение на континент (за черным кофе Рольф рассказывал ей о мемуарах Черчилля), она пожалела Штиллера. - Как ты находишь афишу? - спросил он, продолжая шлифовать цоколь. А Сибилла даже не заметила наброска афиши на листе оберточной бумаги. - Как, и афиша будет?! - изумилась она; да, в самом деле, самая настоящая афиша, как у Фуртвенглера или Персиля. Сибилла нашла это ужасным: "А. Штиллер", знакомый родной почерк будет красоваться на каждой тумбе, увеличенный, точно под лупой. Что же, у мужчин совсем нет стыда? Если б хоть удовольствие получал, но Штиллер только и знал, что поносить дурацкую затею с выставкой. Зачем же он занимается этим? Чай он пил стоя и ел ее пирог, посыпая себя дождем крошек, но ничего не замечал и говорил не переставая... Вскоре она ушла; сегодня, конечно, Штиллеру было не до отцовских чувств. Она была довольна уже и тем, что он не дал ей просто уйти, а назначил встречу в пять часов у причала. Как хорошо, что она еще раз увидит его сегодня. Чтобы убить время, она пошла по Вокзальной улице, от витрины к витрине, заходя во все магазины, покуда не нашла самый красивый из всех цюрихских галстуков. Но у Штиллера нет подходящей к нему рубашки. Она купила подходящую рубашку.
На парусной лодке (так говорит Сибилла) Штиллер превращался в настоящего мальчишку, серьезного, но не хмурого, вольного мальчишку, счастливого своей игрушкой. Он следил и за рулем и за парусами, а она лежала на носу, свесив руку или ногу в подернутую рябью воду. Здесь, на озере, с ними не было призрака. Берега терялись в осенней дымке, парус белел в ласковых лучах уходящего солнца, на востоке небо уже лиловело, а вода рядом со скользящей лодкой покрывалась тенями, почти черными на зеркальной глади озера. Сибилла подставила лицо последним солнечным лучам, слушала, как булькает вода под их лодкой, когда мимо идет пароходик, и, щуря глаза, смотрела на Штиллера - своего деловитого рулевого, на его тонкое лицо, пепельные волосы: да, он ей очень нравился, этот человек, возможно, будущий отец ее второго ребенка. Но как воспримет эту новость Рольф? Сейчас она не хотела об этом думать. Кстати, завтра Рольф начинает свою прокурорскую деятельность. Какие они оба дельные! Каждый в своем роде. Она тоже решила быть разумной и довольной. Невзирая ни на что! Ведь она еще молода, у нее есть еще время. Как-нибудь обойдется! Может быть, родится ребенок, может быть, умрет Юлика, может быть, с неба упадет звезда и все уладит. Как всегда в лодке, они мало говорили. Над озером жужжал город - машины, люди, школьники махали им с пароходика, возвращавшегося на пристань, и весь мир, если смотреть на него лежа, состоял из одних только красок и блеска, бликов в тени, тишины и звуков; нет, сейчас не время принимать решения! И почему нельзя любить двух мужчин сразу? Штиллер был ей ближе, оп не подчинял ее себе. А Рольф подчинял. Это бывало ужасно, но в чем-то было проще. Рольф не умеет относиться к женщине как к равной. Лодка задела бакен, что-то хрястнуло, Штиллер, говоривший о выставке, зазевался и принес свои извинения. Рольф, собственно, никогда не просит извинить его, он всегда прав. За Штиллера тревожишься, за Рольфа - никогда. Если бы из них двоих сделать одного, вот был бы человек! Иногда Рольф казался ей сенбернаром, которого лучше не брать на сворку, сшибет. Штиллера же она воспринимала как брата, даже как сестру... Свежело, она поднялась, пошла по раскачивающейся лодке к Штиллеру, обхватила его голову мокрыми руками и целовала его, целовала. Он выпустил веревку из рук, парус захлопал, Штиллер спросил: - Что с тобой? - Она сама еще не знала.
"Мужчины смешны! - Сибилла так считает еще и сейчас. - Многого ли стоит ваша серьезность? Дни, недели, месяцы напролет вы мечтаете о любимой, о близости с ней, стремитесь к ней как одержимые, не страшась ни опасностей, ни горькой насмешки, ни жестокости, если кто-то стоит на вашем пути, лишь любимая женщина существует для вас, и вдруг в мгновенье ока все меняется, вдруг оказывается, что заседание важнее, оно так важно, что все должно на него равняться. Внезапно вы начинаете нервничать, женщину считаете какой-то липучкой. Я знаю. Вы сама деликатность ко всем людям, только не к той, которая вас любит. Вот оно, ваше серьезное отношение к жизни! Международный конгресс юристов, встреча с директором выставки - у вас всегда находятся важные дела, а уж опоздать на заседание - боже упаси! И горе женщине, которая этого не поймет или позволит себе улыбнуться! Но потом в мгновение ока вы становитесь такими, как маленький Ганнес во время грозы. Разве я не права? Вы опять приходите, опять кладете голову нам на плечо, вы опять в отчаянии, вам необходимо почувствовать, что вы не совсем одиноки и затеряны в вашем серьезном мире, со всеми вашими прокуратурами и выставками, что вы не совсем лишние и кому-то вы все-таки нужны. Ей-богу, - смеется Сибилла, премилая вы компания!"
Как-то в конце сентября позвонил Штиллер: - Приготовься, мы едем в Париж. - Она не поверила. - Ты это серьезно? - Бодрый голос ответил: Почему бы и нет? - Еще не уверенная в том, что он не шутит, но все же радуясь, она спросила: - Когда? - Бодрый голос ответил: - Завтра, сегодня, когда хочешь! - Расписание парижских поездов они знали наизусть; среди них был ночной поезд, с которым попадаешь в предместья Парижа, когда день еще только брезжит; потом - завтрак с рабочими первой смены в баре при Восточном вокзале - кофе с бриошами, далее прогулка по огромным залам крытого рынка, битком набитым овощами и рыбой, - и все это получаешь так внезапно, совсем как в сказке. - Я сейчас же приду к тебе, - сказала она. Но это оказалось не так-то просто, перед обедом к Штиллеру должен прийти директор музея, а после обеда Сибилла ведет маленького Ганнеса в цирк. - Значит, после цирка! сказала она и положила трубку, вне себя от счастья, словно человек, неожиданно выигравший огромную сумму, более того - опустошенная счастьем. Наконец-то все сдвинется с места!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121
На парусной лодке (так говорит Сибилла) Штиллер превращался в настоящего мальчишку, серьезного, но не хмурого, вольного мальчишку, счастливого своей игрушкой. Он следил и за рулем и за парусами, а она лежала на носу, свесив руку или ногу в подернутую рябью воду. Здесь, на озере, с ними не было призрака. Берега терялись в осенней дымке, парус белел в ласковых лучах уходящего солнца, на востоке небо уже лиловело, а вода рядом со скользящей лодкой покрывалась тенями, почти черными на зеркальной глади озера. Сибилла подставила лицо последним солнечным лучам, слушала, как булькает вода под их лодкой, когда мимо идет пароходик, и, щуря глаза, смотрела на Штиллера - своего деловитого рулевого, на его тонкое лицо, пепельные волосы: да, он ей очень нравился, этот человек, возможно, будущий отец ее второго ребенка. Но как воспримет эту новость Рольф? Сейчас она не хотела об этом думать. Кстати, завтра Рольф начинает свою прокурорскую деятельность. Какие они оба дельные! Каждый в своем роде. Она тоже решила быть разумной и довольной. Невзирая ни на что! Ведь она еще молода, у нее есть еще время. Как-нибудь обойдется! Может быть, родится ребенок, может быть, умрет Юлика, может быть, с неба упадет звезда и все уладит. Как всегда в лодке, они мало говорили. Над озером жужжал город - машины, люди, школьники махали им с пароходика, возвращавшегося на пристань, и весь мир, если смотреть на него лежа, состоял из одних только красок и блеска, бликов в тени, тишины и звуков; нет, сейчас не время принимать решения! И почему нельзя любить двух мужчин сразу? Штиллер был ей ближе, оп не подчинял ее себе. А Рольф подчинял. Это бывало ужасно, но в чем-то было проще. Рольф не умеет относиться к женщине как к равной. Лодка задела бакен, что-то хрястнуло, Штиллер, говоривший о выставке, зазевался и принес свои извинения. Рольф, собственно, никогда не просит извинить его, он всегда прав. За Штиллера тревожишься, за Рольфа - никогда. Если бы из них двоих сделать одного, вот был бы человек! Иногда Рольф казался ей сенбернаром, которого лучше не брать на сворку, сшибет. Штиллера же она воспринимала как брата, даже как сестру... Свежело, она поднялась, пошла по раскачивающейся лодке к Штиллеру, обхватила его голову мокрыми руками и целовала его, целовала. Он выпустил веревку из рук, парус захлопал, Штиллер спросил: - Что с тобой? - Она сама еще не знала.
"Мужчины смешны! - Сибилла так считает еще и сейчас. - Многого ли стоит ваша серьезность? Дни, недели, месяцы напролет вы мечтаете о любимой, о близости с ней, стремитесь к ней как одержимые, не страшась ни опасностей, ни горькой насмешки, ни жестокости, если кто-то стоит на вашем пути, лишь любимая женщина существует для вас, и вдруг в мгновенье ока все меняется, вдруг оказывается, что заседание важнее, оно так важно, что все должно на него равняться. Внезапно вы начинаете нервничать, женщину считаете какой-то липучкой. Я знаю. Вы сама деликатность ко всем людям, только не к той, которая вас любит. Вот оно, ваше серьезное отношение к жизни! Международный конгресс юристов, встреча с директором выставки - у вас всегда находятся важные дела, а уж опоздать на заседание - боже упаси! И горе женщине, которая этого не поймет или позволит себе улыбнуться! Но потом в мгновение ока вы становитесь такими, как маленький Ганнес во время грозы. Разве я не права? Вы опять приходите, опять кладете голову нам на плечо, вы опять в отчаянии, вам необходимо почувствовать, что вы не совсем одиноки и затеряны в вашем серьезном мире, со всеми вашими прокуратурами и выставками, что вы не совсем лишние и кому-то вы все-таки нужны. Ей-богу, - смеется Сибилла, премилая вы компания!"
Как-то в конце сентября позвонил Штиллер: - Приготовься, мы едем в Париж. - Она не поверила. - Ты это серьезно? - Бодрый голос ответил: Почему бы и нет? - Еще не уверенная в том, что он не шутит, но все же радуясь, она спросила: - Когда? - Бодрый голос ответил: - Завтра, сегодня, когда хочешь! - Расписание парижских поездов они знали наизусть; среди них был ночной поезд, с которым попадаешь в предместья Парижа, когда день еще только брезжит; потом - завтрак с рабочими первой смены в баре при Восточном вокзале - кофе с бриошами, далее прогулка по огромным залам крытого рынка, битком набитым овощами и рыбой, - и все это получаешь так внезапно, совсем как в сказке. - Я сейчас же приду к тебе, - сказала она. Но это оказалось не так-то просто, перед обедом к Штиллеру должен прийти директор музея, а после обеда Сибилла ведет маленького Ганнеса в цирк. - Значит, после цирка! сказала она и положила трубку, вне себя от счастья, словно человек, неожиданно выигравший огромную сумму, более того - опустошенная счастьем. Наконец-то все сдвинется с места!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121