— воскликнул Милан.
— Я тебе свои покататься дам,— предложил Юро Ванда.
— Нет. Неохота мне.
— Просто на лыжах не умеешь кататься,— ухмыльнулся Милан и оттолкнулся сразу двумя палками.
Не пойти ли мне к Лацо Гельдту? Но мама, уж конечно, будет там меня искать. И я не пошел к Лацо.
— Винцо, Винцо! — окликнул меня кто-то.
Я оглянулся.
— Винцек, ты разве не пойдешь с нами? — Мне улыбался дядюшка Тауберт с барабаном.— Гм... Чего ты тут ходишь? Ты именинник сегодня, мы в твою честь играть к вам придем.
— Правда придете?
— Ну, понятное дело! К каждому Винценту зайдем. И не только к Винцентам, но и ко всем лесорубам. Ты чего надутый?
— Да нет, я ничего.
— Ну да, я по лицу вижу.
— Озяб немножко,— отвечаю я дядюшке Тауберту.
— Озяб? Разве так холодно? Ты просто плохо оделся. Почему ты не надел зимнее пальто?
— Нету. Как так?
— Дома оставил.
— Я и говорю, что плохо оделся. Мы придем к тебе сегодня, сыграем в твою честь.
А когда? Когда придете-то? Вечером?
— Вечером. Сегодня славный такой денек,— говорит дядюшка Тауберт.
— Где там славный! Холодно!
— Это тебе кажется. Зиму через месяц поминай как звали. Ты погляди, воды-то сколько на дороге!
— Дождик идет.
— Никакого дождика нет. Такое тепло — хорошая примета. Примету знаешь?
— Нет, не знаю.
— На Винцентов день воды много — вина будет много.
— А почему?
— Оттепель сегодня.
— Но почему же вина будет много?
— Люди опытные уж знают.
— Но неправда это, наверное.
— Как бы не так! Если на Винцента курица из лужи воды напьется, значит, в тот год вина много будет... Так ты, значит, не пойдешь с нами?
— Рудо Кеменеш вернулся,— еле выговариваю я, потому что у меня в горле стоит какой-то ком.
— Что с тобой?
— Ничего.
— Набедокурил, что ли? Признайся.
— Да нет, ничего.
— Ну, я пошел.
ГОЛУБЕЙ МНОГО
А я все брожу по деревне. Замерз, хоть и оттепель. Снега ой-ой еще сколько! А на дороге слякоть. Хоть бы пальто у меня было!
Я нашел на винограднике сторожку и оттуда смотрел на горку, где было полно ребят. Они катались на лыжах,
на санках. Им-то что, дома их никто не заругает! Может, и побранят, да не побьют.
Анча Фиалова спускалась в деревню по руне. Руна — это такая насыпь из камней между виноградниками. Руны длинные и летом зарастают малиной, но сейчас вся малина под снегом.
Эй, эй! Конечно, это Анча Фиалова. Я сразу узнал ее по голосу.
Со стороны Врбинки послышалось пение. Я подумал, что, должно быть, поет Мишко Штефанец. Интересно, водятся ли у него еще голуби такие — зобастые, дутыши? Наверняка водятся: ведь Мишко Штефанец голубей не убивает и не продает. А не зайти ли к нему погреться?
И я пошел.
Мишко — высокий, тощий старик. Зимой и летом он носит короткую кожаную куртку и кожаную фуражку. Взрослые к нему не ходят, а порой и смеются над ним. Детям говорят, что нужно уважать всякого человека, а сами друг дружку высмеивают. Кто его знает, может, они из-за голубей Мишко завидуют?
Я остановился у деревянной калитки.
Мишко стоял на лесенке, доставал из кармана зерно и давал клевать его голубям прямо с ладони.
— Мишко, можно к тебе зайти?
— Что? — Старик обернулся ко мне.
— Мне на голубей поглядеть охота.
— На голубей? Много таких найдется! Вдруг голубь какой-нибудь пропадет, а я ищи потом.
— Почему же он пропадет?
— Таких, как ты, я уж не один десяток видывал!
— Мишко, а я у тебя еще ни одного голубя не взял. Если хочешь, я тебе помогу голубятню почистить.
— Голубятню? И другие чистили, да только почти всякий раз после того у меня голуби пропадали.
— А какие? Какой голубь у тебя пропал?
— Какой? Как же я тебе покажу, раз его у меня нет? Если бы голубки не несли яиц, у меня бы все голуби перевелись.
— Голубки и сейчас несутся?
— Много будешь знать — скоро состаришься!
— Мишко, у тебя был такой белый-белый, он еще пропал у тебя осенью...
— Правда, пропал такой. И осенью, и зимой мои голуби пропадали... Гу-у,— загукал он, и все голуби слетелись к нему с крыши.
— Мишко, да ты с голубями умеешь разговаривать! Что?
Он взял голубя, который сел ему на плечо, и посадил в голубятню.
— Попробуй скажи им что-нибудь,— принялся я его упрашивать.
— Голубям сказать? С голубями разговаривать не след, их понимать надо. А что озорник, как ты, понимает? Приходит такой сорванец с рогаткой, натянет резинку — и птица лежит у моего порога. Я несу ее в сад1 закопать, а другой головорез просит продать мне птицу для супа. Годится ли голубя в суп класть? В суп хороша и ворона. Ты уже ел ворону?
— Нет, не ел.
— Сама ворона не больно-то хороша, а в супе — это да! Я как-то варил-варил ворону, а она все же жесткая, словно чурка буковая.
— Правда?
— Правда.
— Мишко, можно к тебе погреться?
— Иди.
Мишко слез с лесенки и отпер калитку.
У МИШКО ШТЕФАНЦА
Мы уже вошли, а Мишко все рассказывал и рассказывал о своих голубях. Он сказал, что жил у него как-то один дикий голубь. Спал он в углу голубятни, где протекает крыша. Конечно, это весной было, когда то и дело дождик идет. Как раз з такое время голубь и прилетел, а домашние ему покоя не давали. Дикий и месяца не выдержал.
— Какой же он был?
— Клинтух.
— Клинтух?
— Да. Есть еще дикие голуби, их называют вяхирями.
— И такие у вас тоже были?
— Нет, таких не было.
— Какой вяхирь с виду?
— Вяхирь? Вяхирь побольше.
— Побольше всех других голубей?
— Зачем всех? Побольше клинтуха. Глаза у него желтые. Глядит, глядит, а как человека заметит, сразу и улетает.
Почему же он улетает?
— Боится.
— И тебя он боится? Да.
— Я видел дикого голубя, не знаю только, как он называется.
— Клинтух, — сказал Мишко. Может, это был вяхирь?
— Нет.
— Мог быть.
— Нет, не мог.
— Почему?
— У вяхиря глаза желтые.
— А может, и у этого были желтые?
— Нет.
— Откуда ты знаешь?
— Знаю. Вяхирь — птица умная. Он смотрит на человека с сосны, а сам не показывается.
— Прятаться хорошо умеет?
— Да.
А ты его сам видел?
— На сосне видел.
— Что он, семена клевал?
— Да, на сосне семена из шишки выклевывал.
— Из шишки?
— Вот-вот. Я осторожно подкрался и говорю ему: гру, гру-у. А он мне в ответ тоже: гру, гру, гру-у-у-у.
— Так и ответил?
— Да, так.— Мишко посмотрел на окно, темнело уже.— Пора тебе и домой,— сказал он.
— Мне еще не надо.
— Надо.
— А что мне дома-то делать?
— Не пойдешь, так тебя дома забранят.
— Не забранят.
— Ты чей?
— Я? — Мне не хотелось называть свою фамилию.
— Зовут-то тебя как?
— Винцо.
— Значит, ты именинник сегодня?
— Ага.
— А почему же ты из дому ушел?
— Там нет никого,— соврал я.
— И мамы?
— Нет.
— А отец где?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19
— Я тебе свои покататься дам,— предложил Юро Ванда.
— Нет. Неохота мне.
— Просто на лыжах не умеешь кататься,— ухмыльнулся Милан и оттолкнулся сразу двумя палками.
Не пойти ли мне к Лацо Гельдту? Но мама, уж конечно, будет там меня искать. И я не пошел к Лацо.
— Винцо, Винцо! — окликнул меня кто-то.
Я оглянулся.
— Винцек, ты разве не пойдешь с нами? — Мне улыбался дядюшка Тауберт с барабаном.— Гм... Чего ты тут ходишь? Ты именинник сегодня, мы в твою честь играть к вам придем.
— Правда придете?
— Ну, понятное дело! К каждому Винценту зайдем. И не только к Винцентам, но и ко всем лесорубам. Ты чего надутый?
— Да нет, я ничего.
— Ну да, я по лицу вижу.
— Озяб немножко,— отвечаю я дядюшке Тауберту.
— Озяб? Разве так холодно? Ты просто плохо оделся. Почему ты не надел зимнее пальто?
— Нету. Как так?
— Дома оставил.
— Я и говорю, что плохо оделся. Мы придем к тебе сегодня, сыграем в твою честь.
А когда? Когда придете-то? Вечером?
— Вечером. Сегодня славный такой денек,— говорит дядюшка Тауберт.
— Где там славный! Холодно!
— Это тебе кажется. Зиму через месяц поминай как звали. Ты погляди, воды-то сколько на дороге!
— Дождик идет.
— Никакого дождика нет. Такое тепло — хорошая примета. Примету знаешь?
— Нет, не знаю.
— На Винцентов день воды много — вина будет много.
— А почему?
— Оттепель сегодня.
— Но почему же вина будет много?
— Люди опытные уж знают.
— Но неправда это, наверное.
— Как бы не так! Если на Винцента курица из лужи воды напьется, значит, в тот год вина много будет... Так ты, значит, не пойдешь с нами?
— Рудо Кеменеш вернулся,— еле выговариваю я, потому что у меня в горле стоит какой-то ком.
— Что с тобой?
— Ничего.
— Набедокурил, что ли? Признайся.
— Да нет, ничего.
— Ну, я пошел.
ГОЛУБЕЙ МНОГО
А я все брожу по деревне. Замерз, хоть и оттепель. Снега ой-ой еще сколько! А на дороге слякоть. Хоть бы пальто у меня было!
Я нашел на винограднике сторожку и оттуда смотрел на горку, где было полно ребят. Они катались на лыжах,
на санках. Им-то что, дома их никто не заругает! Может, и побранят, да не побьют.
Анча Фиалова спускалась в деревню по руне. Руна — это такая насыпь из камней между виноградниками. Руны длинные и летом зарастают малиной, но сейчас вся малина под снегом.
Эй, эй! Конечно, это Анча Фиалова. Я сразу узнал ее по голосу.
Со стороны Врбинки послышалось пение. Я подумал, что, должно быть, поет Мишко Штефанец. Интересно, водятся ли у него еще голуби такие — зобастые, дутыши? Наверняка водятся: ведь Мишко Штефанец голубей не убивает и не продает. А не зайти ли к нему погреться?
И я пошел.
Мишко — высокий, тощий старик. Зимой и летом он носит короткую кожаную куртку и кожаную фуражку. Взрослые к нему не ходят, а порой и смеются над ним. Детям говорят, что нужно уважать всякого человека, а сами друг дружку высмеивают. Кто его знает, может, они из-за голубей Мишко завидуют?
Я остановился у деревянной калитки.
Мишко стоял на лесенке, доставал из кармана зерно и давал клевать его голубям прямо с ладони.
— Мишко, можно к тебе зайти?
— Что? — Старик обернулся ко мне.
— Мне на голубей поглядеть охота.
— На голубей? Много таких найдется! Вдруг голубь какой-нибудь пропадет, а я ищи потом.
— Почему же он пропадет?
— Таких, как ты, я уж не один десяток видывал!
— Мишко, а я у тебя еще ни одного голубя не взял. Если хочешь, я тебе помогу голубятню почистить.
— Голубятню? И другие чистили, да только почти всякий раз после того у меня голуби пропадали.
— А какие? Какой голубь у тебя пропал?
— Какой? Как же я тебе покажу, раз его у меня нет? Если бы голубки не несли яиц, у меня бы все голуби перевелись.
— Голубки и сейчас несутся?
— Много будешь знать — скоро состаришься!
— Мишко, у тебя был такой белый-белый, он еще пропал у тебя осенью...
— Правда, пропал такой. И осенью, и зимой мои голуби пропадали... Гу-у,— загукал он, и все голуби слетелись к нему с крыши.
— Мишко, да ты с голубями умеешь разговаривать! Что?
Он взял голубя, который сел ему на плечо, и посадил в голубятню.
— Попробуй скажи им что-нибудь,— принялся я его упрашивать.
— Голубям сказать? С голубями разговаривать не след, их понимать надо. А что озорник, как ты, понимает? Приходит такой сорванец с рогаткой, натянет резинку — и птица лежит у моего порога. Я несу ее в сад1 закопать, а другой головорез просит продать мне птицу для супа. Годится ли голубя в суп класть? В суп хороша и ворона. Ты уже ел ворону?
— Нет, не ел.
— Сама ворона не больно-то хороша, а в супе — это да! Я как-то варил-варил ворону, а она все же жесткая, словно чурка буковая.
— Правда?
— Правда.
— Мишко, можно к тебе погреться?
— Иди.
Мишко слез с лесенки и отпер калитку.
У МИШКО ШТЕФАНЦА
Мы уже вошли, а Мишко все рассказывал и рассказывал о своих голубях. Он сказал, что жил у него как-то один дикий голубь. Спал он в углу голубятни, где протекает крыша. Конечно, это весной было, когда то и дело дождик идет. Как раз з такое время голубь и прилетел, а домашние ему покоя не давали. Дикий и месяца не выдержал.
— Какой же он был?
— Клинтух.
— Клинтух?
— Да. Есть еще дикие голуби, их называют вяхирями.
— И такие у вас тоже были?
— Нет, таких не было.
— Какой вяхирь с виду?
— Вяхирь? Вяхирь побольше.
— Побольше всех других голубей?
— Зачем всех? Побольше клинтуха. Глаза у него желтые. Глядит, глядит, а как человека заметит, сразу и улетает.
Почему же он улетает?
— Боится.
— И тебя он боится? Да.
— Я видел дикого голубя, не знаю только, как он называется.
— Клинтух, — сказал Мишко. Может, это был вяхирь?
— Нет.
— Мог быть.
— Нет, не мог.
— Почему?
— У вяхиря глаза желтые.
— А может, и у этого были желтые?
— Нет.
— Откуда ты знаешь?
— Знаю. Вяхирь — птица умная. Он смотрит на человека с сосны, а сам не показывается.
— Прятаться хорошо умеет?
— Да.
А ты его сам видел?
— На сосне видел.
— Что он, семена клевал?
— Да, на сосне семена из шишки выклевывал.
— Из шишки?
— Вот-вот. Я осторожно подкрался и говорю ему: гру, гру-у. А он мне в ответ тоже: гру, гру, гру-у-у-у.
— Так и ответил?
— Да, так.— Мишко посмотрел на окно, темнело уже.— Пора тебе и домой,— сказал он.
— Мне еще не надо.
— Надо.
— А что мне дома-то делать?
— Не пойдешь, так тебя дома забранят.
— Не забранят.
— Ты чей?
— Я? — Мне не хотелось называть свою фамилию.
— Зовут-то тебя как?
— Винцо.
— Значит, ты именинник сегодня?
— Ага.
— А почему же ты из дому ушел?
— Там нет никого,— соврал я.
— И мамы?
— Нет.
— А отец где?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19