Когда тот наклонялся к нему и смотрел испытующе, левый глаз его словно уходил куда-то, ничего не выражая. Юзек возмущенно пожал плечами.
— Лучше уж не разнюхивай...
Он встал и пошел в столовую. Там посреди комнаты стояла пани Шиллер. Широко раскрыв глаза, она растерянно глядела в лицо Эльжуне, которая горячо убеждала в чем-то мать.
— Сейчас? Пароходом? По заминированному морю? — спрашивала пани Шиллер.
— Но ведь только до Румынии,— сказала Эльжуня.
— Румынию заняли немцы.
— Не всю. Он говорит, что будет пробираться в Константинополь.
Дамы замолчали. Пройдя через комнату, Юзек отправился к Эдгару. Тот лежал на кровати и читал.
— Знаешь, великолепная книга,— он назвал русскую фамилию автора.— О Сицилии...
Юзек молча сел в кресло у кровати. Но он не слушал, а лишь рассеянно поддакивал Эдгару, который что-то рассказывал ему о Сицилии. Подслушанный разговор встревожил Юзека, хотя смысл был ему непонятен. Из зала донеслись звуки вокальных упражнений. Это Эльжуня занималась с Ганкой, дочкой дворника, у которой оказался красивый голос.
— Странный ты, Эдгар,— сказал вдруг Юзек,— ни до чего тебе нет дела.
— Как это ни до чего? Наоборот, мне до всего есть дело. Вошел Януш. Он, тоже молча, уселся в углу комнаты, и, хотя
сидел там неподвижно, видно было, что он взволнован.
— Немцы продвигаются вслед за разваливающейся армией,— вдруг сказал он,— скоро они будут здесь. В Крыму, на Дону наступает белая армия. Положение красных в Одессе с каждым днем ухудшается.
Все помолчали, затем Эдгар вернулся к рассказу о Сицилии. Заговорил о Флоренции. Пение в зале смолкло, Эльжуня начала пробовать с Ганей гаммы. Юзек почувствовал, что больше выдержать не в силах.
Наступил вечер.
После ужина Юзек постучался к Эльжуне и смело вошел в комнату. Эльжуня сидела за письменным столом и, совсем не удивившись, подняла на него свои большие голубые глаза.
— Садись, Юзек.
Он сел у самого стола. Никогда еще так близко не видел он лицо Эльжуни, эти трепещущие ноздри, эти губы, такие выразительные, когда она говорила. У Эльжуни была великолепная дикция. Он наклонялся к ней все ближе, будто ловил каждое ее слово, хотя, по правде говоря, смысл их не доходил до его сознания.
Внезапно он прервал ее на полуслове:
— Этот фельдшер, что приходил сегодня, кто он такой? Эльжуня усмехнулась.
— Это вовсе не фельдшер. Тебе я могу сказать, ты не выдашь. Это банкир Рубинштейн, знаешь, тот, из Петербурга. Он хочет пробраться в Крым, везет деньги, которые принадлежат матери царя.
— И ты хочешь с ним уехать? Эльжуня испытующе взглянула на Юзека.
— Откуда ты знаешь?
— Догадался,— шепнул он,— вернее — предчувствовал.
Он схватил ее руку повыше кисти, ощутил теплоту ее кожи и холод браслета.
— Не уезжай! — сказал он.— Не уезжай! Эльжуня добродушно рассмеялась.
— Что тебе мерещится? — сказала она.— А впрочем, почему бы мне и не поехать? Конечная цель его поездки — Лондон. Там у него деньги. Он поможет мне добраться туда. Я еще никогда не пела в Ковент-Гардене.
Юзек не слушал того, что она говорила. Он все сильней сжимал ее руку и, чувствуя, как пульсирует ее кровь, все твердил одно и то же:
— Не уезжай, не уезжай!
Эльжуня рассердилась. Браслетка врезалась ей в тело. Она попыталась вырвать руку, но ей это не удалось.
— Что с тобой? — крикнула она,— Пусти! Мне больно! Она откинулась назад, изогнув белую шею.
Не отпуская ее руки, Юзек склонился над ней. Сказал сквозь зубы с дрожью в голосе:
— А мне, думаешь, не больно, что ты совсем не смотришь на меня?
И поцеловал ее прямо в губы, коротко, сильно. Эльжуня закрыла глаза. Юзек оторвался от нее, отошел к двери, потом вернулся. Она сидела все так же, откинувшись назад, неподвижная, с закрытыми глазами.
— Не запирай на ночь дверь,— шепнул он ей на ухо,— я приду к тебе.
X
С тех пор как Одессу заняли большевики, наверху у Тарло обычно собиралось множество народу, но бывало и совсем безлюдно. Неволин и Володя были по горло заняты. Неволин работал в каком-то учреждении, Володя — вначале в городском Совете, а потом в Чрезвычайной комиссии по борьбе с контрреволюцией. Для Ариадны наступил новый этап: она носила папаху, ходила на митинги и собрания, где произносила речи и декламировала революционные стихи. В моду входил Маяковский, и, как прежде она напевно читала стихи Блока, слегка растягивая ударные слоги, так сейчас бросала в толпу отрывистый стих Маяковского. Япуш, несколько раз слышавший выступления Ариадны, предпочитал, чтобы она читала Блока.
Теперь Януш большую часть времени проводил у Тарло, а у Шиллеров появлялся только к ночи. Но на Вокзальной ему редко случалось застать всех вместе. В особенности редко видел он Ариадну, и уже почти никогда не бывали они наедине. Она приходила самым комендантским часом — либо возбужденная, с горячими щеками, и рассказывала о последнем собрании, либо угрюмо-спокойная — тогда она не произносила ни слова. Володя приносил с собой в неразлучном портфеле груды бумаг, с озабоченным лицом просматривал их, сидя за столом в первой комнате, а во второй Ариадна негромко разговаривала с Неволиным и Янушем. Она стала какой-то недоверчивой, держала себя так, словно Януш ее предал.
Валерек ходил теперь по улицам Одессы в каком-то невзрачном штатском одеянии, стараясь быть незаметным. Несмотря на все свои революционные убеждения, Володя добыл ему фальшивые документы и фиктивную должность в порту, в одном из доков. Спыхалы нигде не было видно, вероятно, он совсем не выходил из дому. Неволин просиживал у Тарло до позднего вечера — он теперь жил где-то в другом месте, но имел ночной пропуск.
Януш до такой степени был поглощен мыслями об Ариадне, о ее поведении, что ни до чего больше ему не было дела. Однажды пришла Мария, она просила его поговорить с Володей, чтобы тот заступился за княгиню Мушку, арестованную вместе со старшим сыном. Януша очень удивила эта просьба.
— Какое тебе дело до этого? — спросил он.— Лучше скажи, что случилось со Спыхалой? Что-то давно его не видно.
— Не знаю,— неохотно ответила княгиня.
По вечерам, а иногда и ночью Януш возвращался от Тарло без пропуска, но ему везло — патруль встречался редко. Если он и натыкался на патруль, то с обезоруживающей прямотой говорил, что пропуска у него нет, и его отпускали с миром. Януш и сам не мог бы объяснить, что чувствовал он в те ночи, возвращаясь по обезлюдевшим, слабо освещенным улицам Одессы. Казалось, для него существует только одно: Ариадна. Но когда он шел мимо темных домов и лица его касался дующий со стороны порта ветер, а до слуха время от времени доносился отголосок далекого выстрела, в нем пробуждались неясные укоры совести. Что я тут делаю? — спрашивал он себя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178
— Лучше уж не разнюхивай...
Он встал и пошел в столовую. Там посреди комнаты стояла пани Шиллер. Широко раскрыв глаза, она растерянно глядела в лицо Эльжуне, которая горячо убеждала в чем-то мать.
— Сейчас? Пароходом? По заминированному морю? — спрашивала пани Шиллер.
— Но ведь только до Румынии,— сказала Эльжуня.
— Румынию заняли немцы.
— Не всю. Он говорит, что будет пробираться в Константинополь.
Дамы замолчали. Пройдя через комнату, Юзек отправился к Эдгару. Тот лежал на кровати и читал.
— Знаешь, великолепная книга,— он назвал русскую фамилию автора.— О Сицилии...
Юзек молча сел в кресло у кровати. Но он не слушал, а лишь рассеянно поддакивал Эдгару, который что-то рассказывал ему о Сицилии. Подслушанный разговор встревожил Юзека, хотя смысл был ему непонятен. Из зала донеслись звуки вокальных упражнений. Это Эльжуня занималась с Ганкой, дочкой дворника, у которой оказался красивый голос.
— Странный ты, Эдгар,— сказал вдруг Юзек,— ни до чего тебе нет дела.
— Как это ни до чего? Наоборот, мне до всего есть дело. Вошел Януш. Он, тоже молча, уселся в углу комнаты, и, хотя
сидел там неподвижно, видно было, что он взволнован.
— Немцы продвигаются вслед за разваливающейся армией,— вдруг сказал он,— скоро они будут здесь. В Крыму, на Дону наступает белая армия. Положение красных в Одессе с каждым днем ухудшается.
Все помолчали, затем Эдгар вернулся к рассказу о Сицилии. Заговорил о Флоренции. Пение в зале смолкло, Эльжуня начала пробовать с Ганей гаммы. Юзек почувствовал, что больше выдержать не в силах.
Наступил вечер.
После ужина Юзек постучался к Эльжуне и смело вошел в комнату. Эльжуня сидела за письменным столом и, совсем не удивившись, подняла на него свои большие голубые глаза.
— Садись, Юзек.
Он сел у самого стола. Никогда еще так близко не видел он лицо Эльжуни, эти трепещущие ноздри, эти губы, такие выразительные, когда она говорила. У Эльжуни была великолепная дикция. Он наклонялся к ней все ближе, будто ловил каждое ее слово, хотя, по правде говоря, смысл их не доходил до его сознания.
Внезапно он прервал ее на полуслове:
— Этот фельдшер, что приходил сегодня, кто он такой? Эльжуня усмехнулась.
— Это вовсе не фельдшер. Тебе я могу сказать, ты не выдашь. Это банкир Рубинштейн, знаешь, тот, из Петербурга. Он хочет пробраться в Крым, везет деньги, которые принадлежат матери царя.
— И ты хочешь с ним уехать? Эльжуня испытующе взглянула на Юзека.
— Откуда ты знаешь?
— Догадался,— шепнул он,— вернее — предчувствовал.
Он схватил ее руку повыше кисти, ощутил теплоту ее кожи и холод браслета.
— Не уезжай! — сказал он.— Не уезжай! Эльжуня добродушно рассмеялась.
— Что тебе мерещится? — сказала она.— А впрочем, почему бы мне и не поехать? Конечная цель его поездки — Лондон. Там у него деньги. Он поможет мне добраться туда. Я еще никогда не пела в Ковент-Гардене.
Юзек не слушал того, что она говорила. Он все сильней сжимал ее руку и, чувствуя, как пульсирует ее кровь, все твердил одно и то же:
— Не уезжай, не уезжай!
Эльжуня рассердилась. Браслетка врезалась ей в тело. Она попыталась вырвать руку, но ей это не удалось.
— Что с тобой? — крикнула она,— Пусти! Мне больно! Она откинулась назад, изогнув белую шею.
Не отпуская ее руки, Юзек склонился над ней. Сказал сквозь зубы с дрожью в голосе:
— А мне, думаешь, не больно, что ты совсем не смотришь на меня?
И поцеловал ее прямо в губы, коротко, сильно. Эльжуня закрыла глаза. Юзек оторвался от нее, отошел к двери, потом вернулся. Она сидела все так же, откинувшись назад, неподвижная, с закрытыми глазами.
— Не запирай на ночь дверь,— шепнул он ей на ухо,— я приду к тебе.
X
С тех пор как Одессу заняли большевики, наверху у Тарло обычно собиралось множество народу, но бывало и совсем безлюдно. Неволин и Володя были по горло заняты. Неволин работал в каком-то учреждении, Володя — вначале в городском Совете, а потом в Чрезвычайной комиссии по борьбе с контрреволюцией. Для Ариадны наступил новый этап: она носила папаху, ходила на митинги и собрания, где произносила речи и декламировала революционные стихи. В моду входил Маяковский, и, как прежде она напевно читала стихи Блока, слегка растягивая ударные слоги, так сейчас бросала в толпу отрывистый стих Маяковского. Япуш, несколько раз слышавший выступления Ариадны, предпочитал, чтобы она читала Блока.
Теперь Януш большую часть времени проводил у Тарло, а у Шиллеров появлялся только к ночи. Но на Вокзальной ему редко случалось застать всех вместе. В особенности редко видел он Ариадну, и уже почти никогда не бывали они наедине. Она приходила самым комендантским часом — либо возбужденная, с горячими щеками, и рассказывала о последнем собрании, либо угрюмо-спокойная — тогда она не произносила ни слова. Володя приносил с собой в неразлучном портфеле груды бумаг, с озабоченным лицом просматривал их, сидя за столом в первой комнате, а во второй Ариадна негромко разговаривала с Неволиным и Янушем. Она стала какой-то недоверчивой, держала себя так, словно Януш ее предал.
Валерек ходил теперь по улицам Одессы в каком-то невзрачном штатском одеянии, стараясь быть незаметным. Несмотря на все свои революционные убеждения, Володя добыл ему фальшивые документы и фиктивную должность в порту, в одном из доков. Спыхалы нигде не было видно, вероятно, он совсем не выходил из дому. Неволин просиживал у Тарло до позднего вечера — он теперь жил где-то в другом месте, но имел ночной пропуск.
Януш до такой степени был поглощен мыслями об Ариадне, о ее поведении, что ни до чего больше ему не было дела. Однажды пришла Мария, она просила его поговорить с Володей, чтобы тот заступился за княгиню Мушку, арестованную вместе со старшим сыном. Януша очень удивила эта просьба.
— Какое тебе дело до этого? — спросил он.— Лучше скажи, что случилось со Спыхалой? Что-то давно его не видно.
— Не знаю,— неохотно ответила княгиня.
По вечерам, а иногда и ночью Януш возвращался от Тарло без пропуска, но ему везло — патруль встречался редко. Если он и натыкался на патруль, то с обезоруживающей прямотой говорил, что пропуска у него нет, и его отпускали с миром. Януш и сам не мог бы объяснить, что чувствовал он в те ночи, возвращаясь по обезлюдевшим, слабо освещенным улицам Одессы. Казалось, для него существует только одно: Ариадна. Но когда он шел мимо темных домов и лица его касался дующий со стороны порта ветер, а до слуха время от времени доносился отголосок далекого выстрела, в нем пробуждались неясные укоры совести. Что я тут делаю? — спрашивал он себя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178