- Niente! 1 - Рольф удовольствовался бы тысячью лир, тысяча лир - за самоуважение, и, чтобы получить хоть эту сумму, запросил две - это уж
1 Ничего! (итал.).
крайняя цена. - No! 1 - Ну, ладно уж, давайте тысячу! - No! - Сколько же? - Niente! - Женщины с младенцами, хихикая, удалились. Рольф снова свернул отрез. А вот за перстень, сказал старьевщик, он, пожалуй, и тридцать тысяч даст. Рольф засмеялся. За его слишком изящные ботинки старьевщик, даже не пощупав их, предложил семь тысяч лир, словно он (мой прокурор) мог отправиться домой босиком. Да, уж хлебнул он горя в этой Генуе! Оставалось одно - подарить отрез. И чем скорей, тем лучше. Ну, хоть этому юноше, как видно, безработному, что стоял у афишного столба, играя на губной гармонике, - у ног его лежала пустая шляпа. Но в последнее мгновенье, увидев его черную деревянную ногу, Рольф на это не отважился. Значит, шагай дальше! Молодой оборванец, клянчивший сигарету, и старик с внучонком в самодельной проволочной колясочке ему тоже не подошли. Подарить материю, которую ты сам ни под каким видом не стал бы носить, оказывается, нелегко. Рольф вдоль и поперек исходил весь нищенский и отнюдь не живописный квартал. Что за убогое существование ведет большинство человечества! Рольф каждый раз испытывал шок, убеждаясь в этом. Он остановился, он вдруг ощутил, что желание соблюсти справедливость и отдать пакет наиболее достойному - мещанская блажь, и решил зашвырнуть его куда-нибудь на ближайшей улице. Первый попавшийся ему навстречу человек получит отрез на костюм, и баста! Первой ему попалась молодая женщина в шаркающих шлепанцах. Значит, дальше! Вторым оказался полицейский, пронзительно свистевший в свой свисток, а потом улица кончилась. На маленькой площади с деревом посредине подростки играли в футбол. Рольф помешал им, заслонив поле вратарю, и гол был забит в свои же ворота, что привело к скандалу между командами. Значит, дальше! Он опять валился с ног от усталости, через сорок минут отходит его поезд. Но как быть с пакетом? Из темного и шумного трактира, качаясь, вышел пьяный, слишком свирепый и опасный, чтобы его одаривать. Рольф мог просто бросить сверток на мостовую: капитуляция? Он еще покружил возле нищего слепца с протянутой рукой. Нет, и этот не подходит. В конце концов гостиничный счет можно оплатить, переслав деньги по почте, кроме того, и пальто его осталось в гостинице. Да и вообще, все
1 Нет (итал.).
сводилось уже не к тому, сможет ли он уплатить по счету, - все сводилось к проклятому пакету. Как разделаться с ним? Почему он до сих пор его не выбросил? Он попытался. Ничего нет проще, чем потерять сверток, думал Рольф. Все же в висках у него стучало, когда он приводил в исполнение свой разумный замысел. В толпе, остановившейся перед красным светом, он уронил сверток, перешел улицу и возомнил себя спасенным, как раз засвистел полицейский, и движение снова было перекрыто. Наконец-то у него свободные руки, какое облегчение! Он снова радовался жизни, как будто и с Сибиллой ничего не случилось. Рольф закурил сигарету, он не оглядывался, чтобы не видеть проклятого свертка, но что толку: молодая, бедно одетая, очень красивая женщина дернула его за рукав и возвратила пакет рассеянному прохожему. Рольф не посмел отрицать, что гнусный сверток грязной бумаги, перевязанный дешевой, ослабевшей уже бечевкой, которая вот-вот порвется, принадлежит ему. Неужто он обречен всю жизнь нести этот пакет с отрезом телесного цвета? За десять минут до отхода поезда растерянный Рольф, все еще с пакетом под мышкой, стоял на перроне. Пять минут до отхода... Капитуляцию (так Рольф назвал это) он откладывал до последнего мгновенья: двери вагона уже закрывались, когда он вскочил на подножку, поезд тронулся. До самого Милана Рольф простоял в коридоре, словно сидячие места предназначались не для обманутых мужей, не для тех, кто задолжал в трактире. Что скажет ему Сибилла? Конечно, он все еще переоценивал ее интерес к нему. После Милана в коридоре появился еще один пассажир - швейцарец, заговоривший с Рольфом дружески-фамильярно, как водится между земляками за границей, к счастью, граница вскоре осталась позади. После Кьяссо Рольф сидел в вагоне-ресторане, повернувшись лицом к окну, чтоб не попасться на глаза случайным знакомым, которые могли оказаться здесь. До него не доходило, что, неотрывно глядя в окно - даже когда поезд шел через туннель, - он неизбежно привлекает к себе внимание. Раскаленная фантазия человека, полного жалости к себе, рисовала ему райские картины прошлого, только прошлого, и все они были связаны с Сибиллой - без Сибиллы не было счастья, не было ни одного спокойного часа. Все остальное - ерунда, выеденного яйца не стоит! Нежданно-негаданно Сибилла стала единственным смыслом и содержанием его жизни, и вот теперь этот сокровенный смысл принадлежит какому-то чужому господину, похищен маскарадным Пьеро, или генуэзцем с черными, как вороново крыло, волосами, или молодым архитектором, или еще бог весть кем, похищен, и точка. Начиная с Гешенена в окно барабанил косой дождь. Рольф думал: лучше, чтобы Сибилла вообще ничего не заметила, его самообладание сломит ее. Стоило ему вспомнить бесстыдно-счастливое лицо Сибиллы, и Рольф понимал, что самообладание ему не изменит, ну да, ведь ее лицо тогда было не просто счастливым, нет, оно было чужим от счастья, было оскорбительно-насмешливо, дерзко и торжествовало над Рольфом; недостает только, чтобы он упрекал ее, он, Рольф, со своими теориями, она ведь просто расхохочется, ее насмешливое к нему отношение вырвется наружу. Выдержка - вот единственное, что ему оставалось, непреклонная выдержка без жалоб, без обвинений и упреков, выдержка, покуда эта женщина, женщина до мозга костей, не падет ниц перед ним. Решено, и вот уже показалось родимое озеро. Обдумывая свое будущее с этой женщиной до мозга костей, Рольф даже начал что-то насвистывать в вагоне-ресторане, но, услышав свой свист, осекся и стал торопить кельнера, как будто, расплатившись, он скорее окажется в Цюрихе. Л что, если будущего вообще не будет? Если Сибилла живет не у Рольфа, а у того, другого, - если Рольф останется в пустой квартире, один на один со своей выдержкой? Так он сидел, подъезжая к Цюриху и не отнимая руки от оконного стекла, все еще опасаясь, что кто-нибудь, дернув его за рукав, всучит ему отрез телесного цвета...
Сибилла (жена моего прокурора) вчера ночью родила девочку, весом без малого семь фунтов. Он невменяем от счастья. Я попросил его послать жене цветы от меня, деньги я рано или поздно ему верну. Наверно, он забудет.
Я продолжаю вести протокол.
Когда Рольф сошел на перрон главного цюрихского вокзала, без пальто, так что его нельзя было не заметить, - конечно, Сибилла сразу бы его увидела, если бы ждала на вокзале, -он тут же сказал себе:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121
1 Ничего! (итал.).
крайняя цена. - No! 1 - Ну, ладно уж, давайте тысячу! - No! - Сколько же? - Niente! - Женщины с младенцами, хихикая, удалились. Рольф снова свернул отрез. А вот за перстень, сказал старьевщик, он, пожалуй, и тридцать тысяч даст. Рольф засмеялся. За его слишком изящные ботинки старьевщик, даже не пощупав их, предложил семь тысяч лир, словно он (мой прокурор) мог отправиться домой босиком. Да, уж хлебнул он горя в этой Генуе! Оставалось одно - подарить отрез. И чем скорей, тем лучше. Ну, хоть этому юноше, как видно, безработному, что стоял у афишного столба, играя на губной гармонике, - у ног его лежала пустая шляпа. Но в последнее мгновенье, увидев его черную деревянную ногу, Рольф на это не отважился. Значит, шагай дальше! Молодой оборванец, клянчивший сигарету, и старик с внучонком в самодельной проволочной колясочке ему тоже не подошли. Подарить материю, которую ты сам ни под каким видом не стал бы носить, оказывается, нелегко. Рольф вдоль и поперек исходил весь нищенский и отнюдь не живописный квартал. Что за убогое существование ведет большинство человечества! Рольф каждый раз испытывал шок, убеждаясь в этом. Он остановился, он вдруг ощутил, что желание соблюсти справедливость и отдать пакет наиболее достойному - мещанская блажь, и решил зашвырнуть его куда-нибудь на ближайшей улице. Первый попавшийся ему навстречу человек получит отрез на костюм, и баста! Первой ему попалась молодая женщина в шаркающих шлепанцах. Значит, дальше! Вторым оказался полицейский, пронзительно свистевший в свой свисток, а потом улица кончилась. На маленькой площади с деревом посредине подростки играли в футбол. Рольф помешал им, заслонив поле вратарю, и гол был забит в свои же ворота, что привело к скандалу между командами. Значит, дальше! Он опять валился с ног от усталости, через сорок минут отходит его поезд. Но как быть с пакетом? Из темного и шумного трактира, качаясь, вышел пьяный, слишком свирепый и опасный, чтобы его одаривать. Рольф мог просто бросить сверток на мостовую: капитуляция? Он еще покружил возле нищего слепца с протянутой рукой. Нет, и этот не подходит. В конце концов гостиничный счет можно оплатить, переслав деньги по почте, кроме того, и пальто его осталось в гостинице. Да и вообще, все
1 Нет (итал.).
сводилось уже не к тому, сможет ли он уплатить по счету, - все сводилось к проклятому пакету. Как разделаться с ним? Почему он до сих пор его не выбросил? Он попытался. Ничего нет проще, чем потерять сверток, думал Рольф. Все же в висках у него стучало, когда он приводил в исполнение свой разумный замысел. В толпе, остановившейся перед красным светом, он уронил сверток, перешел улицу и возомнил себя спасенным, как раз засвистел полицейский, и движение снова было перекрыто. Наконец-то у него свободные руки, какое облегчение! Он снова радовался жизни, как будто и с Сибиллой ничего не случилось. Рольф закурил сигарету, он не оглядывался, чтобы не видеть проклятого свертка, но что толку: молодая, бедно одетая, очень красивая женщина дернула его за рукав и возвратила пакет рассеянному прохожему. Рольф не посмел отрицать, что гнусный сверток грязной бумаги, перевязанный дешевой, ослабевшей уже бечевкой, которая вот-вот порвется, принадлежит ему. Неужто он обречен всю жизнь нести этот пакет с отрезом телесного цвета? За десять минут до отхода поезда растерянный Рольф, все еще с пакетом под мышкой, стоял на перроне. Пять минут до отхода... Капитуляцию (так Рольф назвал это) он откладывал до последнего мгновенья: двери вагона уже закрывались, когда он вскочил на подножку, поезд тронулся. До самого Милана Рольф простоял в коридоре, словно сидячие места предназначались не для обманутых мужей, не для тех, кто задолжал в трактире. Что скажет ему Сибилла? Конечно, он все еще переоценивал ее интерес к нему. После Милана в коридоре появился еще один пассажир - швейцарец, заговоривший с Рольфом дружески-фамильярно, как водится между земляками за границей, к счастью, граница вскоре осталась позади. После Кьяссо Рольф сидел в вагоне-ресторане, повернувшись лицом к окну, чтоб не попасться на глаза случайным знакомым, которые могли оказаться здесь. До него не доходило, что, неотрывно глядя в окно - даже когда поезд шел через туннель, - он неизбежно привлекает к себе внимание. Раскаленная фантазия человека, полного жалости к себе, рисовала ему райские картины прошлого, только прошлого, и все они были связаны с Сибиллой - без Сибиллы не было счастья, не было ни одного спокойного часа. Все остальное - ерунда, выеденного яйца не стоит! Нежданно-негаданно Сибилла стала единственным смыслом и содержанием его жизни, и вот теперь этот сокровенный смысл принадлежит какому-то чужому господину, похищен маскарадным Пьеро, или генуэзцем с черными, как вороново крыло, волосами, или молодым архитектором, или еще бог весть кем, похищен, и точка. Начиная с Гешенена в окно барабанил косой дождь. Рольф думал: лучше, чтобы Сибилла вообще ничего не заметила, его самообладание сломит ее. Стоило ему вспомнить бесстыдно-счастливое лицо Сибиллы, и Рольф понимал, что самообладание ему не изменит, ну да, ведь ее лицо тогда было не просто счастливым, нет, оно было чужим от счастья, было оскорбительно-насмешливо, дерзко и торжествовало над Рольфом; недостает только, чтобы он упрекал ее, он, Рольф, со своими теориями, она ведь просто расхохочется, ее насмешливое к нему отношение вырвется наружу. Выдержка - вот единственное, что ему оставалось, непреклонная выдержка без жалоб, без обвинений и упреков, выдержка, покуда эта женщина, женщина до мозга костей, не падет ниц перед ним. Решено, и вот уже показалось родимое озеро. Обдумывая свое будущее с этой женщиной до мозга костей, Рольф даже начал что-то насвистывать в вагоне-ресторане, но, услышав свой свист, осекся и стал торопить кельнера, как будто, расплатившись, он скорее окажется в Цюрихе. Л что, если будущего вообще не будет? Если Сибилла живет не у Рольфа, а у того, другого, - если Рольф останется в пустой квартире, один на один со своей выдержкой? Так он сидел, подъезжая к Цюриху и не отнимая руки от оконного стекла, все еще опасаясь, что кто-нибудь, дернув его за рукав, всучит ему отрез телесного цвета...
Сибилла (жена моего прокурора) вчера ночью родила девочку, весом без малого семь фунтов. Он невменяем от счастья. Я попросил его послать жене цветы от меня, деньги я рано или поздно ему верну. Наверно, он забудет.
Я продолжаю вести протокол.
Когда Рольф сошел на перрон главного цюрихского вокзала, без пальто, так что его нельзя было не заметить, - конечно, Сибилла сразу бы его увидела, если бы ждала на вокзале, -он тут же сказал себе:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121